Приказчик без головы - Валерий Введенский

– А Прошка?

– Это еще кто? Тот сосунок, что опосля Сидора старшим стал? Не смешите, барышня. Что он в торговле-то понимает? Да и Игнат Спиридонович дел с ним иметь не будет! Я вам говорю.

– Игнат Спиридонович? – Сашеньке вспомнился бородатый хозяин ломового двора, где служил Антип Муравкин. – Он-то здесь при чем?

Козьма Сысоевич сразу навел тень на плетень:

– Да так, ни при чем. Не слушайте старика! Сам иногда не пойму, что болтаю!

И замолчал. Когда Сашенька допила чай, Телепнев стал ее выпроваживать:

– Вы уж простите, дела! Мокий Псоевич с минуты на минуту…

– Понимаю! Да я, собственно, не к вам и приходила. Мне бы Матрену Ипатьевну повидать.

– Где я ее вам возьму? – удивился Телепнев. – Как с вами укатила, так и не появлялась.

– Где же она? – заволновалась Сашенька.

– А бес ее знает! В загул снова пошла, должно. А все из-за вас, княгиня! Расстроили вы Матрену, вот за бутылку и схватилась. А пить ей ни в коем случае нельзя. Если вино в рот ейный попадает, пиши пропало. Запойная потому что! Ежели поболтать хотите, приходите, значит, дней через десять, аккурат вернется. Даже через пятнадцать, сперва травками буду отпаивать. А по правде, так лучше вообще не приходите! Вдруг опять Мотя расстроится… Эх-эх-эх, сам не рад, что связался!

– Не знали, что запойная?

– Знал! Да ведь тоска меня замучила. Тоска, старость и собственная никчемность. Когда я в силе был, зятья заискивали, за советом ходили, деньги канючили… Уважали, одним словом. А после пожара стесняться стали. Вот как бывает, княгиня. В приживалах пришлось у собственных дочерей жить. А с год назад в одиночку остался, благоверная моя померла от водянки. Даже поговорить стало не с кем, к столу меня давно уже не звали. Чахнуть стал, думал, зиму не переживу. И вдруг Мотя: помоги, мол!

– Козьма Сысоевич, – прервала ненужные ей воспоминания Сашенька. – Вчера, когда мы прощались, Матрена Ипатьевна револьвер достала…

– По пьяни всегда им размахивает. Он у ней с прежней жизни остался. Гулящим-то клиент всякий попадается: и поколотить могут, и не рассчитаться. Вот Мотя оружие и завела.

– Мотя сказала, что к убийце поедет, самосуд хотела учинить!

– К какому убийце?

– Пашкиному…

– Пьяный бред!

– А вдруг нет?

– Бред! Подумайте сами – Осетров ведь жив-здоров, на суде выступал. Значит, не поехала к нему Мотя!

– А вдруг наоборот случилось? Не она Осетрова, а он ее убил?

– Да кабак ей попался по дороге, там и пьет до сих пор…

– Сомневаюсь, у нее такая решимость была во взгляде! Надо в полицию заявить об исчезновении.

– Не надо! – Стариковская мягкость и обходительность внезапно исчезли. Телепнев сказал твердо, а для убедительности кулаком по столу хватил и повторил: – Не надо в полицию! Я уж по всей округе разнес, что Мотя в Вологду отправилась, товар продавать. Завсегда такую пулю пускаю, когда у ней запой. Не дай бог прознают! Что мужику простительно, то бабе – позор…

Сашенька удивилась. Репутация Дондрыкиной и без пьянства давно подмочена. Но возразить не успела. Козьма Сысоевич вывалил еще ворох аргументов против похода в полицию:

– А заодно решат, что Телепнев последний ум потерял. Не знает, где его Матрена! А я знаю: на Старопетергофском где-нибудь, в кабаке. Жива-здорова, пьет как лошадь. Точно, точно – лошадь! Ария же с ней, умнейшая животина. Если бы с Мотей что случилось, Ария бы сама домой пришла.

Какую-то фальшь чувствовала Сашенька в словах Телепнева. Старик что-то недоговаривал, что-то скрывал. И тут, откуда ни возьмись, закралась мыслишка: а вдруг Козьма Сысоевич и есть искомый убийца? Почему нет? Разорившийся после пожара купец неожиданно узнает, что его бывший поставщик готов прервать многолетнюю монополию Осетрова и продать партию товара Дондрыкиной. Та располагает средствами, но не умеет продавать. Зато умеет ее ухажер, Пашка Фо. Козьма Сысоевич его убивает, и Дондрыкина в отчаянии нанимает Телепнева старшим приказчиком. Вот только незадача: Сидор Муравкин, случайный свидетель Пашкиной гибели, хочет за свое молчание кругленькую сумму. Однако замолкает бесплатно, причем навсегда. Тело Сидора Телепнев топит в Малой Невке, а голову закапывает. И вновь незадача – гнилая веревка обрывается, безголовый Сидор всплывает. Но и эту досадную неприятность Телепнев оборачивает в свою пользу. Его посещает новая идея: подвести под подозрение главного своего конкурента, Осетрова. Он заходит к нему якобы поговорить и, пользуясь минутной отлучкой, прячет в шкапу голову Муравкина.

