Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где ты был всё это время? — спросила она. — Я уже хотела послать за тобой кого-нибудь, но подумала, что ты, вероятно, пошёл с Фастрадой смотреть мистерию и решил провести у них всю ночь.
— Отчасти это верно, — произнёс сын. — Но остаток ночи и утро я провёл у себя в рабочей комнате: у меня была работа.
— Ты не должен работать так много, — сказала она мягче обыкновенного. Но сын и не заметил этой разницы в тоне. Не отвечая ничего, он вошёл к себе в комнату и сел.
— Нельзя ли мне дать стакан вина? Если, конечно, оно у нас есть.
— Есть, есть.
И с необычным проворством она отправилась за вином. Когда он выпил стакан, она заговорила снова:
— Не хочешь ли чего-нибудь съесть? Ужинал ли ты?
— Спасибо, я не голоден, — промолвил Магнус, с изумлением поднимая на неё глаза.
— Выпей ещё вина. Ты что-то бледен.
Это показалось ему подозрительным. Уже первые её слова подействовали на него неприятно. Каждую неделю в этот самый день происходило заседание городского совета, так что секретарь обыкновенно возвращался в этот день ночью. Она не могла знать, что вчера заседание было случайно отложено.
Он обвёл глазами комнату, но в ней всё было по-прежнему.
— Где Эльза? — спросил он.
— В своей комнате. Она сейчас придёт.
Он выпил свой стакан и стал ждать. Но Эльзы всё не было. Это показалось ему странным.
— Здорова ли она? — спросил он.
— Утром было довольно плохо. Знаешь, это часто с ней бывает. После обеда она как будто была очень утомлена, и я велела ей лечь отдохнуть. Она, вероятно, спит.
Трудно было объяснить себе эту внезапную нежность, и она не обманула Магнуса.
— Я пойду к ней сам, — сказал он, вставая.
— О, не надо, не надо, — вскричала фрау Штейн. — Она теперь спит, и её не надо будить. Иначе вечером ей будет хуже.
Она проговорила всё это очень спокойно, но взгляд её избегал сына.
Не говоря ни слова, он пошёл к двери.
— Не ходи! — закричала мать с раздражением. — Ты вызовешь у неё припадок.
Он не обратил внимания на её слова. Она вскочила и загородила ему дорогу.
— Подожди, — заговорила она, задыхаясь. — Я должна тебе сказать одну вещь. Сегодня утром ей было так плохо, как никогда. После припадка она казалось полумёртвой... Один святой человек обещал мне изгнать из неё беса... И теперь он у неё.
Жилы на лбу секретаря налились так, как будто хотели лопнуть. С гневом он схватил мать за руку.
— Это отец Марквард? — промолвил он сквозь зубы.
— Ради Бога! Постой! Не убивай меня! Другой, другой... святой человек!
— Ты лжёшь! — вскричал сын и оттолкнул её с такой силой, что она отлетела к двери и упала у стены. Не взглянув на неё, сын бросился вперёд и быстро подошёл к двери Эльзы.
Дверь была заперта. Сильным движением он сорвал её с петель и вошёл.
Женщина за дверью затаила дыхание. Слышно было, как с металлическим звуком упал на пол кинжал, выбитый из дрожащих рук искусителя. Раздался слабый крик монаха, сдавленного в могучих, не знающих пощады объятиях.
— Читай скорее себе отходную, — раздался суровый голос. — Час твой настал.
— Я изгонял беса, — визжал монах, поражённый смертельным страхом. — Демон всецело овладел ею. Но я выгнал его...
— Ну, стало быть, он теперь вселился тебе в душу. Через пять минут всё будет кончено.
Страшная опасность заставила монаха опомниться. Он опять прибег к своей обычной самоуверенности.
— Вы не смеете убить меня! — закричал он. — Это не пройдёт вам даром. Все знают, куда я пошёл. Кроме того, в моём столе лежит письмо, в котором вы обвиняетесь в ереси. У меня о вас довольно сведений. Если я не вернусь к себе, то письмо будет передано епископу.
Это была обычная хитрость монаха, при помощи которой он в своё время принудил к повиновению мастера Шварца и многих других. Никаких писем, по всей вероятности, им заготовлено не было, но так как проверить его было нельзя, то приходилось верить ему на слово.
В ответ на эту угрозу секретарь только рассмеялся. От смеха монах затрясся, словно в лихорадке.
— И ты думаешь запугать меня костром! Меня, который всю жизнь того и ждёт, что завтра окажется на костре.
И он рассмеялся опять. Его белые зубы ярко выделялись из-под чёрных усов.
— Но подумайте о вашей семье! Вспомните о матери, о сестре!
— Моя несчастная сестра не в своём уме. А моя мать так погрязла в пороках, что никакой духовный суд не признает её еретичкой. Через час я извещу твоего брата, где он может найти твой труп.
— О, сжальтесь, сжальтесь, — извиваясь, завизжал монах.
— Вчера одна особа, в тысячу раз лучшая, чем ты, упрекнула меня в том, что я беспощаден. Уж если я с ней был беспощаден, то буду таким и теперь.
Вдруг кто-то судорожно схватил его за рукав. То была его мать. Не имея возможности встать, она медленно подползла к нему.
— Опомнись, сын мой, опомнись, — отчаянно выла она. — Костёр! Костёр!
Свободной рукой секретарь схватился за кинжал, лезвие которого сверкнуло перед самым лицом испуганной женщины.
— Прочь, пока я не вышел из себя! Вместо того чтобы валяться здесь в пыли, постаралась бы прикрыть наготу дочери!
И, сорвав с неё платок, он набросил его на Эльзу, которая относилась ко всему происходящему совершенно безучастно, как будто последний остаток разума пропал у неё.
— Сжальтесь! Сжальтесь! — повторял, ползая на коленях, отец Марквард.
— Объявляю перед лицом Господа, что я не хочу мстить тебе за тех, кого ты уже успел погубить. Он Сам будет судить тебя за это. То, что я сделаю, я сделаю для ограждения ещё не погубленных жён и дочерей города Констанца.
— Я не всегда был таким, — в отчаянии лепетал монах, пытаясь оправдаться. — Я был добр, когда был молод. Однажды я полюбил женщину, но она была замужем, а я был монахом.
