История жизни, история души. Том 2 - Ариадна Эфрон

Таруса Калужской обл., 1-яДачная 15, Эфрон Ариадне Сергеевне.

Вот ещё что: не знаете ли случайно, где можно найти Мемуары Казановы?8 Нужны до зарезу для комментариев, в Лен<инской> библиотеке > нет.

В декабре должен быть вечер памяти мамы (в этом году её семидесятилетие) в С<оюзе> П<исателей>. Не хотели бы Вы выступить? Сказать? Прочесть? Мало ведь осталось её современников, соратников — всё чужие.

Обнимаю Вас

Ваша АЭ

М.И. Алигер сказала мне, что Вы помогли мне одолеть паевой взнос за квартиру. Спасибо Вам большое. Как только немного встану на ноги, хоть на одну! - верну.

1 Пьесы в стихах М. Цветаевой из цикла «Романтика»: «Метель» (1918), «Приключение», «Фортуна», «Феникс» (все - 1919)- были написаны для Вахтанговской студии.

2 В 1918 г., когда М. Цветаева познакомилась с вахтанговцами, Студия именовалась Студенческой драматической студией под руководством Е.Б. Вахтангова. Но москвичи обычно называли ее Вахтанговской или Мансуровской (по местоположению в Мансуровском пер.). В 1920 г. она вошла в число студий МХТ как Третья студия МХТ. 13 ноября 1921 г. состоялось официальное открытие театра под этим названием; имя Е.Б. Вахтангова театру присвоено в 1926 г.

3Юрий Александрович Завадский (1894-1977) - актер, режиссер и педагог. Участник Вахтанговской студии, первый исполнитель главной роли в спектакле «Чудо святого Антония» и роли Калафа в «Принцессе Турандот». М. Цветаеву с ним познакомил в начале 1918 г. П. Антокольский. Ему посвящен ряд произведений Цветаевой 1918 г.: стих. «Beau tenebreux! - Вам грустно. - Вы больны...», цикл из 25 стих. «Комедьянт»; для него в том же году написана роль Господина в «Метели», а в следующем - Лозена в «Фортуне». Он также один из героев «Повести о Сонечке» (1937).

4Владимир Васильевич Алексеев (1892-1919) - участник Студии Вахтангова. В «Повести о Сонечке» его именем названа вторая часть.

5Алексей Александрович Стахович (1856-1919) - гвардеец, был флигель-адъютантом Великого князя, затем актер МХТ, один из организаторов Второй студии, ее режиссер и педагог. Ему посвящены дневниковые записи М. Цветаевой 1919 г.; «Смерть Стаховича» и «Моя встреча со Стаховичем» и стих. «Памяти А.А. Стаховича» (1919) и «Ех-ci-devant. Отзвук Стаховича» (1920).

6Вахтанг Леванович Мчеделов (наст, фамилия Мчедлишвили, 1884-1924) -также один из организаторов Второй студии, ее режиссер и педагог.

1 Евгений Багратионович Вахтангов (1884-1922) - режиссер и актер МХТ и его Первой студии, основатель и руководитель Третьей студии, В «Повести о Сонечке» М. Цветаева вспоминает о чтении пьесы «Метель» «перед лицом всей Третьей студии <...> и главное перед лицом Вахтангова, их всех бога и отца-командира». Ему посвящены стих. М. Цветаевой «Заклинаю тебя от злата...» и «Серафим - на орла! - Вот бой!» (оба - 1918).

8 Речь идет о многотомных мемуарах знаменитого итальянского авантюриста Джованни-Джакомо Казановы (1725-1798). Казанова - главное действующее лицо в пьесах М. Цветаевой «Феникс» и «Приключение».

П.Г. Антокольскому

24 ноября 1962

Милый Павел Григорьевич! Спасибо сердечное за сердечный отклик. Очень обрадовалась Вашему письму — что со мной не так уж часто случается... Представьте себе, что совершенно не помню Вашего приезда в 1928' — как странно! Настолько же не помню, насколько хорошо (конечно, своеобразно — т. е. детское восприятие, заключённое во взрослой памяти, причём без корректив, которые часто, да почти всегда, привносит возраст...) - помню ту, давнюю пору. И Вашу impetuosite51, и гибкую статуарность Юры Завадского, и душу Володи Алексеева... И многих, и многое, и ту, сейчас просто не мыслящуюся,

Москву. Я так была мала, что и булыжники, и звёзды были одинаково близко - рукой подать. Господи, какое же у меня было счастливое детство и как мама научила меня видеть... А помните тот Дворец Искусств, поразительный, чудесный, с яблоньками-китайками по фасаду, с Луначарским в правом флигеле, с Милиотти в левом и со всей литературой (и какой!) посередке. А в подвальной комнатке, там, внизу, в недрах, рядом с кухней (которую воспроизвести смог бы разве Gustave Dore для какой-нб. из сказок Перро2), ещё жила слепая старушка, бывшая крепостная бывших владельцев... Когда я впервые после

П.Г. Антокольский. 1960-е

многих-многих лет зашла в этот же особняк, я почувствовала себя... да что об этом говорить! Подумать только, что тогда же, в те несказанные годы, зарождались и учреждения. Как они одолели всё! — Но я ушла в сторону, в ту сторону... Скажите, а Чабров? Имел ли он отношение к будущему Вахт<анговскому> театру? Мне кажется, он появился гораздо позже, но м. б. путаю. Вы его помните? Если да, то знаете ли, к чему он пришёл и чем кончил?

