Сергей (СИ) - Литт Ксюша

— Лешка, с ума сошёл! Больно же! — тем не менее, не смотря на причиненную боль, она рукой очень аккуратно отвела от себя ротик сына. Прижав детскую голову к груди ласково пригладила его мягкие волосы.

— Я унесу, — прошептал Сергей и поцеловал Дашку в губы, слегка проводя языком по зубам.

Даша снова заворчала:

— Достали уже! То один, то другой, дайте поспать! — недовольно отвернулась и тут же снова провалилась в сон.

Сергей взял ребенка на руки и понес в детскую:

— Тяжелый стал, — пробубнил себе под нос, перехватывая пацана поудобнее. — Все! Подвинули нас с тобой, парень, так, что можешь даже не драться. Я не виноват! Хотя, как сказать, виноват, конечно, в каком-то смысле, но тем не менее конкурент тебе теперь точно не я.

Он аккуратно положил сына в кровать и укрыл. Едва только одеяло коснулось сына, в постели сразу же началась возня и шебуршание. Несколько яростных пинков и одеяло благополучно слетело на пол. Сергей снова старательно укрыл, но мальчишка распсиховавшись сильнее засучил ножками и захныкал:

— Мам-мам, мам-мам, — требовательно заревел.

— Все нету теперь «мам-мам», — он вытащил сына из кроватки и прижал к плечу. Укачивая, продолжал уговаривать и объяснять, — пусто там, сам же видел, сколько можно бегать проверять. Большой же уже к мамкиной титьке бегать. Чуть подрастешь — найдешь себе другие «мам-мам».

Сын тяжело вздохнул и сердито засопел Сергею в шею. Они долго еще бродили по комнате из угла в угол. Смотрели в окно на моросящий дождик, на падающие листья, на качели во дворе, на забытый там же игрушечный грузовик, повидавший уже много невзгод в своей жизни и непонятно почему все еще не попавший в утиль. Наконец, Лешка заснул. Сергей еще некоторое время смотрел на сына задумчивым блаженным взглядом и только потом вернулся в спальню. Бесшумно, стараясь не качать пружины матраса и тем самым не будить крепко спящую Дашку растянулся рядом, попутно целуя ее голый живот.

Их с Лешкой конкурент пока еще не был заметен, но уже медленно и верно захватывал свои позиции. Лешку из-за него вот уже две недели как отлучили от груди, и тот скандалами собрал себе группу поддержки из сочувствующих. Бабушки, а особенно прабабушки, прониклись его огромным горем, и теперь всем табором жалели его и портили Сергею мужика. Бабки — вот уж из кого можно верёвки вить. Только Лешка пока не знал, что появившийся лазутчик скоро и их перетянет в свой лагерь. Сергей же бегал, добывал для конкурента мягкие сочные груши и сушеных кальмаров. Непонятное сочетание, но, и в самом деле, что он мог в этом понимать? Единственное, что он понимал, что он до одури их всех любит. И ради них он перевернет весь мир, лишь бы этот мир не отобрал их у него.

P.S. Как это было

Уже минут двадцать как ушли последние студенты, а Максим до сих пор сидел, перебирал курсовые работы. Коридоры давно затихли. Вероятнее всего в здании уже никого и не осталось, разве что где-то там, далеко внизу у выхода сидел вахтер. Увлекшись чтением трудов молодежи, он даже не услышал, как дверь тихонько отворилась и через какие-то мгновения теплые ладошки прикрыли его глаза.

— Приве-е-ет, — жаркий выдох обжег ухо, ладошки спустились на плечи и вскоре устроились на груди.

Он повернул голову. На него смотрели бестыжие глаза девчонки. Белозубо улыбаясь, она склонилась. Мокрый след от поцелуя остался на его щеке.

— Марин, — его тело все напряглось, он дернулся и поспешно попытался отвести настырные ладошки, но девушка верткая изловчилась и уселась верхом на его колени.

— Никого уже нет, — все так же улыбаясь, зашептала она ему в поджатые губы, легко коснулась их губами, — а ты все сидишь. Тебе, наверное, ску-у-учно, вот я и пришла.

— Марин, я работаю, — он снова попытался ее остановить, — да, и тут кафедра…

— Кафедра — святое место, — ее смех разрезал тишину, — м-м-м, в прошлый раз ты его уже осквернил, — лукаво заметила она.

