Танцовщица - Мирза Хади Русва

Увлеченная красотой природы, я зашла бог весть как далеко. В конце концов я оказалась на проселочной дороге, по которой брели крестьяне. Один тащил на плечах соху, другой вел на поводу быков, крошечная девочка гнала коров и буйволиц, подросток шел за целым стадом овец и коз. Все они прошли мимо меня и вскоре скрылись из виду. Я опять осталась одна и вдруг поняла, что заблудилась. Наконец решила идти по дороге – мне казалось, что по ней я выйду к озеру.

Приближался вечер, солнце клонилось к закату. Я ускорила шаг. Пройдя еще немного, я увидела шалаш какого-то отшельника; в нем сидели люди и курили хукку. Я спросила их, как пройти к озеру. Оказалось, что я шла в сторону Лакхнау, а озеро осталось правее. Пришлось мне сойти с дороги и пробираться напролом сквозь чащу.

Вскоре я вышла к небольшому каналу. На его берегу росло два-три дерева. Под ними человек в испачканном дхоти и рубашке, подпоясанной грязным платком, рыл заступом яму. Наши взгляды встретились. Мне почудилось в нем что-то знакомое. Я посмотрела еще раз более внимательно и поняла, что не ошиблась. «Это он!» – подумала я. Хотела было отвести глаза, но не смогла, – взгляд мой был словно прикован к этому человеку. Сомнений не оставалось – то был Дилавар-хан, мой похититель. Я почувствовала, что теряю сознание и, наверное, упала бы в обморок, если бы в тот миг до моих ушей не донесся голос Салара Бахша, слуги Акбара Али-хана. Меня искали.

А Дилавар-хан, заметив меня, уронил заступ и впился в меня глазами. Он смотрел на меня так же пристально, как я на него. Конечно, он не мог меня узнать, но я-то его узнала. Услыхав голос Салара Бахша, он бросился бежать вдоль канала.

Вскоре Салар Бахш подошел ко мне. От страха я вся дрожала и не в силах была произнести ни звука, – так мне сдавило горло. Увидев, в каком я состоянии, Салар Бахш спросил:

– Вы чего-то испугались?

Я молча показала ему на деревья. Он стал внимательно всматриваться в ту сторону.

– Что это там лежит? – сказал он. – Э, да это заступ. Так вот почему вы испугались. Вы, верно, подумали, что тут копают могилу? А куда же он сам делся? Тот, кто копал?

Язык все еще не хотел меня слушаться, и я только махнула рукой в сторону канала.

– Наверное, он пошел покурить в шалаш к отшельнику, – предположил Салар Бахш. – Ну ладно, пойдемте. Наваб Чхаббан-сахиб настрелял целую кучу уток, а вас нигде нет. Хозяин мой пошел искать вас в ту сторону, а я в эту. Хорошо, что удалось вас найти, а то вам самим бы не выбраться отсюда.

Я не отвечала ни слова, и в конце концов он умолк. Вскоре мы через поля вышли к озеру.

Ночевать решили там же. Когда покончили с едой и разошлись по палаткам, я рассказала о своей встрече Акбару Али-хану.

– Ты хорошо его рассмотрела? – спросил он. – Неужели это тот самый файзабадский Дилавар-хан? Значит, он мало изменился. Жалко, что ты не сразу сказала мне про него. Мы пошли бы и схватили негодяя. Это ведь знаменитость! Власти обещали за него награду – тысячу рупий. А что он там копал?

– Почем я знаю? – ответила я. – Может, подлец, могилу себе копал.

– Ты меняешься в лице при одном его имени, – заметил Акбар Али-хан. – Но, подумай сама, что он может сделать тебе теперь?

– Он, наверное, спрятал там что-нибудь во время восстания, – сказала я, овладев собой, – а нынче пришел выкопать это.

– Пойдем, посмотрим, – предложил Акбар Али-хан.

– Нет, не хочу, – отказалась я.

– А я пойду. Пойду с Саларом Бахшем.

– Куда ты пойдешь? – стала я его отговаривать. – Если у него что и было зарыто, так он уже достал это и унес.

– Нет, обязательно пойду, – повторил Акбар Али-хан.

Рядом стояла палатка наваба Чхаббана-сахиба. Они с Бисмиллой еще не спали. Последние слова Акбар Али-хан произнес довольно громко, и наваб их услышал.

– Куда вы хотите идти, хан-сахиб? – спросил он.

– Наваб-сахиб! Вы еще не легли? – обрадовался Акбар Али-хан.

– Нет.

– Можно мне войти?

– Заходите.

Мы с Акбаром Али-ханом вошли в палатку к навабу и посвятили его в нашу тайну.

– А откуда ты знаешь этого негодяя? – спросил меня наваб.

Рассказывать ему все о себе я не хотела, поэтому только сказала:

– Я его знаю и знаю очень хорошо. Я ведь родом из Файзабада.

– Ага! Ты тоже из Файзабада, – повторил наваб.

– Но надо все-таки поймать этого мерзавца, – прервал его Акбар Али-хан. – Он не успел далеко уйти. Возможно, его удастся схватить.

