Гибриды - Роберт Сойер

— Боже, конечно! — сказала Мэри. — Умираю как хочу попробовать мамонтятины.

Бантра улыбнулась, открыла шкаф — он издал громкое шипение — и выбрала пару кусков. Она поместила их в лазерную печь и проговорила какие-то инструкции.

— Должно быть, нелегко добыть мамонта? — спросила Мэри.

— Я сама никогда не пробовала, — ответила Бандра. — Но те, для кого это основной вид вклада, говорят, что методы довольно просты. — Она пожала плечами. — Но, как это у вас говорят, олицетворение зла прячется в обрывках.

Мэри непонимающе моргнула, соображая, что же такое Кристина пыталась перевести.

— Вы хотите сказать, «дьявол кроется в мелочах»?

— Точняк! — сказала Бандра.

Мэри рассмеялась.

— Когда я уеду, мне вас будет не хватать.

Бандра улыбнулась.

— Мне вас тоже. Когда вам снова понадобится где-нибудь остановиться в нашем мире, я всегда к вашим услугам.

— Спасибо, но…

Бандра подняла обе свои широкие ладони.

— О, я знаю. Вы собираетесь приезжать только когда Двое становятся Одним, чтобы проводить время с Понтером. А я в это время буду…

— Бандра, мне так жаль. Мы должны что-нибудь придумать.

— Давайте не будем замыкаться на этом. Насладимся временем, которое у нас было, и которое нам ещё осталось.

— Carpe diem? — сказала Мэри.

Бандра улыбнулась

— Точняк!

Ужин удался на славу; у мамонтятины был богатый сложный аромат, а за приготовленную Бандрой заправку для салата с кленовым сиропом можно было отдать жизнь.

Мэри откинулась в седлокресле и удовлетворённо вздохнула.

— Как жаль, что вы не делаете вино.

— Вино? — повторила Бандра. — Что это?

— Напиток. Алкогольный. Перебродивший виноград.

— Это вкусно?

— Ну, гмм, не во вкусе дело — или, по крайней мере, не только во вкусе. Алкоголь воздействует на центральную нервную систему, по крайней мере, у глексенов. От него ты размякаешь, расслабляешься.

— Я и так расслабилась, — сказала Бандра.

Мэри улыбнулась.

— А я, кстати, тоже.

В привезённой Понтером «Глоуб энд Мэйл» рассказывалось о результатах исследования по определению самого смешного анекдота в мире. Это не означало анекдот, от которого люди смеются громче всего: никто не пытался изобрести монтипайтоновский анекдот-убийцу, услышав который, тут же умираешь от смеха. Нет, данный проект пытался отыскать анекдот, который сумел бы преодолеть границы культур, который почти все люди на земле нашли бы смешным.

Мэри решила опробовать его на Бандре; поскольку это оказался анекдот про охоту, неандертальцам он мог прийтись по вкусу. Она как бы невзначай упомянула в разговоре несколько ключевых понятий, чтобы их не пришлось объяснять по ходу, а потом, около девяти вечера — в конце шестого деци, она рассказала анекдот из газеты полностью:

— Итак, жили были двое парней, и пошли они на охоту. И один из них вдруг взял да и отключился — свалился на землю, и будто бы и не дышит, и глаза закатил. Ну и второй парень звонит 911. Это наш телефон скорой помощи, у нас же нет компаньонов. И он дозвонился, весь такой в панике, и кричит: «Эй, мы с Бобом охотились, а он хлоп! — и упал. Я боюсь, что он умер. Что мне делать? Что мне делать?

— И оператор ему говорит: «Успокойтесь, сэр. Сделайте глубокий вдох; теперь выполняйте мои инструкции. Прежде всего удостоверьтесь, что Боб действительно мёртв.

— На что тот отвечает: «Сейчас», и оператор слышит, как он кладёт трубку и уходит. А потом он слышит «ба-бах!» — это звук выстрела. И тот парень возвращается, берёт трубку и говорит: «Сделано. Что дальше?»

Бандра просто взорвалась хохотом. Она как раз пила сосновый чай; неандертальская анатомия не позволила ему брызнуть через ноздри, но будь она глексенкой, это, несомненно, произошло бы, так она хохотала.

— Это ужасно! — объявила она, вытирая слёзы.

Мэри улыбалась, должно быть, ещё шире, чем Понтер.

— Не правда ли, здорово?

