Мастер охоты на единорога - Анна Малышева

Александра закрыла глаза и заставила себя улыбнуться. «Этого не хватало… Еще заплачь!» Успокоившись немного, она прошла в начало вагона и заглянула в купе проводников. Мужчина в форме, возившийся с каким-то квитанциями, поднял голову.

– Извините, а вагон-ресторан, наверное, уже закрыт?

– Что вы… – лениво ответил тот, вновь склоняясь над пачкой квитанций. – До последнего клиента… Часов до трех ночи точно.

Вагон оказался рядом. Александра, прихватив из купе сумку и убедившись, что Анеля уже глубоко дышит во сне, перешла через два вагона и с удовольствием убедилась, что шумных пьяных компаний в уютном чистеньком помещении нет. За стойкой бара стояла молодая женщина с утомленным, но приветливым лицом. В дальнем конце сидела над тарелками пара – по их равнодушному виду и неуловимой схожести непохожих лиц можно было заключить, что это муж и жена. Через столик от них расположился одинокий пожилой мужчина, который, близоруко щурясь, читал журнал. Перед ним стояла рюмка с чем-то золотистым. И это были все посетители. Александра подошла к барменше:

– Сварите мне кофе покрепче, пожалуйста… И к нему – сливки!

– Есть свежие пирожные отличные, – сообщила та интимным тоном. – А если желаете, то можно пообедать!

– Первый час… – улыбнулась Александра. – Но я это обдумаю! А пирожное одно съем.

Усевшись за столик, задернув плотную занавеску из красно-белой клетчатой ткани, она уже не чувствовала себя такой одинокой. Перед ней на столе горела крошечная лампа в шелковом бордовом абажуре, через несколько минут в вагоне запахло кофе… Хоть и казенный, хоть и оплаченный на время, но это был уют. «Чего еще может желать бродяга? – иронично спросила себя художница. – У меня и дома-то нет!»

– Ваш кофе, – барменша остановилась рядом со столиком, составила с подноса белый фарфоровый кофейник, сливочник, сахарницу и тарелку с пирожным. – Я вам принесла «три шоколада», сегодня все только их и ели.

Поблагодарив, Александра налила кофе в чашку, забелила сливками, попробовала пирожное, в самом деле, очень свежее. Она пыталась хоть на краткое время забыть о той темной загадке, которая пряталась за стеклом окна, следила за ней и никуда не исчезала, хотя поезд и несся через равнины, среди невидимых лесов и полей.

Женщина достала из сумки распечатку, сделанную Анелей. В первый раз она пробежала большую статью мельком, выискивая только интересующие ее факты. Теперь у нее было время прочитать текст внимательно.

Автором статьи значился сам покойный Ялинский. Тема выставки была достаточно широкой и даже, как отметила про себя художница, неподъемной для частных лиц, каковыми являлись ее устроители. «Средневековое европейское искусство, ни больше ни меньше! – невольно улыбнулась Александра, вчитываясь в текст. – Это под силу разве Эрмитажу или музею имени Пушкина, на Волхонке!» Тем не менее выставка представляла интерес тем, что в ней были представлены только вещи из частных коллекций. Из статьи невозможно было понять, насколько они ценны, каталог к ней не прилагался, описаний экспонатов, как обычно в таких случаях, также не было. Александра очень любила посещать такие маленькие выставки, иногда устроенные с пафосом, иногда камерные, «для своих». На них встречались порой удивительные вещи. Она до сих пор не могла забыть старинную бронзовую вазу с перегородчатой эмалью, изумительной красоты и большой ценности. На одной маленькой выставке в Латвии она стояла среди умелых китайских подделок, выдаваемых за ее сестер. «На таких мероприятиях подобные казусы случаются сплошь и рядом. Частные коллекционеры боятся экспертов… Хотя «экспертные заключения», со множеством авторитетных подписей, есть, конечно, у всех!»

Она читала, постепенно понимая, почему выставка получила свое название. Ялинский начал статью с известной истории обнаружения серии гобеленов «Дама с единорогом». Речь шла о том, как Жорж Санд увидела старинные гобелены дивной красоты, в самом жалком состоянии, в замке Буссак, где располагались квартира и контора тогдашнего субпрефекта. Пораженная красотой шедевра, она упомянула об этой серии в своем романе «Жанна», вышедшем в 1844 году. Правда, там она не указывает их число. Она вспоминает о них позже, в 1847 году, в своей статье для «Иллюстрасьон», дополненной рисунками ее сына Мориса. В 1862 году, в «Вокруг стола», Жорж Санд повторяет написанное ею ранее. И тогда она внезапно утверждает, что видела в замке восемь гобеленов, тогда как музей Клюни впоследствии приобрел только шесть! Наконец, в 1871 году, в своем «Дневнике путешественника времен войны» она вновь описывает три ковра из этой серии, увиденные ночью, при колеблющемся свете свечи – те из них, что висели в салоне.

