Пуритане - Джек Кавано

В среду они читали одиннадцатую главу из Второго послания коринфянам, в которой Павел говорит о своем служении. «Они Евреи? и я. Израильтяне? и я. Семя Авраамово? и я. Христовы служители? (в безумии говорю:) я больше. Я гораздо более был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской; много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе. Кроме посторонних приключений, у меня ежедневно стечение людей, забота о всех церквах. Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся? Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею. Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, благословенный во веки, знает, что я не лгу. В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня; и я в корзине был спущен из окна по стене и избежал его рук».

Викарий и его ученик обсуждали этот отрывок, прогуливаясь по дороге вдоль поля. Приближалась осень, трава побурела и поникла. Утренний воздух был таким холодным, что изо рта шел пар.

— Просто не верится, как он мог все это выдержать. Что двигало им? Чего он искал?

— Павел был таким стойким не потому, что он искал, но потому, что нашел.

— Не понимаю.

— Я вижу. Ты не понимаешь этого, потому что пока ты лишь ищешь то, что нашел Павел.

— И что же он нашел?

Викарий улыбнулся.

— То, ради чего стоит жить и ради чего стоит умереть.

— Веру в Иисуса?

Викарий остановился и пристально посмотрел на своего ученика. Он понимал, что последние слова юноши были формальными. Он зашагал дальше.

— Вера в Иисуса Христа так изменила Павла, что остаток жизни он провел, путешествуя по свету и претерпевая самые разные испытания. Он хотел поведать другим о своем открытии.

— И все-таки я не понимаю. Люди не желали его слушать. Они не принимали того, что он говорил. Чего он добился?

— Ты не поймешь этого, пока не пройдешь через те же испытания, что и Павел. Поверь мне, этого достаточно.

После завтрака и семейной молитвы вместе с Нелл и Дженни Энди помогал викарию собирать сведения для ежемесячного отчета лорду Честерфилду. Чтобы составить отчет, им пришлось рассмотреть все этапы производства шерсти, от выращивания овец до хранения готового сержа.

Пастухи предоставляли викарию данные о поголовье скота, о приплоде, о заболевших животных, о количестве овец, съеденных хищниками (с объяснениями причин каждого происшествия). Все это было записано рукой Энди в точном соответствии с указаниями Кристофера Мэтьюза.

Прядением шерсти жители городка занимались на дому. Учитывалось количество пряжи, изготовленное каждым работником. Ткацкие станки стояли в специальных мастерских. Их производительность и состояние регулярно проверялись. К отчету прилагались сведения об оборудовании, которое требовало ремонта.

Пройдя через весь город, Энди и Кристофер Мэтьюз добрались до сукновальной мастерской, расположенной у реки, близ южного моста. Раньше Энди не представлял себе, сколько труда нужно для того, чтобы изготовить обыкновенную шерстяную ткань. Морганы просто отправляли в город слугу, и он покупал нужный материал. Потом из этой материи слуги шили себе одежду. Наряды самих Морганов заказывались и подгонялись у лучших лондонских портных.

Увидев сукновальную машину, Энди понял, что изготовлять ткань — дело небезопасное. Здесь материю уплотняли и очищали, замачивая и выколачивая ее. После замачивания ее вынимали из воды и выколачивали при помощи зазубренных деревянных брусьев, напоминающих гигантские зубастые челюсти. Сукновальная машина заглатывала серж с такой жадностью, что, окажись поблизости человек, деревянные челюсти могли ухватить его за одежду и перемолоть заживо. Поначалу казалось, что после такой процедуры ткань будет испорчена, но конечный продукт доказывал обратное.

Очищенное полотно выносили на улицу и развешивали на специальных рамах у реки. Длина каждого куска была около двадцати шести ярдов[70]. Длинные полосы белой ткани сохли на берегу, слегка покачиваясь на ветру. После того как ткань подсыхала, ее обрабатывали горячим прессованием, сворачивали в рулоны, обрабатывали холодным прессованием и отправляли в Эксетер. Часть продукции перед обработкой прессованием отправлялась в красильные мастерские.