Остаток вечера они провели, разговаривая о своих семьях, рассказывая анекдоты, слушая неандертальскую музыку, синхронно воспроизводимую в кохлеарных имплантах обеих, и просто приятно проводя время. У Мэри было несколько близких подруг до того, как она вышла за Кольма, но за время брака она от них отдалилась, а с тех пор, как они с Кольмом разошлись, она так ни с кем и не подружилась. Что хорошо в неандертальской системе, подумала Мэри, так это то, что она оставляет массу времени на завязывание дружеских отношений с другими женщинами.

И, несмотря на то, что они с Бандрой в буквальном смысле слова были из разных миров, она определённо была человеком того типа, которых Мэри всегда хотелось иметь среди подруг — с которым можно как обмениваться глупыми шутками, так и обсудить свежие научные открытия.

Через какое-то время Бандра принесла доску для партанлара — игры, в которую Мэри уже играла с Понтером. У Понтера доска была из полированного дерева с протравленными чередующимися тёмными и светлыми квадратами. У Бандры, как подобает геологу, доска была из полированного камня с белыми и чёрными квадратами.

— О, замечательно! — сказала Мэри. — Я знаю эту игру! Понтер меня научил.

В шашках и шахматах игроки сидят друг напротив друга, пытаясь провести свои армии на противоположный край доски. Но игра в партанлар была не столь линейна — здесь не было наступлений и отступлений. Так что Бандра положила доску на стоящий перед диваном низкий столик, и села на диван, оставив рядом достаточно места для Мэри.

Они играли около часа — но это была приятная игра-чтобы-занять-время того типа, что нравились Мэри, а не состязание в давай-выясним-кто-круче, которые предпочитал Кольм. Ни Мэри, ни Бандру не интересовало особо, кто выиграл, а кто проиграл, и они равно радовались и своим, и чужим удачным ходам.

— Мне так приятно проводить с вами время, — сказала Бандра.

— Мне тоже нравится общаться с вами, — ответила Мэри.

— Знаете, — сказала Бандра, — среди нас есть такие, кто не одобряет контакт между нашими мирами. Советник Бедрос — помните, мы видели его по визору? — один из них. Но несколько гнилых яблок не портят всего урожая. Он не прав. Он ошибается относительно вашего народа. И вы — тому доказательство.

Мэри снова улыбнулась.

— Спасибо.

Какое-то время Бандра молчала, её взгляд блуждал вокруг лица Мэри, не встречаясь с её взглядом. А потом Бандра наклонилась к Мэри и медленно провела языком по её левой щеке.

Мэри почувствовала, как деревенеет у неё позвоночник.

— Бандра…

Бандра опустила взгляд.

— Простите… — тихо сказала она. — Я знаю, что у вас это не принято…

Мэри протянула руку и медленно подняла её голову так, чтобы видеть лицо.

— Нет, — сказала Мэри. — Так не принято. — Она заглянула в её глаза пшеничного цвета. Её сердце бешено колотилось.

Carpe diem.

Мэри наклонилась к ней и, за мгновение до того, как их губы соприкоснулись, сказала:

— У нас делают вот так.

Глава 29

И хотя наши неандертальские родичи вольны присоединиться к нам в этом грандиозном марсианском предприятии, скорее всего весьма немногие из них воспользуются такой возможностью…

Корнелиус Раскин постучал в дверь кабинета.

— Войдите, — ответил из-за двери знакомый женский голос с лёгким пакистанским акцентом.

Корнелиус сделал глубокий вдох и открыл дверь.

— Здравствуйте, Кейсер, — сказал он, входя в кабинет.

Металлический стол профессора Кейсер Ремтуллы стоял под прямым углом к дверям: длинной стороной к стене, коротким левым краем к окну. На ней был тёмно-зелёный пиджак и чёрные брюки.

— Корнелиус! — воскликнула она. — Мы уже начали беспокоиться.

Корнелиус не смог выдавить из себя улыбку, но ответил:

— Благодарю вас.

Однако круглое лицо Кейсер тут же помрачнело.

— Однако вам нужно было предупредить нас, что вы сегодня появитесь. Дэйв Ольсен уже взял ваши вечерние занятия.

Корнелиус слегка качнул головой.

— Всё нормально. Собственно, об этом я и хотел поговорить.

Кейсер сделала то, что делает практически любой университетский преподаватель, когда к нему в кабинет заходит посетитель: она поднялась со своего крутящегося кресла и убрала кипу книг и бумаг со второго — и последнего — имеющегося в кабинете седалища. В данном случае это был простой стул с металлической рамой и оранжевым виниловым сиденьем.

Корнелиус сел, скрестив ноги в лодыжках, и…

Он снова качнул головой: интересно, привыкнет ли он когда-нибудь к этому ощущению. Всю свою жизнь, садясь в такой позе, он ощущал слабое давление на тестикулы — а теперь оно исчезло.