Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный - Роджер Желязны

На самом деле в этом послании кодом, которому я был обучен во времена, когда выполнял одну работу по контракту с федеральным правительством Земли, сообщалось вот что:

«В чем дело? Верны ли вы по-прежнему родной планете? Вот уже двадцать лет мы просим вас вернуться на Землю для консультации по делу жизненной важности для Земли. Вы последовательно игнорируете просьбы. Настоящим удостоверяется необходимость вашего немедленного прибытия по делу чрезвычайной важности. Верим в вашу лояльность и т. д.».

Третье письмо было написано по-английски:

«Я не хочу беспокоить тебя и напоминать о каких-то давно ушедших в прошлое узах, нас соединявших, но ты единственный человек, который может мне помочь. У меня очень большие неприятности. Если у тебя будет возможность, загляни в ближайшем будущем на Альдебаран-5. Адрес тот же, хотя декорации несколько изменились. Искренне твоя Рут».

Три воззвания к человечности Френка Сандау. Какое отношение имеет, если имеет, хотя бы одно из них к снимку в моей куртке в левом кармане?

Веселая пирушка, которую я устраивал у себя, была своего рода прощальным ужином. В данный момент все гости покинули мою планету и находились на пути к родным мирам. Когда я устраивал эту пирушку, чтобы наиболее веселым и эффектным способом отделаться от гостей, я знал, куда потом отправлюсь сам. Но снимок Кати заставил меня изменить планы.

Все три моих адресата знали Кати. Знали, чем и кем она была для меня. Рут в свое время могла заполучить снимок Кати, который теперь мог использовать ловкий монтажер. Марлинг запросто мог сотворить такую штуку тоже. Бюро Безопасности имело достаточно обширные архивы и лаборатории, в которых ничего не стоило подделать снимок. Но все это с таким же успехом могли быть мои пустые домыслы. Странно, что в пакете не было никакой записки. Ведь этот кто-то должен что-то хотеть от меня получить?

Просьбу Марлинга нужно будет уважить, иначе я никогда больше не смогу уважать себя. Но до пятого периода в северном полушарии Мегапеи еще далеко — почти целый год. Следовательно, по дороге можно будет сделать несколько остановок.

Какие и где?

Бюро Безопасности не имело никакого права требовать от меня услуги, и подданным Земли я тоже не был. Конечно, я всегда был готов помочь родной планете всеми силами, но дело было не столь уж жизненной важности, если тянулось двадцать лет. В конце концов Земля, насколько я знаю, по-прежнему существовала и функционировала так же, как и всегда, то есть плоховато. И если я им был до такой степени необходим, как они уверяли во всех письмах, они могли бы уже кого-нибудь прислать встретиться со мной.

Оставалась Рут.

Рут — это было совсем другое дело. Мы прожили почти год вместе, пока не поняли, что просто мучаем друг друга и ничего путного у нас не выйдет. Мы расстались друзьями. Рут значила для меня немало. Хотя я был удивлен, что она все еще жива. Но если ей нужна моя помощь, я сделаю все, что смогу.

Значит, так и сделаем. Я отправлюсь к Рут, быстро вытяну ее из переплета любого рода, потом проследую на Мегапею. И где-то в пути я могу напасть на след, получить хоть какой-нибудь намек относительно того, кто, когда и зачем и каким образом присылал мне снимки. Если же я ничего не узнаю, то отправлюсь на Землю и свяжусь с ЦДРЗ. Предложу им услугу за услугу.

Я курил и потягивал кофе. Потом, впервые за пять лет, я вызвал порт и приказал готовить «Модель-Т» к отправлению в дальний путь. «Модель-Т» — это мой подпространственный джампер. Приготовления займут весь вечер и ночь, а на рассвете я смогу стартовать к Рут. Затем я справился у моего Автоматического Секретаря и Архивариуса Секара относительно нынешнего владельца «Модели-Т». Секар объяснил, что зовут его Лоуренс Дж. Коппер. Родом он с Лошира. Дж. означало «Джон».

Я велел приготовить необходимые бумаги, которые через несколько секунд мягко стукнули о подбитое бархатом дно приемной корзинки. Я изучил внешность Коппера, потом призвал моего парикмахера на колесах, и он перекрасил мои волосы — я стал блондином, осветлил мой загар, добавил пару морщинок и несколько веснушек, в три раза усилил оттенок глаз и наложил новые папиллярные линии на подушечки пальцев.

Я в свое время заготовил целый список несуществующих людей, с полностью составленными и вполне надежными, если вы вдалеке от «родной планеты», биографиями. Все эти люди поочередно приобретали и продавали «Модель-Т» друг другу, и таким образом они будут поступать и в будущем. У них много общего: все они примерно пяти футов ростом и весом около ста шестидесяти фунтов. В любого из них я могу легко превратиться с помощью минимума грима и небольшого напряжения памяти, чтобы запомнить необходимые факты. Потому что во время путешествий я не переношу регистрировать судно на имя Фрэнсиса Сандау, Планета Вольная, или, как ее еще называют, планета Сандау. Хотя я всегда готов на жертвы, но вот вам маленькое неудобство, от которого никуда не денешься, если ты один из ста самых богатых людей в Галактике. (Кажется, мой номер 87 в настоящий момент, в крайнем случае, наверняка или 88, или 86.)

Кому-то постоянно что-то от меня требуется, как правило, это или деньги, или кровь. Ни то, ни другое я не склонен тратить попусту. Я человек ленивый и тревожный, и деньги, и кровь мне нужны самому. Честолюбие у меня отсутствует, иначе я постарался бы стать 85 самым богатым человеком в Галактике, потом 84 и так далее. Отсутствие честолюбия мало меня беспокоило. Может, только поначалу, и то не очень сильно, потом новизна чувства притупилась. После первого миллиарда у вас возникает философское отношение к деньгам. Я долго мучился мыслью, что наверняка финансирую множество черных дел, даже не подозревая об этом. Потом я придумал Большое Дерево и решил — катись оно все к черту.

Большое Дерево старо, как общество, потому что это оно и есть. Общая сумма всех листьев и листиков на его ветвях, ветках и сучках представляет собой общую сумму всех существующих денег. На каждом листе написаны имена. Некоторые листья опадают, появляются новые, и через два-три сезона все имена меняются, и все начинается снова. Но дерево остается практически тем же самым, оно только успевает еще больше вырасти, и свои жизненные функции оно исполняет тем же старым способом. Было время, когда я думал отсечь все гнилые ветки на Большом Дереве. Оказалось, что едва я успевал отсечь одну ветку, как начинала гнить новая, а ведь мне приходилось делать перерывы для отдыха. Проклятье, в наше время даже деньги нельзя потратить по-человечески, и Дерево — не карликовое растение в горшке, оно не сгибается и не растет в указанном направлении. Ну и пусть себе растет, как ему нравится, и мое имя тоже останется на некоторых листьях, не желтых, увядающих, а зеленых и свежих, и я доставляю себе маленькое удовольствие прыгать по его ветвям под именем, какого на листьях не отмечено. Вот и все, что касается меня и Большого Дерева. История же о том, каким образом в моем распоряжении оказалось столько зелени, может навести на еще более забавную, более сложную и менее растительную метафору. Но об этом позже. На сегодня достаточно, и вообще, вспомните, что случилось с бедным Джоном Донном: он перестал считать себя островом. Где он теперь? На дне Токийского залива. А я каким был — таким и остался, нисколько не уменьшился.