Уф! Сашенька восхитилась безукоризненностью собственной логики. На этот раз детали головоломки сошлись без изъянов. Вернее, почти без изъянов. Оставалось выяснить, заходил ли Телепнев к Осетрову в день обыска. Как бы это узнать? Спросить Прошку? А вдруг не Телепнев, вдруг Прошка убийца? Смерть старших приказчиков вознесла его на недостижимое для двадцатипятилетнего место, а устранив Осетрова, Прошка станет хозяином его лавки.

Нет, надо в полицию! Так, так, так… С Крутилиным сталкиваться нельзя, с Выговским тоже, значит, остается одна дорога – в полицейскую часть Петербургской стороны.

– Мне, пожалуй, пора, – Сашенька поднялась из-за стола.

– Может, еще чашечку? – предложил Телепнев с какой-то настороженностью и угрозой. Так, во всяком случае, показалось Сашеньке, которая попробовала ответить беззаботно:

– Нет, спасибочки…

– Я колбаски щас подрежу… – Козьма Сысоевич схватился за нож и стал кромсать кружок пахнущего чесноком деликатеса. – Хочу, знаете-с, быть уверенным, что переубедил. Что не побежите сломя голову в полицию.

Тут сомнения у Сашеньки исчезли окончательно. Он, Телепнев, – убийца! Только сможет ли Сашенька кому-нибудь рассказать о своей догадке? На пути к спасительной двери преступник с ножом. Что делать? Как остаться в живых? В доме никого – Аграфена, прислуга дондрыкинская, подав чай, на базар пошла.

– Не побегу, – вымолвила Сашенька, не в силах отвести взгляд от поблескивающего ножа. – Мне к деткам пора. Трое их у меня!

– Правильно говорите, княгиня. Займитесь лучше детьми. Муж ваш подзащитного своего выгородил, а убийцу без вас найдут.

Сашеньке казалось, что по устам Телепнева скользит ухмылочка. Как же ему, старику, удалось справиться с Матреной? У той ведь был револьвер.

Жаль Дондрыкину… А себя еще больше!

В эту секунду спасительно зазвенел колокольчик. Кто-то зашел в лавку. Телепнев вздрогнул.

– К вам пришли! – не смогла скрыть радости Сашенька.

Теперь и закричать можно. На помощь позвать.

– Слышу, – прошипел Телепнев. – Чаю попить не дают. Мы точно договорились?

– Точнее не бывает, – очаровательно улыбнувшись, соврала Сашенька.

Козьма Сысоевич положил нож. Тарусова вышла из-за стола и вслед за опасным старикашкой спустилась в лавку.

– Мокий Псоевич! Дорогой! – воскликнул Телепнев, разглядев посетителя.

У щупленького, с козлиной бородкой, Псоевича при виде Сашеньки загорелись глаза:

– Компаньонка ваша?

Ого! Дондрыкина Козьму Сысоевича старшим приказчиком держит, а он себя за компаньона выдает!

– Нет, покупательница. Ждем вас снова, ваше сиятельство! И про уговор не забудьте…

Уже выйдя на улицу, Сашенька услышала, как Мокий Псоевич присвистнул ей вслед:

– Неужто графиня?

– Выше бери – княгиня![56] – поправил его Телепнев.

Немедля в полицию!

Глава шестнадцатая

Однако полиция сама уже поджидала Сашеньку. Как только княгиня свернула на Малый проспект Петербургской стороны (а в Петербурге, кто не знает, два Больших и два Малых проспекта, а вот Средний, увы, один на двоих), ее обхватили сзади чьи-то очень сильные руки:

– Вот и попалась, Марусенька!

Будницкий! Таки выследил…

Штабс-капитан развернул ее и вжал в забор.

– Отпустите! – сверкнула глазами Тарусова. – Я – дворянка, мой муж адвокат…

– Я догадался! А вот Крутилин пока нет. Что, сделаем ему сюрприз? Вот он обрадуется! Твой муженек Ивана Дмитрича уж так по стеночке размазал, что к бабке не ходи, мечтает Крутилин теперь поквитаться. Это ж надо учудить – собственную жену свидетельницей приодеть. Хе, боюсь, вам самим теперь адвокат понадобится!

– Муж мой тут ни при чем…

– На Большой Морской эту байку расскажешь!

Будницкий свистнул, и с Большой Гребецкой[57] завернул экипаж, с которого штабс-капитан выслеживал Сашеньку.

Та, хоть и была вжата в забор, возмутилась:

– Не смейте мне тыкать!

– Привыкай, сиятельство. У преступников сословий нет! Давай, садись!

Будницкий рассчитывал, что Сашенька сейчас упадет на колени, станет молить о пощаде, однако жестоко просчитался. Гордая княгиня пресмыкаться перед этакой рептилией не желала. Будь что будет! И вообще… За последние дни столько спасительных поворотов случилось, что Сашенька надеялась еще на один. Потому решительно сделала шаг к экипажу.