— Это было какое-то помрачение, — вяло попытался оправдаться он, но ее пальцы запутались в его волосах, а нос ласково потерся о шею, приятно щекоча. Максим обреченно тяжело вздохнул.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— А в позапрошлый? — теплый, нежный взгляд, смотрел в его растерянные болотного цвета глаза. — М-м?

— Это была не кафедра… — он откинулся на спинку стула. Задумчиво провел пальцем по ее ноге в капроновых колготках, от бедра до коленки. — Марин, ты — моя студентка. Надо все это прекратить…

— Ну и что? Никто же не узнает, — теперь девушка обиженно поджимала губы. — И я тебя люблю, — заявила она, как будто это была самая веская неоспоримая причина.

Такая причина его еще больше насторожила:

— Не надо меня любить, — нахмурившись, покачал он головой.

— Я не могу, — виновато пожала она плечами. В глазах стояла та же нежность и теперь уже и грусть. Девушка обхватила ладонями его лицо, ласково очертила его пальчиками. — Ты такой красиииивый, умный, страстный мужчина, — склонилась к губам с поцелуем.

«Умный… Был бы умный не связался бы со студенткой», — он скептически хмыкнул, но на поцелуй ответил, а через пару минут окончательно сдался. Его руки залезли под юбку. Обхватив попу, подтянули ближе. Здравый смысл отошел в сторонку, отказываясь наблюдать за надвигающимся буйством тел…

* * *

В свои двадцать девять Максим был очень даже серьезным молодым мужчиной. Очень целеустремлённым, с очень продуманными поступками. Нет, конечно, он был далеко не идейно-правильный, даже наоборот — имел свое не всегда нужное свободное от остальных мнение, но банальные очевидные глупости он все же никогда не совершал.

Единственную свою глупость, которую он мог припомнить за свою жизнь — это была Маринка. Ох уж яркая девчонка! Бойкая и такая соблазнительная. Он «подвис» на ней сразу, как только увидел ее, еще первокурсницу. В ней ласкало взгляд определенно все: и смазливая мордашка, и формы точеные, гладкие, и одежда, вызывающая неприличные фантазии.

Читая лекцию в их группе, он никогда не мог удержаться и непременно, словно ненароком, не спеша, прохаживался в аудитории между рядами. Каждый раз, приближаясь к Маринке, он украдкой бросал взгляд на край ее невозможно короткой юбочки. Внутри при этом у него все скручивалось и сладко замирало, дыхание как у пацана перехватывало и голос срывался. Невозмутимо откашлявшись, Максим проходил дальше, чтобы через несколько секунд вдруг изменить курс и вернуться.

Маринка тянула к себе словно магнит, манила и завораживала. Подобно маньяку Максим выхватывал каждое ее движение. Наклон головы, поворот плечика, взмах руки, уставшей от долгой писанины, тихое переступание ноги. Он видел всё.

Стоило ей только попасть в радиус его видимости, он начинал сходить с ума от повышенного прилива гормонов в его кровь. Однако, будучи человеком серьезным, он вел себя очень достойно. Ни малейшего намека, ни одного откровенного взгляда или улыбки. Его запретная страсть была его маленькая сладкая тайна. Исподтишка наблюдая за девушкой, он погружался в грязные пошлые фантазии. Что он рисовал в своих мечтах могли лишь догадываться знатоки пикантного немецкого кино. К своему стыду, абсолютно не возвышенные чувства вызывала у него Маринка. Ему совершенно не хотелось писать ей стихов, чем любил грешить его братишка стихоплет-бумагомаратель. Ни петь серенады, ни срывать с неба звезд, выстилая их у ее ног. Ничего подобного он не желал. Он просто неприлично сильно хотел ее.

Вообще-то ее хотели многие, и она это знала. И некоторым избранным даже счастливилось отведать этот вкусный кусок. Но Макс был ее преподавателем и потому ему, кроме его крышесносных фантазий, ничего не светило. Однако осенью, когда второй год обучения у нее только начался, ему нежданно-негаданно не только засветило, его ослепило и обожгло.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Ученицей Марина была прилежной, прокладывать дорогу к знаниям своим телом ей смысла не было, поэтому свет озарил Максима Алексеевича не на кафедре и даже не в аудитории. Свет пролился в таком же нечистом месте, какими были и его грязные мысли.