33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине - Евгений Анташкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Илья Михайлович, а можно я на час отлучусь?
– Что такое, голубчик? У нас сегодня столько новостей и работы, что боюсь, что время, потерянное на ожидание телеграммы, мы не скоро наверстаем!
– Мне срочно нужно в один адрес в Новом городе…
– В Новом городе? Ну что ж! Давайте, а на обратном пути будьте любезны заглянуть в полицейский участок на железнодорожном вокзале. Там нас ждёт Дора Михайловна Чурикова, собственной персоной.
У Сорокина в голове теснились мысли, вызванные новостями. Первая почему-то про Гвоздецкого: «Чёрт с ним! Прости господи, надо будет помянуть его, а вот всё же интересно, что бы об этом сказал Штин?» Вторая, конечно, про фляжку, которую он так преступно, он так и обозначил это про себя – преступно, забыл… А где он её забыл? Сорокин похолодел.
Он выскочил из тюрьмы и тут же подрядил извозчика.
– Спешишь, барин? – не оборачиваясь, спросил извозчик.
– Спешу!
«Вот только куда?» – Михаил Капитонович метался: сначала на Садовую, если Серебрянникова там не окажется, тогда надо будет ехать в кабинет на Больничной, всё равно это на пути от Садовой на вокзал.
– Садовая, 12, угол Пекинской, знаешь, где это?
– Знаю, а не знаю, так пошукаем! Мигом домчу! А тама ждать? Или останесся?
Сорокин думал одну секунду.
– Ждать!
Извозчик хлёстко ударил вожжами. До Садовой доехали быстро. Михаил Капитонович напряжённо думал, где он мог оставить фляжку. Она неотлучно была в его сидоре, с которым он был неразлучен, потому что сидор исполнял роль и чемодана, и платяного шкафа, и всего, где Михаил Капитонович мог хранить вещи, которых до недавнего времени у него практически и не было. «Всё-таки, скорее всего, в кабинете, а это хуже всего!» Он вспоминал, как после опиекурильни его подхватил Серебрянников, как они дошли до кабинета и он разделся в перевязочной и положил сидор в угол на кафельный пол, аккуратно, чтобы не разбить фляжку. Потом он переодевался, и Глафира подшивала данные ему Серебрянниковым пиджак и брюки, не по размеру. Помнил, как шли на Садовую и заставший их по дороге ливень, но ничего не мог вспомнить про сидор, потому что был одет в одежду с чужого плеча и это отвлекало. «Если оставил в кабинете, – он до боли сцепил пальцы, – Глафира могла или выкинуть её, или куда-нибудь, под что-нибудь приспособить!» И ему стало не по себе, когда он представил, под что в кабинете, где лечат… тьфу, чёрт… гадость… Глафира могла приспособить его фляжку.
Кучер остановился у калитки Румянцевых, и Сорокин соскочил с пролётки.
Дверь открыл Вяземский. После рукопожатий и удивлённых вопросов Михаил Капитонович рассказал о причине своего неожиданного визита.
– Нет, не видели в доме ничего такого, я же её хорошо помню, фляжку, сколько мы из неё…
– Жорж, кто там? Почему в дом не ведёте? – Сорокин услышал голос хозяина. – Что за секреты на пороге?
Дверь в сени отворилась, и появился Алексей Валентинович.
– Ба! – воскликнул он. – Какой гость! Быстро заходите, а то весь дом выстудите.
Михаил Капитонович, прикладывая руку к сердцу, торопясь и путаясь в словах, как мог быстро рассказал о причине, приведшей его сюда, и о том, что его ждут и совсем нет времени. – Ну что ж, милостивый государь, раз так, не смею задерживать! Жорж, а вы поведали Михаилу о наших новостях?
Георгий ответил, что всё расскажет по дороге, потому что и сам уже готовится идти по делам.
– Хорошо! Но мы вас ждём! – пожимая руку, молвил Алексей Валентинович Сорокин и Вяземский запрыгнули в пролётку, и кучер тронул с места.
Они не виделись уже больше двух недель, с того момента, когда были произведены последняя выгрузка с барж и расчёт, и Вяземский рассказал, что у Сергея Серебрянникова и его супруги Надежды родилась дочь, назвали Полиной, и предстоят крестины, а они с Наташей через неделю венчаются, и оба этих события будут праздновать одновременно.
– Я уже хотел идти разыскивать тебя, но видишь, как удачно получилось, фляжка тебя и привела, так что в субботу в Иверской в десять утра. Я уже и приглашение приготовил, хотел отнести. И… для тебя будет сюрприз!
– Какой? – удивился Сорокин.
– А коли не явишься, так и не узнаешь!
Новости были захватывающие, но Сорокин слушал и мучился, ему надо было радоваться за своих товарищей, и он радовался и тут же переживал, найдёт ли фляжку. Сюрприз, рождение ребенка, венчание друга! Конечно, он был рад их счастью и ждал сюрприза, но у него появилась и своя радость, и в этот момент она вся сконцентрировалась на таком обыденном и незатейливом предмете, как фляжка из-под виски. Его слегка потряхивало от сосущего чувства страха, если он её вдруг не найдёт.
