Приказчик без головы - Валерий Введенский

Княгиня повернулась чмокнуть его в щечку и – о ужас! – увидела Будницкого, который, отчаявшись подловить ее у центрального входа, бросился на поиски и как раз поворачивал с Литейного на Шпалерную.

– Ты разве меня не подбросишь? – скрывая волнение, попыталась как можно небрежней улыбнуться Сашенька.

Отказывать единственной дочери купец первой гильдии Стрельцов никогда не умел.

– Так и быть, полезай в карету!

Княгиня поспешила воспользоваться спасительным предложением.

– Трогай, Пафнутий! – скомандовал кучеру Илья Игнатьевич.

Растерявшийся Будницкий проводил упорхнувшую Сашеньку тяжелым взглядом.

Ехали молча. Стрельцов обдумывал предстоящий разговор с тверским вице-губернатором, от благорасположения которого зависел важный подряд, княгиня с раздражением перебирала в уме хозяйственные проблемы: что на обед купить? А что на ужин? Решение пришло вдруг: а собственно, зачем? Кто готовить будет, Клаша ведь в лечебнице? Что ж, значит, сегодня они питаются в кухмистерской. Нет! Днем в кухмистерской, а вечером в ресторане. Победу Диди надо отпраздновать!

Отцовская карета подкатила к ее дому. Сашенька чмокнула папеньку, поставила ногу на ступеньку, и тут ее словно электричеством дернуло. Как она могла забыть?! Хотела ведь переговорить с папенькой про Дондрыкину!

– А ты куда направляешься?

– В контору! – буркнул опаздывавший Стрельцов.

– А можно с тобой? Разговор есть!

– За дорогу управишься? – уточнил отец.

Сашенька кивнула.

– Пафнутий, трогай, – велел Илья Игнатьевич.

Княгиня задумалась: как начать неприятный разговор?

– Слушаю, – поторопил дочку Стрельцов.

– Папенька, я вчера встретила Матрену Иванову, дочку Ипатия Ивановича.

Несмотря на немолодые годы и обширный круг знакомств, Илья Игнатьевич память имел превосходную. Лишь несколько секунд понадобилось ему, чтобы мысленно пролистнуть пожелтевшие страницы прошедших лет и найти нужную запись.

– Как же, как же, помню. На Рождество приходила. Ты такой маленькой тогда была!

Сашенька кивнула. На поворотах все пыталась высмотреть, не увязался ли Будницкий, но из-за скорости – а Пафнутий гнал во весь опор – разглядеть седоков в пролетках и экипажах не успевала.

– Надеюсь, в добром здравии пребывает? Замужем? – осторожно спросил Илья Игнатьевич, догадавшись, что разговор предстоит не из легких.

– Нет, увы.

– Чем занимается?

– До недавнего времени – проституцией. – Здесь Сашенька заметила, что от таких ее слов Илья Игнатьевич помрачнел.

– Прости Господи душу мою грешную, – перекрестился он.

– Но с год назад лавку открыла, тканями теперь торгует.

– Ну, слава богу! Выбралась, стало быть, из трясины.

– Выбраться-то выбралась, только вот кто ее туда толкнул, не расскажешь?

Илья Игнатьевич в волнении дернул щекой:

– Думаешь, я?

– Я пока ничего не думаю. А вот Матрена винит тебя.

– Нет, я тут ни при чем. Каждый сам себе дорогу выбирает! И швеей Матрена могла стать, и прачкой…

– А могла ведь в купеческих дочках остаться, – парировала Сашенька. – Образование получить, замуж выйти. Только вот беда с ней приключилась. Некий Илья Игнатьевич Стрельцов разорил ее отца!

– Разорил, и не раскаиваюсь! – с нескрываемой злостью подтвердил Илья Игнатьевич. – Ипатий обманул меня, вокруг пальца обвел. Вернее, пытался! Предложил он как-то прожект. Весьма доходный, надо сказать, но столь же и рисковый, мог запросто не выгореть. Я сие отлично понимал, потому долго мучился, прикидывал так и сяк, но в итоге алчность моя одержала викторию – вложил деньги! Ну а прожект, конечно, накрылся медным тазом.

– То есть Ипатия Ивановича ты наказал за собственную ошибку?

– Не перебивай отца, слушай! Выяснил я нечаянным образом, что к прожекту Ипатий и не думал приступать. Истратил все мои деньги по собственным нуждам: долги раздал, у помещика себя с семьей выкупил, на воды скатался, а передо мной через полгода руками развел. Извини, мол, неудача нас постигла! Такой вот прохиндей. Простить его никак было нельзя! В мирке нашем купеческом репутация дороже денег, сама знаешь. Если прознают, что позволил себя обмануть, пиши пропало. Приказчики примутся воровать, покупатели расчеты прекратят, поставщики в кредите откажут. И все! Был Стрельцов мильонщик, стал нуль без палочки. Потому и наказал я Ипатия примерно, чтоб другим неповадно было. Ох, и нелегко это далось! Нелегко и недешево! Ведь договор меж нами устным был. Потратил я на разорение Иванова-Дондрыкина (он, негодяй, пытаясь скрыться, фамилию сменил) раза в два больше, чем он украл. Зато с тех пор никто больше со мной таких шуточек не выкидывал.

