Последний рейд - Роман Злотников

— Как ваши дела? — Князь улыбался. — Я не спрашиваю о финансах, да и покушение, как я вижу, нисколько на вас не отразилось. Вы бодры и здоровы, как всегда. Может, какие-нибудь изменения на личном фронте?

Ив усмехнулся. Русская разведка, как всегда, на высоте.

— Передайте мое самое горячее восхищение графу Маннергейму. Что же касается изменений в личном плане… — Ив сделал многозначительную паузу. — Кто знает…

Русский рассмеялся. Когда Ив сказал так в первый раз, русский чуть не подпрыгнул до потолка, но на этот раз не принял это всерьез, хотя именно сейчас эти слова, ставшие уже почти традиционными, были, как никогда, близки к правде…

— К сожалению, — сказал Ив, переходя на серьезный тон, — причина, почему я решил с вами связаться, довольно тревожна.

Русский вежливо склонил голову, давая понять, что внимательно слушает.

— Речь пойдет о… женщинах.

Нет, князь не вздрогнул, не подался вперед, у него не дрогнуло даже веко, но Ив уже слишком давно нес на себе бремя Вечного, чтобы не уловить…

— Возможно, у вас есть что мне сказать по этому вопросу?

Князь едва заметно повел головой вправо-влево:

— Не сейчас, продолжайте, я вас внимательно слушаю.

Ив сжато изложил все, что ему удалось узнать от пленницы. Как только он умолк, князь, все так же пристально продолжая смотреть на Ива, поднял руку:

— Прошу прощения, не могли бы вы несколько минут обождать. Я должен отдать кое-какие распоряжения. — Не дожидаясь ответа, он стремительно поднялся с кресла и выскочил за пределы растровой развертки системы связи. Ив усмехнулся. Что ж, он предполагал, что если спецслужба какой-то из великих держав и сумеет засечь факт инфильтрации, то, скорее всего, это будут птенцы гнезда графа Маннергейма. Люди начали когда-то объединяться в племена и государства, понуждаемые необходимостью обеспечивать свою безопасность, поэтому целостность и жизнеспособность государства в первую голову зависят от того, насколько хорошо оно справляется с этой своей специфической функцией.

Конечно, современному государству хочешь не хочешь приходится балансировать между возможностями эффективного обеспечения этой самой безопасности и личными свободами граждан и свободой ведения бизнеса. Но этот баланс каждое государство выстраивает в соответствии с предпочтениями собственных граждан. И русские, то ли в силу своего менталитета, то ли еще по каким-то причинам, в извечном балансе между свободой и безопасностью частенько склонялись больше в сторону безопасности, некоторым образом пренебрегая нормами свободы и демократии. За что их поругивали в “свободной” прессе. Однако пираты, террористы всех мастей и иные прочие из тех, кто обычно не испытывает особого трепета перед законом и судом, не раз покрывались холодным потом при мысли, что то или иное их деяние, от которого в той или иной степени пострадают граждане либо интересы Империи, может быть расценено русскими как “оскорбление императора”. Ибо в этом случае на карьере любого удачливого пирата или пламенного идейного борца можно было со спокойной душой поставить жирный крест. Уж очень щепетильны были русские во всем, касавшемся того, что они именовали “честью императора”.

И люди либо структуры, осмелившиеся покуситься на эту святыню, очень быстро заканчивали свой земной путь. Ив даже слышал несколько историй, как некие излишне умные личности пытались организовать “подставы”, стараясь навлечь неудовольствие русских на головы своих врагов, конкурентов или неудобных соратников, но в подавляющем большинстве случаев эти аферы закончились для их многомудрых организаторов весьма плачевно. Русские раньше ли, позже ли, но докапывались до истинных виновников. Признаться откровенно, он и сам как-то раз попытался провернуть что-то подобное. Но этот единственный раз отбил у него всякую охоту продолжать в том же духе. Нет, все прошло просто блестяще, тот, кого он хотел “подставить”, навсегда исчез с его горизонта, вот только через пару недель частный курьер доставил ему старомодный бумажный конверт с короткой запиской без подписи. В записке выражалась надежда на то, что “…мистер Корн доволен качеством и своевременностью оказанной ему услуги”, а далее говорилось, что было бы желательно, чтобы в дальнейшем он выражал свои пожелания “более традиционно”. Ив прочитал записку, криво усмехнулся и решил больше не рисковать. Не то чтобы он так уж опасался старого финна, но излишняя самоуверенность до добра не доводит. Как говаривали гордые бритты: “Не все, что ты можешь делать безнаказанно, следует делать”.

Князь вернулся спустя полчаса. Он устроился в кресле и устремил на Ива спокойно-безмятежный взгляд. Несколько мгновений они молча смотрели друг на друга. Первым заговорил русский.

— Мистер Корн, я должен выразить вам свою глубокую благодарность. Информация, которой вы столь любезно поделились, позволила нам избежать некоторых крупных ошибок. — Он немного помедлил и продолжал: — Дело в том, что мы сумели установить факт инфильтрации на нашу территорию организованной группы, состоящей исключительно из представительниц женского пола. — Князь взял со столика изящный бокал с темно-рубиновым вином, сделал глоток. — Сказать по правде, именно этот факт и привлек в первую очередь внимание наших компетентных органов.

Ив понимающе кивнул. В феминистской прессе русских частенько поругивали за то, что русские женщины “до сих пор не добились подлинного равноправия”. И, по большому счету, это действительно было правдой. Русская империя оставалась в целом и главном вотчиной мужского самомнения. Число женщин в армии, полиции, во властных структурах высшего уровня было на порядок меньше, чем, скажем, в Содружестве Американской Конституции. Впрочем, насколько Иву было известно, русские женщины не слишком-то страдали по этому поводу. Так что все попытки распространения феминистского мессионерства, не раз предпринимавшиеся мощными феминистскими организациями “свободного мира”, одна за другой оканчивались ничем.

Более того, Иву было известно как минимум о десятке случаев, когда ярые феминистки, проведя три-пять лет в отчаянной борьбе за права “забитых и угнетенных” русских женщин, как-то неожиданно резко меняли взгляды, подавали прошения о принятии русского подданства, выходили замуж и превращались в совершенно добропорядочных домохозяек. С одной из таких дам он был знаком лично. И когда он, деликатно подведя разговор к интересующему его вопросу, наконец задал его, бывший пламенный борец за права женщин, известная всему свободному миру как “Неукротимая Бруки”, мягко рассмеялась и, ссадив с колен младшенькую дочурку Светлану (седьмого ребенка), легонько шлепнула ее по мягкой попке: