Сергей (СИ) - Литт Ксюша

— Что, курсовую защитить не смогла? — язвительно усмехнулся. — Пиндец какой то, Макс.

— Кирилл, заткнись, — нервно рявкнул Максим, и подтолкнул девчонку, — Марина, иди уже домой. Говорил же не надо, — пробормотал он, и тут же на брата повышенным тоном огрызнулся: — Ты что здесь шатаешься вообще?

Маринка побрела на выход, за спиной слышались голоса братьев:

— Хорошо, что я шатаюсь, а не кто-то другой. Ну ты, бля, приду-у-урок!.. — Кирилл все не успокаивался, брызгал слюной от возмущения и матерился. Потом вдруг вспомнил по какой причине сюда явился. — Я на счет диплома, Макс, ты обещал…

— Нашел время…

— Ну, Макс! Я ж… — братишка хохотнул. — Ты… блин… Ну, ты… — он снова подавился смехом и не в силах продолжать говорить дальше, закатился в гомерическом смехе.

— Да ладно, — послышался равнодушный голос Максима, — я все равно уже решил — уеду.

— Когда? — смех внезапно прервался.

— Вот сессию закончится и уеду.

— Как? Макс? А как же мой диплом? — разволновался Кирилл. — Как я? Ты, блин, вообще ни о ком не думаешь?! — возмущенно закричал.

— Ты справишься! Кирюх, здесь нечего ловить? — начал быстро оправдываться Максим. — Как ты не понимаешь? Никаких перспектив. Если я там получу практику… — голос его снизился, до еле различимого, — Кир, мы все потом уедем… Я ж пока в Болгарию. Кирилл, ты успеешь все сдать!

— Макс, ты такая сука диссидентская. Я не хочу никуда уезжать. Понял?

Максим и в самом деле через пару недель уехал. Высшее образование младший брат получить успел, а вот дальше он биографию ему все-таки подпортил. Дорогу в жизнь Кирюхе пришлось не прокладывать, а прогрызать. Кровью и потом. Да, приходилось и кровью. И все, чего он достиг — это была его и только его заслуга. И пусть не прошло и десяти лет, как доступ к «загнивающим буржуям» получили практически все, и родственник эмигрант считалось теперь не преступным и даже не постыдным фактом, тем не менее теплых родственных чувств Кирилл к старшему брату больше уже не испытывал.

Маринка же через месяц после внезапного отъезда Максима обнаружила у себя незабываемый презент от такой же незабываемой мимолетной, но такой страстной тайной любви. Про любовь, конечно, это она напридумывала себе сама. Как называлось по-настоящему то, что приключилось с ней в те еще перестроечные года, стыдно было произносить. Эти слова с удовольствием произносили ей в след бабки у подъезда, а Маринка, гордо вскинув голову, проходила мимо, таща за руку чумазую ошибку молодости с наивными болотными глазами. Озвучивать имя отца Сергея было тогда не только стыдно, но и чревато. Поэтому о нем никто ничего так и не узнал. Горько поплакав в подушку и поматав сопли на кулак, Марина навсегда забыла про очаровательного препода в которого была когда-то так влюблена и почти никогда о нем не вспоминала. Сынишка Сережка хоть и получился для нее некоторой обузой в жизни, он всегда умудрялся радовать маму своей смышленостью и рассудительностью. Эти качества ему, несомненно, удалось перенять от отца. Вот только кроме ума и цвета глаз отца мальчишка в наследство еще получил и патологическое везение вляпываться в наиглупейшие ситуации.

Когда сына закрыли, за драку и грабеж Марина впала в панику. Мальчишек-соучастников одного за другим откупали, отпуская на свободу. Ей же расплатиться было нечем — в те кризисные года конца девяностых порой и на еду средств едва хватало. А супруг, всегда с неприязнью относившийся к пасынку, похоже, даже был счастлив такому избавлению от Сергея.

Марина матерью хоть считалась и беспутной, но сердце ее ныло. Ее первенец был в беде. Вот тогда она и вспомнила о его отце. Шанс получить помощь от него был ничтожно мал, но он был. С остервенелой настойчивостью начала искать она выходы на Кирилла. Он — младший брат — единственный, кто мог связать ее с Максимом. Получить доступ к аудиенции Кирилла Алексеевича было очень непростым делом. И аким-то чудом все же добившись с ним встречи, она скомкано и бессвязно начала доносить до него, что когда-то очень давно семнадцать лет назад в студенческие годы… Когда до Кирилла, наконец, дошла суть, он так же долго, как и много лет назад злорадно громко смеялся, приговаривая:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну Макс! Ну Макс и придурок!

Потом, успокоившись, он без грамма сочувствия холодно и сухо Маринке заявил, что даже если это действительно так, как она утверждала, то какое ему вообще могло быть дело до ублюдка Макса. Она чуть ли не ползала в ногах, умоляла, сообщить все-таки отцу Сергея, или просила хотя бы дать ей денег взаймы. Сердце бывшего лирика-романтика слегка дрогнуло, и он обещал подумать.

Не ради помощи, а больше ради злорадства сообщить интересную радостную новость старшему брату он все же поспешил. Поиздеваться не терпелось.

— Макс! Знаешь, кто ко мне сегодня заходил? — Кирилл был в замечательном настроении. Он кричал через океан. — Маринка, помнишь, студентка твоя? Ну, как не помнишь? Ты ее шпилил. Или ты многих шпилил? Да-а-а, девочка уже не та, конечно, но, в принципе, еще ничего так, — смеялся он.

Брат был хмур, ему не нравился этот разговор. По истечении многих лет это был не самый лучший эпизод его жизни все же. А последующая информация выбила землю у него из-под в прямом смысле. Он тихо присел, слушая:

— У нее пацан от тебя, Макс. Она деньги требует. Макс! Дашь? Он сидит, Макс! Пацан твой сидит. Малолетка! За разбой и грабёж! Ну как, Макс? Готовь бабло, папаша.

У Максима пересохло во рту, руки дрожали:

— С чего ты взял, что он мой? Это еще доказать надо, — пошел он сразу в отказ. — Она же не только со мной… была. Шлюшка институтская. Может, это развод, — еле ворочая языком, он опасливо оглядываясь, слышит ли еще кто их разговор.

— Да, я ей так же сказал, — рассмеялся Кирилл. — Не пойми ведь чей ублюдок. Ходит попрошайничает. Развелось тут зеленых сопляков-отморозков. Я так считаю: «Набыдлячил — пусть свое мотает». Что уж заслужил мразь, то заслужил. Макс, ты не переживай, — похохатывая, решил вдруг успокоить его Кирилл. — Я ж не такое гнилье, как ты. Ты ж мне брат! Не гони. Расслабься. Никто не узнает. И матери не скажу, и твоим — ни слова. Я — могила. С кем не бывает, Макс, — он снова весело заржал.

Кирилл долго еще улыбался, растекаясь в сладостном удовлетворении от осознания страха и беспомощности старшего брата, повторяя себе под нос и ухмыляясь:

— Ох, Макс. Ну, Макс. Ну, Макс ты и придурок.

Постепенно эйфория спала, уступая место лирической задумчивости. Еще немного поразмышляв, он попросил подробности дела мальчишки.

— Такой козырь еще может пригодиться, — решил он.

На сколько понял Кирилл, пацан влип по полной. Мало того, что стал козлом отпущения всего процесса, так еще и пострадавшим от их шалости, оказался малец большого человека. Обсуждать «мировую» с ним из-за похотливого блуда брата в молодости ему совершенно не хотелось.

Кирилл уверенно решил забить на все, но мысли то и дело возвращались то в детство, то в реальность. Макс — эгоист. Для своего счастья и удобства брат всегда шел по трупам, не задумываясь и не останавливаясь. Не важно, были ли это «трупы» какой-то влюбленной девочки, матери, младшего брата или даже сына. Раздражаясь на себя из-за своей же жалости и сочувствия к безотцовщине, он все же сделал нужный звонок.

— Я забираю твоего щенка себе, — сказал он после благодарной матери парнишки. — Тебе малыш придется отработать за своего отца, — прошептал он в пустоту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Подкидыша Кирилл отдал Юрику, тот недовольный сопротивлялся, но отказать не смог.

Пацан оказался сообразительный — и в самом деле в отца пошел, жизнью не избалованный, характер, можно сказать, нордический. Хотя пакостник, конечно, знатный, но ведь и в самом деле еще ребёнок. Юрик, конечно, намучился с ним, пока из щенка добрый цепной пёс вышел. Зато верный и исполнительный. Потом Кирилл уже и сам залюбовался, какой отборный и породистый волчара оказался.