– Но ведь вы дружили! В гости друг к другу ходили!

– Запомни, дочка, худшие должники – это друзья.

– Но Дондрыкин руки на себя наложил!

– Да, согласен, переборщил я малость. Да кто ж знал, что Ипатий грех такой на душу возьмет, слабину проявит? Да-с, слабину! И не смотри на меня удивленно. Веревку намылить не мужество, мужество – это когда ты жизнь с пустого места начать способен. Вот, скажем, твой Диди. Достиг уже однажды вершины мечт своих, а потом вдруг кубарем под откос полетел. Но ведь не запил и за приданым ко мне не пришел! Стиснул зубы и искал себе применение. Потому что мужик, хоть и князь! И нашел себя, да как нашел! Завтра, нет, сегодня же его имя во всех газетах аршинными буквами наберут!

Во всех газетах! Сашенька аж подскочила от этих слов. Дондрыкина вчера грозилась либо в суд прийти, либо на страницы газет попасть! Ну-ка…

Княгиня громко крикнула:

– Эй, Пафнутий, дружок, останови-ка у газетчика!

Состоятельные люди прессу выписывали, прочие покупали на улицах. Число газетных разносчиков власти строго регламентировали (дабы излишняя конкуренция не привела их к разорению), поэтому каждый из них имел бляху с номером.

– Все сегодняшние газеты, – торопливо попросила Сашенька продавца, возле которого остановилась карета.

– Да рано еще, дочка, – с пониманием улыбнулся Илья Игнатьевич. – Не успели еще про Дмитрия напечатать!

Карета снова тронулась. Княгиня быстро просмотрела заголовки в криминальных разделах. Про ночное убийство Васютки Мордасова сообщили все газеты. А вот про Дондрыкину нигде ни слова.

– Сашич! А что это за убийство в вашей квартире? – вспомнил вдруг реплику Дитцвальда Илья Игнатьевич. – Кто это у вас скрывался?

Пришлось рассказать про Клашу.

Илья Игнатьевич анализировал быстро, а решения принимал еще быстрее.

– Значит, так! Сейчас пошлю записку домой. С сегодняшнего вечера в вашем полном распоряжении наша вторая кухарка, нечего им вдвоем баклуши бить, а также лакей и две горничные. Не маши руками! Теперь и вы можете себе такую прислугу позволить. Помяни мое слово, завтра у ваших дверей очередь из клиентов выстроится!

На лице Сашеньки блуждала рассеянная улыбка. Не давало ей покоя вчерашнее намерение Дондрыкиной самой поквитаться с убийцей. А вдруг не Немезидой, а жертвой стала? Очередной жертвой Осетрова!

Или не Осетрова? Права, ох права Аграфена Минична! Только круглый идиот прячет отрубленную голову в собственном шкапу…

Неужели Прошка?

Надо ехать к Матрене и попытать, кто у нее в подозреваемых!

Карета подкатила к конторе Стрельцова. Илья Игнатьевич, кряхтя, спустился и подал руку, чтобы помочь Сашеньке. Но та ушла в размышления.

Какого черта она забыла у Дондрыкиной? Диди процесс выиграл, стоит ли тратить время, рисковать репутацией, а может, и жизнью? Лишь чудо спасло Сашеньку от осетровской расправы. Чудо по фамилии Ципцин. Кто он? Еще одна загадка! Загадка, которая знает, как ее зовут и где она живет. Вчера Ципцин целый день провел возле их дома, а ночью на черной лестнице убили Васютку. А вдруг эти события связаны? Нет, нельзя бросать расследование! Чем быстрее Сашенька разгадает все тайны и загадки, тем быстрее они снова спокойно заживут. Но вот счастливо ли? Сможет ли она простить Диди измену? Сможет ли Диди забыть ее выходку с Крутилиным?

Ой, как все сложно…

Стрельцов в который раз достал часы. До важной встречи оставалось две минуты. А дочка сидела и сидела, глядя куда-то сквозь него. И отеческое сердце сжалось: бедная она, несчастная. Сколько у ее Сашича забот с тремя-то детьми!

Княгиня наконец опомнилась:

– Ой, папочка, прости!

– Да сиди уж. Пафнутий тебя отвезет.

– Правда? А можно не домой, а на Петербургскую?

Илья Игнатьевич прикинул. После важной встречи намечался ресторан. Однако за два часа, что до него оставалось, Пафнутий раза три мог съездить со Староневского туда и обратно.

– Конечно!

Телепнев визиту поначалу обрадовался, усадил чайку испить, подробно выспросил про судебное заседание.

– Выходит, ошибался я. Получается, Калина душегуб. Докатился, мерзавец! До чего ж людей алчность доводит… – Козьма Сысоевич прихлебнул из стакана в серебряном подстаканнике, и тотчас мысли его свернули в прагматическое русло: – Но, как говорится, не было бы счастья. Теперь наше с Матреной дело на поправку пойдет. Аграфена-то Минична к купеческому труду непригодна, остатки товара я у ней за полцены скуплю.