А те спектакли я помню. Кстати, и Вашу пьесу3. «Чудо св. Антония» не видела, конечно, но немало ночей снились страшные сны, после того как мама рассказала мне её содержание.

Очень рада, что Вы будете на мамином вечере. Я настолько загодя знаю, что будет не то и не те (не обо всём и не обо всех речь!) - что тем более насущно Ваше присутствие. Вы будете то и скажете то. Ну - дай Бог! Этими словами мама начинала каждую новую работу -и тетрадь...

Обнимаю Вас. Всего Вам самого доброго.

Ваша Аля

' В «Повести о Сонечке» М. Цветаева пишет об этом приезде Антокольского в Париж: «Рядом со мною, по другую мою руку, в шаг моему двухлетнему сыну, идет Павлик А., приехавший со студией Вахтангова» (IV, 410).

2 В гл. «Из самого раннего» «Страниц воспоминаний» А.С. рассказывает о том, что «в пузатом секретере» в материнской комнате стояла «большая книга в красном переплете - сказки Перро с иллюстрациями Доре, принадлежавшая еще Марининой матери» (Т. Ill наст. изд.).

3 Речь идет о пьесе П. Антокольского «Кот в сапогах».

В.Н. Орлову

18 декабря 1962

Милый Владимир Николаевич, не в пример Вам в Москве я побывала (по усам текло, в рот не попало!) — несколько дней проработали с А<нной> А<лександровной>. Как её ещё с работы не выгнали из-за Цв<етаевой> - диву даюсь. Вечер отложен на 26 декабря52, причина — бдительность дир<ектора> Ц<ентрального> Д<ома> Л<ите-раторов> Филиппова, к<отор>ый, в свете посещения руководителями партии и правительства выставки в Манеже1, второпях спутал живопись (причём «абстрактную») - со стихами и решил ещё раз «согласовать» прогр<амму> вечера. И согласовал. И всё осталось, по-видимому, в силе. Официальный предлог - якобы «отсутствие докладчика» — какого? Что до Эренб<урга>, то тот рвал и метал и так же был на месте, как будет и 26-го. Вечера, его устройства, программы и проч. я не касаюсь и мизинцем — только составила список маминых сверстников, в надежде, что им пришлют пригл<асительные> билеты, ибо сверстникам уже ждать некогда — и немного их остаётся. — Интерес к вечеру огромный. Дай Бог, чтобы всё сошло хорошо; но вторично вряд ли выберусь — погано себя чувствую, а дорога зимой сложна и, главное, отнимает слишком много времени. Оно же сейчас не моё, а книжкино, и я его очень берегу, ибо остаётся мало, а работы невпроворот. В Москве (на собственном пепелище) буду вторую половину января и весь февраль — «дотягивать» с А<нной> А<лександ-ровной> книгу. Тут очень некстати всякие «плохие» сердца и прочие гипертонии, быстро устаю, голова болит. Врачи — им-то что! вообще рекомендуют бросать работу, что осуществимо только на том свете! На который не хочется. А ещё Вы на меня насылаете юных скульп-торш — у меня тут своих дополна...

Всё, что Вам обещала, сделаю, не беспокойтесь, повремените ещё немножко. В частности, с детск<ими> записями2 о вечере Блока дело обстоит так: тетрадь эта пропала, остались другие — тоже занятные, но не «по Вашей теме»! Но сама запись сохранилась у одного знакомого3, два года тому назад приехавшего сюда насовсем - «оттедова». (Ему мама дала переписать давно, когда готовила выступление о Блоке (в Париже)4.) Он мне об этом говорил, но я, убежденная в том, что сохранился подлинник, этим не заинтересовалась; теперь перепишу у него для Вас - как только закончу книгу, сейчас просто ни на что времени нет. Запись интересна, конечно, лишь достоверностью увиденного и услышанного, но это ведь и есть самое главное. Потом поищу в маминых зап<исных> книжках - должны быть беглые записи на самом вечере или же на сл<едующий> день. Безумно жаль, что текст её выступления о Блоке не сохранился. Память у неё была поразительная. У меня хоть и не поразительная, но Блока по сей день помню. «Возмездие» читал он в тот вечер; был бледный, худой, усталый, читал медленно и глухо, не «по-московски». Народу было много, но не «битком». Просили его прочесть «Двенадцать», но он не стал... Начала вспоминать и задумалась — и слов нет. Были бы слова соответствующие думам — и я была бы поэтом. Мама (вполне справедливо!) говорила о том, что быть «поэтом в душе» так же немыслимо, как быть боксёром в душе!