Веревка вокруг Земли и другие сюрпризы науки - Карл Саббаг

В 2006 году врачи обследовали 32 старика в возрасте от 110 до 119 лет. Хотя у них был обнаружен ряд типично старческих заболеваний вроде остеопороза и катаракты, более 40 % обследованных по-прежнему продолжали обслуживать себя сами и нуждались в минимальной помощи и заботе со стороны окружающих. Что примечательно, у них была отмечена пониженная подверженность болезням-убийцам, обычно сопутствующим пожилому возрасту, — инсультам, сердечным заболеваниям, диабету и болезни Паркинсона. Более того, когда супердолгожители, как их называют, все-таки умирают, вскрытие показывает, что причиной смерти был не рак, инфаркт, инсульт или Альцгеймер, а болезнь, которая крайне редко встречается у более молодых людей (тех, кому девяносто или сто). Эта болезнь носит название «старческий ТТР-амилоидоз сердца». Она сродни закупорке артерий (атеросклерозу), но вызывается совершенно другими причинами. Артерии забиваются белком транстиретином (ТТР), который связан с тироксином, гормоном, вырабатываемым щитовидной железой.

Генетические причины долгожительства становятся понятнее, если обратить внимание на родственников супердолгожителей. При сравнении продолжительности жизни близкой родни долгожителей с данными статистики выясняется, что братья долгожителей живут на 12–14 лет дольше, чем другие мужчины, рожденные в том же году, а сестры выигрывают у своих сверстниц от 8 до 10 лет.

Со старением связан один непростой вопрос, над которым ученые продолжают биться до сих пор: правда ли, что вероятность умереть в данном конкретном году — которая безжалостно растет по мере того, как мы становимся старше, — при достижении очень пожилого возраста перестает расти и держится на одном уровне? Это означало бы, что начиная с какого-то прекрасного момента шансы умереть в следующем году не только не увеличиваются, но даже, может быть, понижаются. Как знать, не исключено, что с изобретением лекарства от амилоидоза мы получим целое новое поколение людей, у которых не будет ни одной реальной причины для смерти.

Преждевременные роды неонатологии

В 1897 году германский терапевт по имени Мартин Коуни ехал из Парижа в Лондон с тремя ивовыми корзинами, полными недоношенных младенцев из Франции, чтобы принять участие в «Выставке Викторианской эпохи», которая проходила в лондонском выставочном центре «Эрлс Корт». Коуни демонстрировал инкубатор для недоношенных детей, выставлявшийся в рамках экспозиции, посвященной новым медицинским технологиям, и считал, что инкубатор с живыми младенцами будет смотреться эффектнее. Он уже проделывал это без всякого вреда для младенцев на выставке в Германии; экспозиция так и называлась: «Детский инкубатор». Но английские врачи по вполне понятным причинам отказались предоставить для выставки местных детей, поэтому длительной и утомительной процедуре железнодорожной перевозки пришлось подвергнуть парижских младенцев.

Выставка пользовалась огромным успехом, за один только день ее посетили 3600 человек, но в редакционной статье медицинского журнала «Ланцет» экспозиции были посвящены следующие строки:

«Успех… оказался палкой о двух концах. Он привлек внимание алчных устроителей публичных зрелищ и прочих проходимцев, которые, не имея ни малейшего представления о сложной научной подоплеке вопроса, выставляют инкубаторы с детьми на всеобщее обозрение, как до этого они показывали марионеток, жирных женщин или каких-нибудь уродцев, приносящих звонкую монету».

Появилась волна подражателей, которые пытались одолжить недоношенных младенцев в больницах по всей стране, и Коуни пришлось написать в «Ланцет» письмо с предупреждением, что он — владелец единственного подлинного инкубатора для младенцев. Тем не менее, как писал все тот же «Ланцет», «на Всемирной выставке в Королевском сельскохозяйственном павильоне в Излингтоне был выставлен инкубатор, входная плата — всего 2 пенса. Трудно себе представить, как такая ничтожная сумма может окупить расходы на тщательно подготовленный персонал и кормилиц… Младенцы вдыхают атмосферу выставочного центра, где не только очень много посетителей, но еще и содержится весь зверинец Вумвелла[53]. Прямо напротив инкубатора живут леопарды, а всем известно, какая невыносимая вонь исходит от клеток, в которых заперты подобные животные… В “Цирке Барнума и Бейли” тоже есть номер с инкубатором… но какая связь между серьезным делом спасения человеческих жизней и бородатой женщиной, мужчиной с собачьим лицом, слонами, дрессированными лошадьми и свиньями, клоунами и акробатами?..»

