Моя история - Ури Геллер

Я заметил, как его лицо немного расслабилось. Мне казалось, что и в самом деле скоро прилетит вертолет. А потом вдруг опять раздались очень сильные взрывы прямо рядом с нами. Чуть в стороне стоял большой иорданский фургон, в котором, судя по всему, были канистры с бензином. Его охраняли три арабских солдата, а еще несколько человек прятались за камнями и стреляли в нас. Мои люди тоже ответили огнем. Совсем рядом с ними я увидел израильского солдата с базукой, но он, похоже, был контужен и не мог стрелять. Сам я не умел пользоваться базукой и поэтому закричал, спрашивая, есть ли кто-нибудь, кто может пользоваться ею. Два наших солдата подбежали, выхватили базуку у контуженного парня. Я сказал им, чтобы они постарались спокойно прицелиться и направить свой удар точно по фургону. Вокруг было столько пальбы, что трудно было сохранить спокойствие.

Но они все же выстрелили по моей команде. Я видел, что снаряд был направлен точно в фургон и попал прямо в него. Раздался сильный взрыв, и фургон превратился в сноп пламени. Я посмотрел на гору и увидел, что из небольшого строения ведется прицельный огонь. Я решил взять несколько своих людей и атаковать эту точку. Мы потихонечку стали забираться в гору, обходя с тыла то непонятное строение. Двое моих людей шли за мной.

Вдруг из-за камня выпрыгнул арабский пехотинец и два раза выстрелил в меня, но не попал. Не знаю, как он умудрился промахнуться, это еще одна мистическая история в моей жизни. Он ведь был всего в тридцати метрах от меня. Не спуская с него глаз я выхватил пистолет и выстрелил в него навскидку примерно с уровня своей поясницы. Спуская курок, я успел посмотреть ему в глаза и разглядел усталое, смуглое, усатое лицо. Я стрелял и думал об Аврааме, о водителе, который умирал, обо всех раненых, лежащих вокруг. Но никакой жалости во мне не появилось. Я знал, что идет война и, значит, нужно воевать и что если я его не убью, он убьет меня. Он упал.

Ребята, которые были со мной, тоже стреляли. Вообще все, что происходило, напоминало приключенческий кинофильм или какой-то сон. Казалось, что в любой момент можно проснуться, что все какое-то ненастоящее. Но раненая левая рука снова заболела, напоминая мне, что это вовсе не сон. Дым и пули вокруг, увы, были настоящие. Но я все же не мог отделаться от бредовой масли: «А может быть, это действительно сон?»

Если так, то это был очень страшный сон. Настоящий кошмар. Разобраться в том, что происходит, было уже невозможно. Вокруг только взрывы и непрерывный свист пуль. Я не знаю толком, что дальше произошло. Может быть, рядом разорвался танковый снаряд, граната или что-то еще, но я вдруг почувствовал, как что-то угодило мне в правое плечо и в голову — прямо над глазом. Вдруг все вокруг потемнело и я рухнул в небытие. В последнюю долю секунды перед тем, как потерять сознание, я подумал: «Я умираю». Мне не было страшно. Я даже удивился, что смерть приходит так просто.

Когда я пришел в сознание, то оказалось, что нахожусь в чистой постели, руки и голова были забинтованы. Судя по всему, я находился в госпитале. В тот момент я ни о чем не мог думать, кроме как о Яффе: «Интересно, она знает, что случилось со мной?» Только потом я вспомнил об отце, о маме. Оглядевшись в комнате, я увидел, что в ней очень много других раненых солдат.

Мне удалось позвонить маме, и я сказал ей, что не смогу в ближайшее время вернуться домой. Но не стал говорить, что лежу в госпитале. От нее я узнал, что отец тоже воюет где-то на Синае. Я дозвонился Яффе, поначалу тоже не говорил ей, где нахожусь. Но она сказала, что очень хочет меня видеть. Пришлось признаться и все ей рассказать.

В госпитале я провел три недели. Мне повезло: раны оказались не слишком серьезные. Похоже, осколок лишь вскользь задел мой лоб, раны на руках были более глубокие, но тоже не такие, чтобы слишком сильно переживать. За два дня до выписки ко мне пришла Яффа. Мне было так хорошо с ней. Но вскоре пришлось расставаться. Мы виделись совсем недолго. Ей, к сожалению, нужно было возвращаться в свой лагерь в Хайфу. А мне предстояло пройти большую медицинскую комиссию. Естественно, я мечтал только о том, чтобы поскорее попасть в Хайфу и быть с ней вместе. Но потом я решил: «Это не может так дальше продолжаться. Она же не может всю жизнь любить двух людей». Мне хотелось быть сильным, как-то прожить без нее, попытаться ее забыть. Я с ней говорил по телефону, и она опять повторила, что скоро выходит замуж, но по-прежнему любит меня. Говорила, что ей нелегко. Мне тоже было трудно, но еще и по другим причинам. Я видел, как гибнут мои друзья, снова видел эту ужасную картину боя. Каждый раз, вспоминая Яффу, я впадал в глубокую депрессию. Но говорил себе: «Посмотри на этих ребят. Они ведь вообще не дожили. Они мертвые, они сейчас в земле, где нет ничего, нет любви — полная пустота. А тебе повезло. Ты же жив».

Мне было отпущено три месяца, за которые я должен был полностью поправиться. Делать было совершенно нечего. Поэтому я стал искать работу. Одна знакомая девушка из Тель-Авива сказала мне, что устроилась инструктором в лагере отдыха для детей, и предлагала поработать там вместе с ней. Я согласился. Хоть немного заработаю, да и жить буду рядом с Тель-Авивом. Моя левая рука и плечо были в гипсе, но с правой все было в порядке. Она зажила, только остались небольшие шрамы. А вот левая болела. И даже когда сняли гипс, нужно было какое-то время ходить на лечение. Врач сказал, что руку необходимо постепенно разрабатывать и тогда я, может быть, смогу полностью ее вытягивать. Это меня немного огорчало, но, после того что случилось с моими друзьями, у которых не было ног, рук, глаз, я понимал, что мне сильно повезло.

Оглядываясь назад, понимаю, что именно этот детский лагерь стал поворотным, решающим моментом моей жизни, резко изменившим всю мою дальнейшую судьбу. Там, по сути дела, и начались последовательные и целенаправленные сеансы демонстрации моих странных энергетических сил. Лагерь назывался «Алумин» и находился приблизительно в часе езды от Тель-Авива. На территории росли роскошные пальмы, был приличный плавательный бассейн, спортивные площадки. Отдыхало там около 200 детей в один заезд. Через каждые три недели был новый заезд. Меня оформили инструктором. В мои обязанности входило, чтобы ребята не скучали и не безобразничали. В одной из моих групп был парнишка лет 12–13 по имени Шимшон Штранг. Кто-то придумал ему кличку Шипи. Я часто сидел с ним и другими ребятишками на зеленой лужайке и рассказывал им всевозможные истории и сказки. Я рассказывал про пещеры на Кипре и те фантастические истории, которые придумывал для ребят в классе миссис Агротис, Шипи требовал от меня все новых и новых рассказов. И в конце концов я ему рассказал о некоторых странных вещах, которые со мной случались на протяжении всех этих лет.