Создания света, создания тьмы. Остров мертвых. Этот бессмертный - Роджер Желязны

Нет, настоящая причина беспокойства не в мании преследования, а в обычном страхе перед смертью и небытием, что присуще всем людям, но в данном случае усилено в несколько раз. Хотя однажды я все-таки приподнял завесу за краешек и что это было — объяснить не могу. Но оставим этот предмет. Сейчас во всей обитаемой Вселенной только я да несколько секвой остались живым анахронизмом двадцатого века в нынешнем тридцать втором. Но, обладая бесстрастной пассивностью этих представителей растительного царства, я на собственном опыте убедился, что, чем дольше живешь, тем сильнее тебя охватывает чувство смертности всего живого. Следовательно, стремление выжить, занятие, о котором я раньше рассуждал только в терминах теории Дарвина и относил к развлечениям низших видов, становится основной заботой. А джунгли теперь стали значительно сложнее, чем во времена моей молодости. Теперь у нас полторы тысячи обитаемых миров, на каждом — собственные способы лишить человека жизни, чрезвычайно легко экспортируемые в эпоху, когда путешествие между небесными мирами на требует времени вообще. Добавьте к этому семнадцать внепланетных разумных рас, четыре из них, как мне кажется, превосходят людей в умственном отношении, а семь или восемь — также дураки, как и люди, ’ и у них тоже свои способы лишать разумное существо жизни, мириады обслуживающих нас машин, ставшие такими же привычными, как автомобиль в мою молодость, — и они по-своему способны убивать людей, плюс новые болезни, новые виды оружия, новые яды и новые хищные животные, новые предметы ненависти, жадности, похоти и прочих пагубных привычек — и они тоже могут убивать. Потом есть еще множество, превеликое множество мест, где ничего не стоит потерять драгоценную жизнь. Я видел и сталкивался с множеством образцов этого нового богатства в силу моего несколько необычного занятия, и только двадцать шесть других людей во всей Галактике могут знать о них больше, чем знаю я.

Поэтому мне страшно, хотя никто не стреляет в меня сейчас, как тогда, за две недели до моего прибытия в Японию, куда меня направили на отдых и лечение, и где я увидел Токийский залив. Когда же это было? Да, двенадцать веков назад. Недолгий срок. Всего лишь жизнь.

Я улетел в самый темный предрассветный час, ни с кем не прощаясь. Правда, я помахал рукой неясной фигуре в контрольной башне, и фигура помахала мне в ответ, когда, припарковав свой багги, я пересекал взлетное поле. Но для него я тоже был только смутным силуэтом. Я нашел док, где припала к плитам покрытия «Модель-Т», поднялся на борт, уложил вещи и посвятил полчаса проверке бортовых систем, затем вышел наружу, чтобы осмотреть фазоизлучатели. И закурил мятную сигарету.

Небо на востоке пожелтело. Из-за далеких гор на западе докатился раскат грома. По небу ползло несколько тучек, и звезды все еще цеплялись за выцветшее ночное небо. Теперь они больше походили на капли росы, чем на конфетти.

«Нет, — подумал я, — сегодня этого не случится».

Запели птицы. Откуда-то появился серый кот, потерся о мою ногу и удалился в сторону птичьих голосов.

Бриз сменил направление, теперь он дул с юга, просачиваясь сквозь шелестящий фильтр леса на дальнем конце поля. Ветер нес утренние запахи влажной земли и живой листвы.

Когда я в последний раз затянулся сигаретой, небо уже порозовело. Большая голубая птица села на мое плечо. Я погладил ее хохолок и отправил своей дорогой.

Я шагнул к кораблю…

Носок ботинка зацепился за торчащий из плиты болт, и я едва не упал. Но успел ухватиться за распорку. И все-таки я упал на одно колено. И не успел подняться, как маленький черный медведь уже лизал мне лицо. Я почесал его за ухом, погладил по голове, потом хлопнул по огузку и встал на ноги. Медведь повернулся и направился в лес.

Я попытался сделать еще один шаг, но тут оказалось, что мой рукав зацепился в том месте, где распорка пересекалась со стойкой.

Пока я освобождал рукав, на плечо мое села еще одна птица и целая стая неслась из леса. Сквозь их крики я услышал новый раскат грома.

Все-таки это началось. Я как угорелый бросился к кораблю, едва не споткнувшись о зеленую крольчиху, сидевшую на задних лапках у люка и следившую за мной розовыми близорукими глазами. По плитам люка ко мне заскользила стеклянная змейка, прозрачная и сверкающая.

Я забыл пригнуться, стукнулся головой о верхний край люка и отшатнулся. За лодыжку меня схватила русошерстая обезьянка, подмигивая мне голубым глазом.

Похлопав ее по макушке, я высвободился. Обезьянка оказалась сильнее, чем я предполагал.

Я проскочил в люк, но крышку заело.

К тому времени, когда я наладил крышку, пурпурные попугаи выкрикивали мое имя и стеклянная змейка пыталась пробраться на борт.

Тогда я нашел электроввод и воспользовался им.

— Ну ладно, черт вас побери! — прокричал я. — Я улетаю! До встречи! Я вернусь!

Засверкала молния, грянул гром, в горах начиналась гроза, и она двигалась в мою сторону. Я освободил крышку люка.

— Уходите с поля! — крикнул я и захлопнул крышку.

Я задраил ее намертво, плюхнулся в кресло управления и задействовал все системы.

На экране я увидел, как уходят звери. Через поле протянулись клочья тумана и первые капли ливня застучали по корпусу.

Я поднял корабль, началась гроза.

Я миновал ее, вышел из атмосферы и лег на нужную орбиту, чтобы установить курс.

И так вот каждый раз, когда я покидаю Вольную, а покидать ее я стараюсь незаметно, без прощания. Но у меня ничего не выходит.

Как бы то ни было, а приятно чувствовать, что тебя где-то ждут.

В соответствующий момент я покинул орбиту и начал удаляться от Вольной. Несколько часов подряд меня мутило и руки ходили ходуном. Я выкурил слишком много сигарет, и во рту пересохло. Там, на Вольной, я отвечал за целый мир и целый мир хранил меня. Теперь я сам выходил на большую арену. На какой-то миг я и в самом деле решил вернуться домой.

Потом я вспомнил о Кати и Марлинге, о Рут и Нике — давно умершем карлике, и о брате Чаке, и, ненавидя самого себя, продолжал приближаться к точке фазоперехода.

Это случилось внезапно, едва только я вошел в фазу и корабль переключился на автопилот.

Я начал хохотать, и чувство пренебрежения опасностью охватило меня, совсем как в старые времена.

Ну и что, если я погибну? Для чего необычайно важного я живу? Развлекаться с наемной куртизанкой? Черта с два! Рано или поздно все мы попадем в Токийский залив, не исключая меня самого, — это я прекрасно понимаю. Пусть лучше костлявая старуха настигнет меня на пути к чему-то хоть в малой доле благородному. Это лучше, чем, подобно цветку в кадке, дожидаться, пока кто-то не вычислит способ прикончить меня в собственной постели.