Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки - Роберт Райт

Применение нетерпимости

А как же быть с более широким вопросом, охватывающим это исследование? Действительно ли эволюция монотеизма, как утверждают его критики, повлекла за собой воинствующую нетерпимость? Безусловно, до сих пор наш предмет, эволюция монолатрии, ничем не опроверг это утверждение. Нетерпимость — неотъемлемая часть политики, которую проводил Иосия. Его устремления были двоякими: он хотел превратить Иуду в сильное централизованное государство, а затем агрессивным образом воспользоваться этой мышцей — для начала в ходе завоевания северного Израиля (того самого Израиля, который был отнят ассирийцами веком ранее), и в итоге — для завоеваний более далеких земель[515]. Явно националистические наклонности движения «только Яхве» прекрасно служили этой цели, достойной поклонника экспансии. Ибо если соседние политеистические народы всегда угрожали извратить религию Израиля, израильтянам следовало без угрызений совести уничтожить их. Как сказано во Второзаконии,

а в городах сих народов, которых Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души; но предай их заклятию: Хеттеев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь, Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом, Богом вашим[516].

К более далеким и, следовательно, с меньшей вероятностью способным исказить местную культуру народам можно было относиться более терпимо. Если такой далекий город сдавался без боя, его жители могли быть взяты в рабство, а в случае сопротивления требовалось «поразить в нем весь мужеский пол острием меча», но сохранить жизнь остальным, взяв «только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу»[517].

И здесь вопрос о том, сколько богов из числа тех, которым противостояла фракция «только Яхве», были чужеземными, а сколько — местными, на самом деле не играет роли. Так или иначе, горючим материалом для страстей, которые разжигал Иосия, был национализм. После возвышения монолатрии ее националистическая энергия могла быть направлена против чужеземцев или против израильтян, не соответствующих конкретным требованиям. И конечно, на стадии кульминации движение «только Яхве» не сделало ничего, чтобы развеять представления о том, что стремление Израиля к монотеизму было стремлением к нетерпимости. Истребление всего населения какого-нибудь израильского города, истребление всего населения чужеземного города с одинаковой небрежностью были разрешены кодексом Второзакония на основании теологических заблуждений, обнаруженных у жертв[518]. Подход Иосии к религиозной терпимости был прост: чужеземные представления о божественном ни на что не годятся, как и люди, которые придерживаются этих представлений. И эта фатальная нетерпимость — естественное проявление политической логики движения «только Яхве».

ИСТРЕБЛЕНИЕ ВСЕГО НАСЕЛЕНИЯ КАКОГО-НИБУДЬ ИЗРАИЛЬСКОГО ГОРОДА, ИСТРЕБЛЕНИЕ ВСЕГО НАСЕЛЕНИЯ ЧУЖЕЗЕМНОГО ГОРОДА С ОДИНАКОВОЙ НЕБРЕЖНОСТЬЮ БЫЛИ РАЗРЕШЕНЫ КОДЕКСОМ ВТОРОЗАКОНИЯ НА ОСНОВАНИИ ТЕОЛОГИЧЕСКИХ ЗАБЛУЖДЕНИЙ, ОБНАРУЖЕННЫХ У ЖЕРТВ

Словом, чтобы поклонение исключительно Яхве стало тем, что сегодня мы можем назвать похвальным в нравственном отношении, израильской религии требовалось дальнейшее развитие. В сущности, если оставить в стороне вопросы нравственности, она была обязана развиваться в теологическом отношении, чтобы занять место в истории. В конце концов, монотеизмом она не была. Ничто во второзаконнических текстах, ничто в текстах пророков вплоть до времени Иосии не выражало четкой убежденности в существовании одного только Яхве и в том, что боги других народов — всего лишь плоды их воображения. Чтобы Израиль перешел от монолатрии к принятию монотеизма, требовалось нечто большее.

Переход оказался болезненным. Иосия был не только наделен воинственным духом страстного националиста, не только преданным Яхве и убежденным, что эта преданность взаимна, но и чрезмерно самоуверенным человеком. Он потерпел сокрушительное поражение на поле боя и помог положить начало катастрофе, которая запомнится как одна из величайших в истории Израиля. На фоне полученной травмы монотеистический импульс стал почти осязаемым. Благодаря цепочке парадоксов, приобретающих смысл только в ретроспективе, явное фиаско безраздельной преданности Яхве усиливало эту преданность до тех пор, пока та не вышла на совершенно новый уровень, переступив границу между монолатрией и монотеизмом.

Глава 7

От монолатрии к монотеизму

• Осмысление катастрофы • Два порядка возрастания масштаба • Второе пришествие Исайи • Предельное отмщение • Предельное спасение • Но монотеизм ли это? • Монотеизм как философия

Возможно, царь Иуды Иосия — человек, добившийся самого парадоксального успеха в мировой истории.

С одной стороны, трудно оспорить вердикт, вынесенный исследователем Марвином Суини: «Реформа Иосии полностью провалилась»[519]. Иосия стремился объединить юг и север Израиля, чтобы возродить легендарное величие империи Давида, и сделал это именем Яхве, покрыв израильского бога еще большей славой. Но дело приняло скверный оборот. Иосию убили египтяне. Обстоятельства его смерти туманны[520], однако за ней последовали два десятилетия унизительного подчинения Израиля сначала Египту, затем Вавилону, а потом разразилась катастрофа. Когда царь Иуды Седекия взбунтовался против вавилонян, его схватили, на глазах у него закололи его сыновей, ослепили Седекию и дотла сожгли храм Яхве. Затем был завершен процесс, начавшийся несколькими годами ранее, — переселение высших классов Израиля в Вавилон[521]. Итак, к 586 году до н. э. Вавилонское пленение (изгнание), самое известное бедствие в истории Древнего Израиля, было в разгаре. Несомненно, вавилоняне, следуя теологическим условностям того времени, проделали все это, чтобы продемонстрировать унижение, которое Яхве претерпел от рук их собственного бога Мардука. Когда несколькими десятилетиями ранее Иосия принял решение возвеличить Яхве, на такой исход он явно не рассчитывал.

Однако, как выяснилось, эти события были лучшими из всех, что когда-либо происходили с Яхве. Теология Иосии, поклонение Яхве и лишь Яхве, не только выжила и восторжествовала, но и восторжествовала в более величественной, усиленной форме. Евреи — а затем христиане и мусульмане, — уверовали, что авраамический бог не просто единственный бог, достойный поклонения, но и единственный существующий бог; венцом эволюции монолатрии стал монотеизм. Как отмечал богослов Ральф У. Кляйн, «богословы израильского пленения извлекли из этого бедствия все, что только смогли»[522].

Организация сейсмичной теологической революции — не та задача, с которой справляются за одну ночь. Но если изгнание и дало что-то израильским интеллектуалам, то это было время обдумать ситуацию. Почти полвека они провели в Вавилоне, прежде чем персы, покорившие вавилонян и таким образом получившие в наследство от них израильтян, не начали отправлять изгнанников обратно в Иерусалим, где все это время оставалось немало израильтян. В Иерусалиме идеи, оформившиеся в очищающем огне пленения, наконец одержали победу.

Осмысление катастрофы

Порой можно услышать, что монотеистический тезис возник как способ «осмыслить» катастрофу, которая обрушилась на Иерусалим. Метко, да не вполне. Да, религия всегда занималась вопросом о том, почему случается плохое, и вдали от родины израильским интеллектуалам с избытком хватило времени, чтобы обдумать его, и эти раздумия в конце концов привели к монотеизму. Значит, в некотором смысле так называемая теология пленения была решением и «проблемы зла», и «проблемы страданий». Однако этот смысл был довольно-таки обманчив. Ведь «проблема зла» не встает в острой форме до тех пор, пока не уверуешь в единого всесильного и доброго Бога. Лишь в том случае, если Бог всемогущ, все людские страдания становятся чем-то таким, к чему он предпочитает относиться терпимо, и только если он всецело милосерден, этот выбор воспринимается как своего рода головоломка. Такое божество с его бесконечной властью и добротой — божество именно того рода, который, насколько мы можем судить, до пленения не существовал; появление именно такого божества во время пленения мы и пытаемся объяснить. Монотеизм не может быть предпосылкой теологической мысли, создавшей его.

«ПРОБЛЕМА ЗЛА» НЕ ВСТАЕТ В ОСТРОЙ ФОРМЕ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ УВЕРУЕШЬ В ЕДИНОГО ВСЕСИЛЬНОГО И ДОБРОГО БОГА