Ох уж эта Люся - Татьяна Булатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не думай, дорогая, ничего такого у меня с ним не было.
– А могло быть?
– Что ты?! – возмущалась Петрова. – Он же алкоголик. А ты знаешь, как я к ним отношусь.
– Догадываюсь, – бурчала младшая подруга. – Тогда зачем?
– Пожалела. Хотела помочь.
– Помогла?
– Помогла. Издал книжку стихов, женился, не пьет.
– Звонит? Пишет?
– Пишет. Звонит мама.
– Мама-то тут при чем?
– Это она меня с ним познакомила и просила помочь.
– Понятно. Вовремя оказанная медицинская помощь – надежный фундамент человеческих сношений.
– Не сношений, а отношений. Зачем ты ерничаешь?
– Не ерничаю, отмечаю закономерности и предвижу конец.
– Моя совесть чиста.
– Кто бы сомневался? И перед мамой, и перед сорокалетним мальчиком. Вместо рецепта выдала, как всегда, путевку в жизнь.
– Ты даже не хочешь послушать, а судишь!
– Я не сужу. Я искренне недоумеваю: зачем это вам нужно?
Люся на минуту задумывалась и изрекала:
– Судьба… Помнишь, я тебе рассказывала об астрологе?
Легендарный астролог, у которого перебывали все ее родственники (за исключением Павлика, разумеется) и знакомые, вещал то, что сама Петрова хорошо знала (о помощи ближнему, о кармическом отсутствии женской судьбы, о тотальном одиночестве и невозможности распоряжаться собой). И это примиряло Люсю с действительностью, сотканной из проблем, трагических судеб и обманутых ожиданий. Плотность всего этого на один сантиметр жизненного пространства Петровой впечатляла. Но она мужественно сохраняла вертикальное положение, отчасти потому, что позвоночник превратился в стальной-костяной стержень, не позволявший сгибаться. Иногда, правда, Петрова падала на кровать и отсылала подруге эсэмэс: «Дикие боли. Это расплата за стресс».
Расплата на самом деле была не наказанием, а формой отдыха для Люси и ее родственников, неожиданно обнаруживавших ее в кровати. В доме воцарялось спокойствие, и любовь начинала носить целенаправленный характер. Забота о своевременном приеме лекарств и пищи падала на плечи Розы. Светка являлась под материнские очи набегами и одновременно в двух амплуа: строгой медсестры (понятно, натренировалась на бабушке) и наглой просительницы (оставлю тебе Алису часа на два, очень нужно). В итоге бледная Петрова лежала на кровати с иголкой в вене, а рядом, нетвердо держась на ногах, стояла Алиса, с любопытством разглядывая сквозь толстые стекла очков, как по трубочкам ползет лекарство. Периодически в комнату заглядывал Павлик и возмущенно шипел на бывшую жену:
– Ты – под капельницей. Ребенку здесь не место, он должен быть рядом с матерью! Алиса может вырвать систему!
– Павлик, успокойся, все под контролем: я слежу за Алисой.
– Ты безответственный человек. Ты больной человек. Ты доиграешься!
Петрова в ответ молчала, а экс-супруг в сердцах хлопал дверью. Наверное, он жалел свою бестолковую Люсю, но сформулировать это не умел, поэтому забота выражалась в постоянном неодобрении. Павлик ворчал и гневно кричал в телефонную трубку:
– Нет, не может Людмила Сергеевна подойти к телефону. Звоните через неделю.
По Люсиным представлениям, неделя заканчивалась в течение часа. Петрова отправляла требовательным пациентам эсэмэс с вопросом: «Что случилось?» Дальше события разворачивались по привычному эсэмэс-сценарию, по которому только смерть могла приостановить заочное консультирование бесконечных Ромочек, Танечек, Леночек, Алиночек и их беспокойных родителей.
– Слушай, – звонила Петрова подруге, – я к тебе вечером заеду.
– Вы же болеете!
– Ну и что? Лежать невозможно – давай пообщаемся.
– Ну, пообщаемся, так пообщаемся.
История с Володей обозначилась в один из таких кофейных вечеров. Петрова, ерзая на стуле, рассказывала душещипательную историю о том, как сорокалетний юноша вырабатывал характер назло… мамаше.