– А как ты? Как ты устроился после этого дурацкого пожара? – спросил Георгий. – Или поджога?
Михаил Капитонович стал рассказывать о работе в полиции, о деле Григорьевой, телеграммах от Элеоноры и о том, что сейчас он едет для допроса. В какой-то момент рассказа Вяземский толкнул его локтем и кивнул на извозчика. Михаил Капитонович по инерции глянул, но только увидел, как извозчик взмахнул кнутом.
Вяземскому надо было в контору Скидельского на Больничной, и, не доезжая до адреса, где находился кабинет Серебрянникова, они простились, и Вяземский сошел.
Фляжка нашлась. Глафира держала в ней спирт. У Михаила Капитоновича отлегло на душе, он готов был обнять и расцеловать Глафиру, а Серебрянникова не оказалось на месте, и Михаилу Капитоновичу некого было поздравить с рождением ребёнка.
«Чёрт! – радовался Сорокин. – Так! Придётся ведь… – Он спускался по лестнице и думал. – Надо покупать подарки новорождённой и венчающимся!» Это оказалось для него серьёзным вопросом, потому что в своей жизни он никогда ничего такого не покупал. И вдруг в голову пришла спасительная мысль: «Надо встретиться с Суламанидзе! Вяземский пригласил его шафером! Вместе мы что-нибудь придумаем!» Придерживая фляжку в кармане пальто, он выскочил из подъезда на улицу и с удивлением увидел, что чуть впереди стоит пролётка, на которой он только что подъехал к кабинету Серебрянникова и на козлах сидит тот же извозчик и курит.
– Что, братец, не меня ли ты ждешь?
– Садись, барин! Куда дальше-то?
«Как всё удачно! – подумал Михаил Капитонович. – Часа ещё не прошло, это точно, а я кругом успел!»
Отделение полиции располагалось в левом крыле железнодорожного вокзала. Иванов сидел за столом, лицом к двери и спиной к двери сидела женщина в спущенном с головы платке.
– А вот и уважаемый Михаил Капитонович, вы прямо точны, как кремлевские куранты работы мастера Кристо фера Галовея, – сказал Иванов. – Садитесь, будете писать протокол!
Сорокин сел рядом со следователем и посмотрел на женщину. Она была молодая, лет двадцати – двадцати двух, одетая бедно, но аккуратно, с гладко зачёсанными светлыми, кудрявыми на висках волосами, по-казачьи забранными на затылке в маленький кружевной чехол. Платок лежал на покойных плечах, и от всей её фигуры и поразительно красивого лица исходило спокойствие.
– Дора Михайловна Чурикова, – представил её Иванов и подсунул Сорокину исписанный лист бумаги. – Тут я уже написал её год, место рождения, происхождение, вероисповедание и так далее. Мы только начали… дальше пишите вы! Приступим! Как вы оказались в Харбине? – обратился он к женщине.
– Со всеми пришла, как оголодала… – Откуда?
– Из Благовещенска… – В каком году?
– А на запрошлое Рождество Христово, как лёд на Амуре покрепчал…
– Пишите, Михаил Капитонович… В ноябре?.. Декабре? – Иванов обратился к женщине.
– А как раз посерёдке Рождественского поста, как Святой Никола кончался…
– В середине декабря 1921 года. Успеваете?
Михаил Капитонович кивнул, ему очень хотелось посмотреть на красивую женщину, но надо было записывать без торопливости и помарок, сразу набело.
– Чем занимались в Благовещенске?
– С тятькой, мамкой жила, пока не убили, а уж потом… – Женщина махнула рукой и отвернулась.
– Так чем «уж потом»? – переспросил Иванов.
– Известно чем! Мужчинов-то много объявилось, военных, и все – кто при деньгах, кто при золоте…
– Проституцией! Пишите, Михаил Капитонович, занималась проституцией! Успеваете?
Сорокин кивнул, и ему ещё сильнее захотелось посмотреть на Дору Чурикову.
– В Китае чем занимаетесь? Где жили в Китае до Харбина?
– В Сахаляне…
– Чем занимались? Тоже проституцией? – Не, горничной была… – Где?
– В гостинице «Сибирь»… – Только горничной?
– Полюбовницей была у атамана… – Как фамилия атамана? – Лычев Сергей Афанасьич… – Дальше!
– А как выгнал он меня, то есть рассталися мы, так сюды переехала и тоже в горничные устроилася…
– Сразу в «Модерн», без рекомендации? И взяли?
– Да, тольки в коридорные, потом уже в комнатные! А рекомендации были, как же без них?
– Кто рекомендовал?
Вопросы, которые задавал Иванов, казались Сорокину лишними, но он писал, успевая изредка глянуть на Дору Михайловну.