Мастерские эти находились в западной части городка, в большом деревянном строении, рядом с лугами для выпаса скота, плавно поднимавшимися в сторону холмов. Рамы, на которых выкрашенную ткань развешивали для просушки, стояли вдоль лугов. Они напоминали огромное лоскутное одеяло из синих, зеленых, желтых, черных и красных квадратов.

В красильных мастерских было всего четыре емкости с краской — по одной для каждого из основных цветов и особая — для черного. Зеленая ткань получалась после того как серж поочередно окунали в желтую, а потом в синюю краску. Чаны с синей, желтой и черной краской были установлены в одном помещении. Ярко-красная краска хранилась отдельно, поскольку это был самый неустойчивый краситель, требующий постоянного наблюдения.

Чтобы покрасить ткань, ее натягивали над чаном между двумя горизонтальными валиками, каждый из которых вращал один человек. Разматывая ткань с одного валика, красильщики опускали ее в емкость, а наматывая на второй валик, вытягивали обратно. Когда таким образом через чан пропускался весь рулон, процесс повторяли, пока ткань не приобретала желаемый оттенок. Котлы подогревались при помощи углей, чтобы краситель не остыл — жидкость в них почти кипела.

Когда Энди и Кристофер Мэтьюз вошли в помещение, где стояли емкости, молодой человек сразу узнал одного из рабочих по рыжей шевелюре — это был взрывной Джеймс Купер. Он стоял на помосте у чана с синей краской и вращал валик с тканью. У его ног сидел маленький мальчик. Энди решил, что это брат Джеймса — он видел его вместе с семьей Куперов в воскресенье на проповеди. Остальные рабочие были незнакомы Энди.

— Добрый день, Джеймс, добрый день, Вильям, — поздоровался священник. И с ноткой удивления в голосе добавил, заметив малыша, сидящего у ног брата: — Добрый день, малыш Томас!

— Привет, господин Мэтьюз! — Томас радостно помахал ему рукой.

— Добрый день, викарий, — почтительно ответил рыжий Джеймс. Он неотрывно наблюдал за своим напарником, стоявшим по другую сторону чана. Смотрел он на него враждебно, и это не удивило Энди. Каждый раз, когда юноша видел Джеймса Купера, рыжеволосый гигант с кем-то ссорился.

— Доброе утро, викарий, — сказал Вильям, равномерно разматывая рулон ткани на валике. Чтобы материя окрасилась без полос, она должна была двигаться с постоянной скоростью.

— А что здесь делает Томас? — спросил священник.

Джеймс, наматывая серж на валик, ответил:

— Мама готовит миссис Ферман к погребению. Отец наблюдает за фермерами и торговцами. А с ним приходится возиться мне.

Темно-синяя ткань плавно поднималась из чана. Пятна синей краски на помосте говорили о том, что работа не всегда шла гладко.

— И ты решил привести его сюда?

— Только так я могу за ним присмотреть.

Викарий огляделся.

— Вероятно, ты прав. Только будь осторожен. Сколько ткани вы покрасили сегодня?

— Два куска, — резко ответил Джеймс. Вильям, не поднимая головы, продолжал разматывать ткань.

— И все?

— Все, — процедил Джеймс сквозь зубы.

Викарий подошел к чану и заглянул под него.

— Вот в чем дело. Огонь почти погас. Угли чуть теплые. — Он выпрямился. — Почему вы не поддерживаете огонь?

Напарники заговорили в один голос, осыпая друг друга упреками.

Викарий поднял руку, прося их замолчать.

— Меня не интересует, кто виноват. Решите вопрос мирно, — он сделал ударение на последнем слове, — но помните, что вы должны покрасить всю ткань, не забывая поддерживать огонь. Понятно?

— Да, сэр, — ответил Вильям. Джеймс кивнул, по-прежнему свирепо сверкая глазами.

Мэтьюз еще раз глянул на них и решил, что дело улажено. Он объяснил Энди, куда записать сведения о выработке синего чана, и перешел к емкости с желтой краской.

Энди сделал необходимые пометки. Когда он поднял глаза, то увидел, что рулон синего сержа подошел к концу.

— Еще раз, — сказал Вильям.

Джеймс покачал головой.

— Хватит.

— Еще раз!