Книгоедство - Александр Етоев

Во-вторых, когда его не публиковали, а такое бывало, он уходил в живопись, которой занимался с любовью Даже придумал целое направление – «шаризм» (см. об этом в повести «Самая легкая лодка в мире»), в котором был первым и единственным классиком

Писать Коваль начал в начале 60-х, когда работал школьным учителем в татарском селе Емельяново, куда был послан по распределению Из Татарии в Москву он вернулся с пачкой рассказов, и вот тут-то ему в очередной раз повезло. Начинающий писатель познакомился с Юрием Домбровским и показал ему один свой рассказ

Домбровский пришел в восторг. И отнес мой рассказ в «Новый мир»… он называл мою прозу «жестким рентгеном»…

Рассказ «Новый мир» отверг. Поначалу Коваль расстроился

Что бы я ни написал, как бы я ни написал, как бы совершенно я ни писал, как бы прекрасно я ни написал – не напечатают. Ни за что.

Возможно, кто-нибудь спросит, какое же тут везение – рассказ-то не напечатали. Прямое, отвечу я. Оценка Домбровского – она дорогого стоит Но даже не это главное Главное, что он понял… Но об этом чуть позже.

Итак Коваль расстроился, а потом успокоился и по совету друзей, Генриха Сапгира и Игоря Холина, смеху ради решил попробовать себя как детский поэт Написал Коваль несколько детских стишков, Холин отнес их в журнал «Огонек», и там одно из стихотворений неожиданно напечатали

Ободренный успехом, Коваль сел за письменный стол, но почему-то вместо того, чтобы продолжить работать с рифмами, написал «Алого» Совершенно случайно, вдруг, – такое в литературе бывает

Я совершенно случайно записал «Алого», и в этот момент поймал прозу за хвост… Вот что случилось со мной Я наконец написал такую вещь, когда я определился и можно было сказать – это написал писатель Коваль

Это был не просто рассказ о подвигах пограничников, каких писалось в те годы километрами Это был рассказ о собаке, о человеке и их любви.

Было наплевать, советская это граница, несоветская граница, – важно было вот это: человек и собака, их любовь. Любовь была важна. В конечном счете. Об этом и написана вещь.

После «Алого» он написал «Чистый Дор» Тогда-то и пришло понимание.

С этого момента я понял, что во взрослую литературу я просто не пойду. Там плохо Там хамски Там дерутся за место. Там врут. Там убивают. Там не уступят ни за что, не желают нового имени. Им не нужна новая хорошая литература Не нужна…

Когда Коваль написал «Чистый Дор», он долго не мог определиться с названием

Вить (художник Виктор Белов. – А. Е), если я назову книжку «Чистый Дор», как тебе кажется? Он сказал: Это будет гениально Я спрашиваю Кима: Юлик – Чистый Дор? Он говорит: Все скажут Чистый Двор Я говорю Борису Викторовичу Шергину: Борис Викторович, название книги – Чистый Дор? Он говорит: Название гениальное, но все будут говорить Чистый Вздор.

После «Чистого Дора» Коваль написал «Приключения Васи Куролесова»

Здесь надо пару слов сказать об отце писателя Иосиф Яковлевич Коваль всю жизнь провел на милицейской работе До войны он был начальником уголовного розыска города Курска, в войну работал в уголовном розыске Москвы, в отделе по борьбе с бандитизмом. Потом был назначен начальником уголовного розыска Московской области. В последние годы преподавал в Академии МВД

Пожалуй, вся остросюжетная проза Юрия Коваля – будь то «Приключения Васи Куролесова», или «Пять похищенных монахов», или «Промах гражданина Лошакова» – ведет начало от остросюжетной жизни его отца, который был «многократно ранен и прострелен».

Да и чувство юмора тоже

Я думаю, что чувство юмора, мало свойственное моей маме, у отца было просто необыкновенным. И все мои книги он очень любил, и охотно их читал, и охотно их цитировал Правда, при этом говорил: «Это, в сущности, всё я Юрке подсказал». Что и правда в смысле Куролесова и куролесовской серии.

Ведь и капитан Болдырев, и сам Вася Куролесов, – все это были не просто с неба взятые имена Это сыщики, когда-то работавшие вместе с его отцом

После «Куролесова» писатель написал «Листобой», тонкий сборничек осенних миниатюр об охоте, о налимах, о листьях и о том, как не заблудиться в словах. Последнее важно знать – особенно человеку пишущему Способ же не заблудиться в словах сродни способу не заблудиться в лесу. Надо снять с себя куртку, свитер, тельняшку Вывернуть тельняшку наизнанку, потом надеть. В голове должно что-то перевернуться, и дорога к дому отыщется. То же самое при работе со словом – чувствуете, что заблудились в словах, разденьтесь, выверните тельняшку, точечка-то и встанет на место, туда, где ей положено быть.

А потом Коваль написал «Недопеска» – «одну из лучших книг на земле» Так назвал эту книжку поэт Арсений Тарковский

Арсений Саныч, прочтя книжку, пришел в бешеный восторг. Он меня целовал, обнимал всячески, трогал мою руку и говорил всем встречным-поперечным, которые ничего не понимали: Это Юра Коваль Он «Недопеска» написал…

Белла (Ахмадулина. – А Е.) потом прочла «Недопеска» и тоже рехнулась, она сошла с ума на этой почве. Она даже разговаривала голосом недопеска. То есть у нее был особый голос такой, она говорит: Вы понимаете, каким голосом я с вами разговариваю? Я говорю: Каким? Говорит: Это голос недопеска…

И вот ведь что интересно. Лучшую книгу на земле вычеркнули из плана Детлита Потом-то ее снова включили, и книжка вышла, но поначалу ее мурыжили, в основном по части идеологии Самым главным мурыжником был тогдашний детлитовский завглавред Борис Исаакович Камир.

Он говорит: Юрий Осич, я же понимаю, на что вы намекаете Я говорю: На что?… Искренне. Я говорю: Я не понимаю, на что. Он, конечно, стремится к свободе, на Северный полюс Это же естественно И я, скажем, свободолюбивый человек Он говорит: Но вы же не убежали в Израиль. Я говорю: Но я не еврей Он: Как это вы не еврей? Я говорю: Так, не еврей

В общем, Камир книгу Ковалю поначалу зарубил Оно понятно: 75-й год, отказники, эмигранты. Да и фамилия у завглавреда не Иванов. Небось, не вычеркни Камир книжку из плана, подумали бы большие дяди, что разводит он сионистскую пропаганду, агитируя за землю обетованную.

«Недопеску» помог отец. Пришел в редакцию – в полковничьей форме, на голове фуражка, грудь в орденах, значок «Почетный чекист». Выразил свое недовольство. Отмел намеки на замеченные намеки Камир подумал, что отец Коваля оттуда, и вставил книжку обратно в план.

А потом…

Потом дали по башке всему издательству и решили запретить – не «Недопеска», у которого, в сущности, тираж-то уже разошелся… А следующую книжку. Это были «Пять похищенных монахов»…

За компанию с «Монахами» запретили еще Успенского, «Гарантийных человечков» За фразу «Долой порох, да здравствует творог!». СССР в тот момент как раз наращивал свои вооруженные силы. А с продуктами, наоборот, – шел прижим.

Успенский, как человек активный, звонит Ковалю, они вдвоем пишут письмо в ЦК, собирается коллегия министерства, Успенского с Ковалем, естественно, вызывают…

Мы некоторое время слушали, как один из идиотов, я забыл его фамилию, зачитывал рецензию на мою повесть «Приключения Васи Куролесова» и всячески ее поносил…

Я думаю, что Успенский высидел минуты три. Не больше. Как вдруг, пока тот еще читает свой доклад, Успенский вскочил грубо со словами: Кого мы слушаем? Что за обормот? Что он несет? Вы кто такой? Вы что, специалист по литературе? И пошел на него, попер: Да что вы читаете нам? Вы цитируете величайшую литературу в мире Молчать. Скотина. Дурак Идиот. Кто, где здесь Свиридов (в то время председатель Госкомитета по печати при Совете Министров РСФСР. – А Е.)? Свиридов, кто у вас работает? Он не может даже два слова связать. Он ударения неправильно ставит Посмотрите, кто обсуждает Коваля, кто обсуждает меня… Я говорю: Эдуард Николаич, присядь, давай все-таки выслушаем Это первая моя фраза была. Он сел – послушался… Этот чудак начинает снова читать. Эдик терпит – минуты две. Ну, минуту, примерно, терпит, потом вскакивает: Коваль, ты что меня останавливаешь, как я могу это слушать!. Жаль, что не было видеокамеры…

Короче, отбили они и «Монахов», и «Человечков» Правда, там была замешана еще и политика. За них был Сергей Михалков, ни Успенского, ни Коваля не любивший, но приехавший вступиться за тогдашнюю детлитовскую директоршу.

Потом была «Кепка с карасями», у которой консультантом по художественному оформлению был сам Самуил Алянский, друг Блока, основатель издательства «Алконост», человек исторический.

После «Монахов» и «Кепки» Коваль писал много Рассказы детские, рассказы взрослые (сборник «Когда-то я скотину пас»), шесть книг рассказов-миниатюр совместно с Татьяной Мавриной – Коваль писал, Маврина рисовала (все шесть вошли в «Листобой», сборник издательства «Подкова» – правда, без иллюстраций, что несколько портит замысел).

Одна из самых больших удач в промежутке между «Недопеском» и «Суером-Выером» – повесть «Самая легкая лодка в мире»