Искушение винодела - Элизабет Нокс

Аврора шевелила губами, сил извлечь хоть звук не хватало.

Селеста поднялась.

— А вот и Софи, несет мне шаль, — Она раскрыла зонтик и положила его ручкой на плечо, — Я знаю, баронесса, мой муж делится с вами всем.

И поэтому, надеюсь, вы не возражаете, что этим маленьким секретом с вами поделилась я сама?

Подошедшая Софи укутала плечи невестки шалью. Селеста подала золовке руку.

— Идем дальше, дорогая?

Глядя в бледное лицо Авроры, Софи извинилась:

— Простите, баронесса, мне очень жаль.

Селеста, сияющая и величественная, притворилась, будто не слышала этого, и потянула золовку за собой.

Никто ни с кем не разговаривал. Собран сказал себе, что Аврора справится сама. Аврора же составляла письма — но только в уме. У Собрана и Антуана к ней были вопросы, однако ее самой рядом не было. Из Сен-Флорентина она отправилась в имение барона, оттуда — в Париж, где намеревалась перезимовать. Поль присоединился к ней, покинув Аньес так и не целованной. Селеста расцвела и вместе с младшими дочерьми отправилась к Сабине в Шалон-на-Соне. Собран перевез третью книгу и одежду в свою комнату над бродильней в Вюйи, оставив на целую неделю за себя старших сыновей. Он не дожидался возвращения Авроры, не искал домашнего уюта, не думал о рождении здорового ребенка или о примирении с церковью. Он только ждал лета, когда придет тот единственный, кому можно будет показать прощальное письмо Леона.

Одной декабрьской ночью Собран умудрился заснуть, хоть за окном бушевал ветер и снег, сухой как соль, скребся в ставни. Чуть позднее винодел пробудился. Ветер стал сильнее, а одна из ставен отошла и теперь стучала: ударялась сначала о каменную стену, а потом… нет, не о каменный подоконник, обо что-то мягкое.

В ставни постучали.

Собран выбрался из постели, подошел к окну. Точно, одна ставня оказалась открыта, а за ней и за стеклом Собран увидел своего ангела. Тот руками и ногами держался за каменную раму и подоконник. Черные волосы разметались, будто лоскуты разорванного знамени. Винодел распахнул окно — тогда же отворилась вторая ставня, ударила Заса, и тот упал в снег, но мгновенно поднялся. В один прыжок он снова был на подоконнике. На снегу остался размытый силуэт, ничем не похожий на снежных ангелов, каких рисуют дети.

Зас ворвался в комнату мимо Собрана, а тот быстренько закрыл сначала одну створку окна, затем вторую, у которой треснули две секции стекла.

Зас тем временем растянулся на полу у камина, дул на тлеющие угли. Теперь, при закрытых окнах, только эти огоньки давали свет в комнате. Собран зажег свечу.

— Не буду вставать, — сказал ангел. — Тут потолок слишком низок для моих крыльев. Я пришел сегодня, потому что не хочу приходить тогда, когда за нами можно подглядывать. — Он начал подкидывать в огонь топлива, делая это аккуратно и с любопытством, будто кормил животное, аппетиты и вкусы которого намеревался выяснить, — Надо перенести ночь встречи. Скажем, на следующий день. Даже так мы собьем соглядатаев с толку и сможем видеться в то время, когда ты обычно отсылаешь близких на отдых.

Как же много он сумел вместить в пару предложений. Собран рассмеялся.

Зас оглянулся на него через крыло, роняя капли воды с волос, — те падали и с шипением испарялись на горячей плите у камина.

— Афара призналась, что отправила тебе письмо, — сказал ангел. — Мне интересно, получил ли ты его. Боюсь даже подумать, что она могла тебе написать.

Зас сел на полу, закрывшись крыльями, так что Собран теперь видел лишь его голову да босые ступни.

— Весь этот год Афара выхаживала покалеченного русского скорняка Кумилева. Я-то думал, он стал ее хобби или частичной платой за место в раю. А оказалось, Афара приютила русского, потому что он знает французский. Хотела написать тебе. Как же вы изворотливы, люди! Ваша слабость заставляет вас развивать хитрость. Подумай: люди, не ангелы, открыли, что планеты обращаются вокруг Солнца.

Собран покачал головой. Он не верил ушам.

— Только в телескоп можно увидеть, как планеты обращаются вокруг Солнца. Но разве изобрели бы телескоп, когда б не изобрели очков? Лишенные преимуществ, нуждающиеся, изворотливые — вот вы какие.

Словно бы желая продемонстрировать разницу между людьми и ангелами, Зас поворошил поленья в камине голой рукой. Затем вытащил одно из них и счистил с него сажу о крылья.

— Письма пока не получал, — сказал Собран и добавил: — Я хочу обнять тебя, Зас. Позволишь ли?

— Я не люблю, когда ко мне прикасаются. И ты бы тоже не любил, когда за тобой следили бы одновременно Бог и дьявол. Для следующего своего оптического образа я сделаю либо перископ, либо калейдоскоп.

Собран с достоинством ответил:

— Что ж, ладно, не хочешь встать, тогда и я не сяду на пол. Хотелось бы доложить тебе, что после ночи, проведенной на земле посреди лета, я неделю ходил сгорбленный. Хоть не такой уж я древний, но боли меня совсем одолели, учитывая все произошедшее.

Собран вытащил из ящика стола предсмертное письмо Леона и передал его ангелу.

— Мне точно следует читать это? — спросил Зас, держа письмо за уголок.

Казалось, он был тронут, однако лист бумаги не выдал ни малейшей дрожи рук.

— Нет. Но разве ты боишься?

— Мне никогда не приходилось показывать отваги, Собран. — Зас принялся за чтение. Перевернул бумагу, дочитал, взглянул на винодела, — А продолжение есть?

— Нет.

— Думаю, все же есть.

— Леон годами жил под крышей моего дома, но даже тебя я знаю лучше, чем его.

— Однако твое гостеприимство в этом послании явно оспаривается.

— Леон не заслуживал места в нашем доме. Я вроде бы говорил ему об этом.

— Нам всем пришлось заслужить тебя, Собран.

Собран присел на край кровати, задев ногой ночной горшок. Крышка загремела, и винодел попытался вспомнить, мочился ли он перед сном. Устыдившись в который раз собственного тела, он взглянул на свои острые колени под ночной рубашкой, на грубые узловатые руки.

— Я не давал Леону повода убивать себя. Он сам. Он был убийцей. Я не понимаю этого. Я даже думать об этом не могу.

— Убийства — это новость для меня, — признался Зас. — А потому потрясен я не так сильно. Ты ни разу не удосужился рассказать об этих злодеяниях. — Глаза ангела сделались непроницаемыми, задумчивыми, — Если только ты не думал, будто убийца — я.

Он протянул письмо назад Собрану, но тот и пальцем не пошевелил, чтобы забрать его. Сказал только:

— Сожги.

Зас бросил лист бумаги в очаг.

— Не похоже, чтобы Леон признавался в убийстве Алины. Но ее смерть взбудоражила в его памяти прошлые преступления, и они не давали ему жизни даже после раскаяния.