Впрочем, эта критика никак не повлияла на деятельность Коуни, он продолжал колесить по всему свету и демонстрировать свое изобретение на выставках и ярмарках. В 1901 году его стенд на Панамериканской выставке в Буффало, что неподалеку от Ниагарского водопада, привлек повышенное внимание публики и прессы. Один склонный к преувеличениям журналист так выразил свои впечатления:

«Две крайности. Ниагарский водопад, за которым стоит огромная система рек и озер; и крошечный малыш в своем наполненном теплым воздухом коконе, еще слепой, глухой, слабенький, — но за ним стоит величие человеческой расы, бескрайние глубины научной мысли… Что такое сила водопада по сравнению с силой, которая может зародиться в малюсеньком мозгу инкубаторного младенца? Этот мозг сейчас меньше половинки яблока. Но он способен положить начало работе, которая переживет его на много веков и будет влиять на судьбы человечества, в то время как водопад обмелеет и превратится в безмятежный поток…»

Однако через три года популярность выставляемых на обозрение толпы инкубаторов пошла на убыль: в инкубаторе, помещенном одним из конкурентов Коуни на Луизианской торговой выставке в Сент-Луисе, вспыхнула эпидемия диареи и половина младенцев погибла.

Больше никому из конкурентов не хватило смелости рисковать, тем более что расходы составляли 15 долларов в день на одного младенца, и Коуни наконец остался единственным специалистом по инкубаторам. Теперь он жил в Америке и устраивал ежегодную выставку инкубаторов на Кони-Айленде (по странному совпадению фамилия Коуни изначально была Кони, и его братья так и пользовались этим написанием). Знания Коуни об инкубаторах наконец принесли практическую пользу, когда его жена, инкубаторская медсестра, сама родила недоношенную дочь и та провела первые три месяца своей жизни в одном из выставочных инкубаторов.

Коуни продемонстрировал свои инкубаторы на нескольких крупных мировых выставках, включая Всемирную выставку в Нью-Йорке в 1939 году. Сорокалетний опыт позволил ему усовершенствовать и модернизировать как сами инкубаторы, так и технологию ежедневного ухода за малышами, и сейчас эти нововведения нашли воплощение в большинстве родильных домов. Но если о физическом здоровье новорожденных заботились как следует, то о психологическом состоянии крошечных недоношенных детей и их родителей, разлученных друг с другом на несколько недель, не задумывались ни сам Коуни, ни кто-либо из его коллег. Родителям разве что дозволялось заходить к младенцам бесплатно, тогда как обычные посетители платили по 25 центов, но, поскольку детей можно было увидеть лишь на расстоянии, родители навещали своих отпрысков нечасто. Коуни был весьма озадачен тем фактом, что, когда приходил черед вернуть ребенка родителям, те порой приступали к своим родительским обязанностям с заметной неохотой.

Этот странный союз шоу-бизнеса и медицинских изысканий в целом скорее помог зарождавшейся науке неонатологии, чем навредил ей, и Коуни теперь считается первопроходцем в этой области. В гостинице «Холидей Инн» в Атлантик-Сити до сих пор висит памятная табличка — здесь когда-то был выставлен один из его инкубаторов.

Полная и безоговорочная коагуляция

У многих из нас на теле есть шрамы — напоминания о случаях, когда кожа была повреждена чем-то острым. Если тело функционирует нормально, то сначала из раны недолго течет кровь, а потом образуется кровяной сгусток, который закрывает поверхность раны и сохраняется до тех пор, пока под ним не нарастет новая кожа. Когда кожные покровы снова становятся единым целым, сгусток — теперь уже корочка — отваливается, и на ее месте обнаруживается участок новой, более светлой кожи, которая, возможно, останется с нами уже до конца жизни.

То, как тело справляется с повреждениями, — один из множества физиологических процессов, который одновременно знаком всем и каждому — нам всем случалось порезаться и ждать, пока ранка заживет, — и невероятно сложен. За долгие тысячелетия эволюции, после множества проб и ошибок в телах животных выработались специальные механизмы залечивания повреждений, которые сейчас представляются нам отменно подходящими для решения поставленных задач, но, как и все процессы, основанные на естественном отборе, их выработка изначально сопровождалась преждевременной гибелью существ, не обладавших свертываемостью крови и способностью наращивать новую кожу взамен поврежденной.