Тут он кликнул Салара Бахша и велел принести дорожный пенал и чернильницу. Полицейский участок был недалеко, и Акбар Али-хан послал тханедару[100] записку. Вскоре явился сам тханедар с десятком стражников. Я сказала ему, кого я встретила. Созвали деревенских сторожей. Сначала пошли на то место, где я видела Дилавара-хана, и обыскали его; кое-какие сведения получили у отшельника, и наконец один стражник нашел золотую монету шахской чеканки и принес ее тханедару.

– Даст бог, мы захватим его вместе с его добычей, – сказал тот, увидев монету.

Тханедар умело распоряжался поисками, да и стражники потрудились на славу. Наконец в три часа ночи Дилавар-хан был схвачен в Маккагандже. Ранним утром его привели к озеру. При обыске у него обнаружили еще двадцать четыре золотых. Меня пригласили опознать его. Кроме меня, его опознали несколько стражников. В десять часов Дилавара-хана отправили для допроса в Лакхнау.

– Ну и что же дальше? – спросил я. – Расскажите, чем дело кончилось.

– А вот чем. Месяца через два стало известно, что Дилавара-хана повесили. Отправился в аду гореть!

25

В «Книге деяний»[101] не встретишь отблеска радостных дней,

Ангелы там записали повесть о жизни моей.

Мирза Русва-сахиб! Когда вы дали мне на просмотр черновик повести о моей жизни, я так рассердилась, что хотела было тут же порвать его в клочки. Меня мучила мысль: неужели мало мне было позора при жизни; разве нужно, чтобы рассказ обо мне сохранился и после моей смерти и, читая его, люди снова бранили и порицали меня? Но свойственная мне нерешительность и уважение к вашему труду остановили мою руку.

Вчера около полуночи я вдруг проснулась Как обычно, я была одна в комнате. Служанки и слуги спали внизу. У моего изголовья горела лампа Сперва я долго ворочалась с боку на бок, хотела снова заснуть, но сон не шел ко мне. Тогда я встала, свернула себе бетель и крикнула служанке, чтобы та приготовила хукку. Потом опять легла в постель, стала курить и тут мне захотелось что-нибудь почитать. В шкафчике у моей кровати хранилось много занимательных книжек. Я брала их одну за другой, перелистывала, но все они были уже не раз читаны и перечитаны и потому не привлекали меня. Я закрывала их и клала обратно.

Наконец рука моя наткнулась на вашу рукопись. Сердце у меня забилось. Не скрою от вас, я твердо решила ее разорвать. Но вдруг мне почудилось, будто кто-то шепчет мне на ухо: «Хорошо, Умрао! Допустим, ты ее разорвала и выбросила или сожгла – так что же из этого? Кто сможет стереть ту полную и подробную запись деяний всей твоей жизни, которая сделана ангелами по велению милосердного и всемогущего бога?»

Я слушала этот тайный голос, и руки мои так дрожали, что я чуть не выронила бумаги; но все же наконец овладела собой. Я решила не уничтожать рукописи. Теперь уже я просто хотела положить ее на прежнее место. Но как-то случилось, что я невольно, стала ее читать. Пробежала страницу, перевернула, прочла еще несколько строк, и тут мои приключения внезапно так захватили меня, что чем дальше я читала, тем больше и больше хотелось читать. Я никогда так не увлекалась другими произведениями, ибо, читая книги, не могла забыть, что все в них рассказанное выдумано, а на самом деле ничего подобного не было. Эта мысль лишала книги их главной прелести. События же, которые вы изложили в своей рукописи, произошли со мною самой. Теперь они снова вставали передо мною. В каждом описании оживали истинные происшествия, и они порождали в моем уме и сердце такие сильные и многообразные ощущения, передать которые мне очень трудно. Если бы кто-нибудь увидел меня в те минуты, он не усомнился бы, что я лишилась рассудка. То я вдруг начинала смеяться, то из глаз моих непроизвольно капали слезы, – словом, я пришла в какое-то странное состояние, то самое, про какое вы как-то сказали: «Человек бросается из одной крайности в другую». (Но тогда я это не вполне поняла.)

За чтением я и не заметила, как настало утро. Я совершила омовение, прочитала намаз и ненадолго уснула. Около восьми часов проснулась и, умывшись, снова принялась за чтение. К вечеру рукопись была прочитана от начала и до конца.

Во всем сочинении мне больше всего понравилось то место, где вы сравниваете и противопоставляете добродетельных и распутных женщин. Гордость добродетельных женщин, о которой вы говорите, служит им украшением, и такие, как я, должны глубоко завидовать этой гордости. Но вместе с тем мне пришло в голову, что здесь немалое значение имеют предопределение и случай. Причиной моего падения послужило злодейство Дилавара-хана. Если бы он меня не похитил и меня не продали Ханум, не было бы всей написанной вами повести. В ту пору, то есть в детские мои годы, я не понимала, да и никак не могла бы понять, сколь постыдна та жизнь, в которую меня вовлекли; но теперь-то я это хорошо знаю и давно уже глубоко скорблю и раскаиваюсь в том, что делала когда-то. Никто мне тогда не объяснял, что я не должна этого делать, а если бы я сама заупрямилась, меня бы наказали. Я считала Ханум своей владычицей и госпожой и никогда не поступала против ее воли, а если и поступала, то тайком, чтобы избежать побоев и брани. За всю свою жизнь Ханум ни разу меня пальцем не тронула, но тем не менее я ее очень боялась.