В своих первых двух текстах Жорж Санд выражается следующим образом: «На восьми широких панно, которые заполняют два просторных зала, мы видим портрет женщины…» Но это утверждение о числе гобеленов противоречит рисункам ее сына, который зафиксировал всего шесть панно. Также он составил план двух залов, из которого ясно, что они вовсе не были такими просторными, чтобы вместить восемь панно вместо шести. Странная вещь произошла с этими рисунками: в статье 1847 года они по неосторожности были зеркально перевернуты при переводе на гравюру, что внесло окончательную путаницу.

Шесть знаменитых панно, впоследствии ставших сердцем и гордостью музея Клюни в Париже, представляли собой, согласно толкованию множества искусствоведов, иллюстрацию человеческих чувств. «Зрение» символизировал единорог, созерцающий себя в зеркало, которое держала перед ним девушка. «Слух» – единорог слушал мелодию, которую девушка исполняла на маленьком органчике. «Осязание» – девушка взялась рукой за рог единорога. Во «Вкусе» девушка берет конфету из вазочки, которую протягивает ей служанка. В «Обонянии» девушка плетет венок из гвоздик. Самое сложное толкование досталось на долю последнего, шестого гобелена, где девушка представлена на фоне роскошного шатра. Она укладывает в ларец, протянутый служанкой, роскошное ожерелье. Над входом в шатер вьется надпись, задавшая такую загадку, что многие исследователи даже предлагали считать этот гобелен принадлежащим к другой, полностью утраченной серии. Надпись гласила: «По моему единственному желанию». Иное толкование: «Согласно моей воле». В конце концов, сошлись на том, что великолепный гобелен следует считать вводной частью серии, символом отказа от страстей, диктуемых человеческими чувствами и страстями. Девушка отказывается от страстей, укладывая в шкатулку снятое ожерелье (а не вынимая его оттуда, как полагала Жорж Санд). Версия подтверждалась тем, что некогда кардинал Эрар де ла Марк, архиепископ Льежа, владел ковровой серией «Los Sentidos», где пять чувств были, очевидно, представлены примерно по тому же принципу, как в «Даме с единорогом», и в придачу там имелся шестой ковер, с надписью «Liberum arbitrum», смысл которой был таков же, как и у надписи на шатре: «Свободной волей».

Итак, эта загадка была решена. Но как было объяснить недоумение, возникшее в результате заметок Жорж Санд? Правда, она не всегда была точна в своих описаниях. Так или иначе она описала два «пропавших гобелена» следующим образом: на одном девушка двумя руками держала единорога за рог (явная путаница с «Осязанием»), на другом – сидела на очень богатом троне (скорее всего, здесь отразились впечатления от богатого шатра в шестой части). Это осталось свидетельством, которое нельзя было уже ни подтвердить, ни опровергнуть.

Но (заинтригованная Александра пронесла мимо губ чашку с остывшим кофе) Ялинский далее писал о том, что нельзя было отрицать наличия в замке Буссак и других гобеленов, помимо тех, что стали известны всему миру. Например, в письме от 1841 года Проспер Мериме, тогда занимавший пост инспектора по историческим памятникам, писал своему предшественнику Людовику Витте письмо, где повторял утверждения мэра Буссака, который уверял, что существовали и еще многие другие части серии, куда более великолепные. Мэр утверждал, что их бывший владелец, граф Карбоннье, разрезал гобелены, чтобы обить карету или сделать коврики. Ла Вилатт, который еще в начале девятнадцатого века собрал несколько документов о коврах в Буссаке, сообщал, что, по воспоминаниям его обитателей, существовали и другие куски гобеленов, которые использовались служащими префектуры как коврики для ног. Другими пользовался субпрефект, чтобы защитить пианино при перевозке. Какой они были эпохи, какого стиля, имели ли они художественную ценность, равную гобеленам «Дамы с единорогом», – об этом ничего известно так и не стало.

Ялинский заключал свою статью философским рассуждением о том, что любое произведение искусства, дошедшее до новых времен из Средневековья, представляет собой слишком большую загадку, чтобы разгадывать ее, пользуясь одной лишь логикой. «Как знать, – писал он, – быть может, на какой-нибудь европейской барахолке, или в бабушкином сундуке, или в запасниках провинциального музея будет однажды пойман пропавший единорог из Буссака… Или из знаменитой серии музея Метрополитен, изображающей охоту на единорога. Тем более что стилистическое единство последней серии внушает большие сомнения…»