Зинаида Васильевна Косоротова была воплощением материнской любви и заботы. И первое, и второе носили характер маниакальный. Родившая без мужа, Зиночка повторила судьбу большинства матерей-одиночек, которые воспринимали сыночков как личную собственность. В семье Косоротовых творилась одна легенда за другой. Сначала тень исчезнувшего отца витала в квартире в виде летчика-испытателя, потом – в обличье редкой сволочи, которая бросила на произвол судьбы немолодую по советским меркам беременную женщину, поставившую под удар свою репутацию сознательного члена партии. Мужественная Зинаида трудностей не испугалась. Ребенка оставила, хотя подруги нашептывали совсем другое, вырастила и вывела в люди. Так среди человеческого сообщества появился спортивный парень Володька, гордость школы и матери.
Зинаиде Васильевне рисовались радужные перспективы – пока студент московского вуза, спортсмен Володя Косоротов не отбил телеграмму о предстоящей женитьбе. Баскетболист-романтик уверял невесту, что мама одобрит его выбор, уверенно разворачивая перед избранницей телеграмму. Текст материнского послания наверняка уже не раз звучал в этом мире, но для Володи тем не менее оказался более чем неожиданным: «Свадьбу придется отложить. Смертельно больна. Приезжай прощаться».
И сын полетел к смертному одру матери. Бледный до синевы, осунувшийся за ночь двухметровый богатырь на цыпочках переступил порог родного дома, шумно втягивая в себя знакомый воздух. Лекарствами не пахло. Пахло свежеиспеченной сдобой. На подгибавшихся ногах Володя, не разуваясь, вошел в кухню и увидел там бодрую дородную женщину, вкусно шелестящую в лучах солнца утренней газетой.
– Приехал? – грозно спросила смертельно больная.
– Приехал. Как ты, мамочка?
– Как видишь. Нам нужно серьезно поговорить. Разуйся. Вымой руки. И садись завтракать.
Двигаясь, словно слепой, по изгибам родной квартиры, Володя еле сдерживал рыдания, так как был поражен материнским мужеством и стойкостью.
– Свадьбы не будет.
– Я понимаю, мама. Что говорят врачи?
– Врачи говорят, что студенческие браки ни к чему хорошему не приводят.
– Я не о том. Что говорят врачи о твоем здоровье?
– Ты должен понять. Какое-то время я еще поживу. Но всякий стресс для меня губителен. Поэтому, если ты желаешь продлить мою жизнь, оставь эту идиотскую мысль о женитьбе. К тому же ты слишком молод. Она – акула. Зачем ей студент из провинции? Здесь что-то нечисто. Поверь моей интуиции.
– Ты же ее не знаешь.
– И не хочу знать. Я хочу прожить остаток дней рядом с тобой. Если ты помнишь, я посвятила тебе всю свою жизнь.
– Мама, мы обсуждали с Леной этот вопрос. Как только появится возможность, ты переедешь в Москву.
– Я не перееду в Москву. И ты там не останешься. Неужели ты откажешься вернуть мне сыновний долг? И это за все, что я для тебя сделала? Переезд погубит меня. Мне и так немного осталось. Неужели я это заслужила? Заслужила, чтобы родной сын отказался от меня тогда, когда…
Зинаида трубно зарыдала. Володя молчал.
– Скажи, ты с ней спал?
– Какое это имеет значение?
– Я знаю, ты с ней спал. Ты спал с другой женщиной. Я понимаю, она молода, красива. Как ты мог? Что умеет эта соплячка? Ты не готов, Владимир! Тебе рано. Это тебя погубит! Меня погубит. Столько лет! Столько лет я не могла над тобой надышаться, не спала ночами. Я готовила тебя к другой жизни, а не для нее.
– Я люблю ее, мама.
– Вот как? А меня, меня ты любишь?!
– Ты знаешь, что ближе тебя у меня нет никого на свете.
– Тогда откажись от нее!
– Но мы с Леной обо всем договорились… Даже друзей пригласили на роспись.
– Тогда выбирай: или я, или она. Выбирай: смерть матери или женитьба на проститутке.
Зинаида Васильевна смяла газету и, трубно шмыгая носом, резко встала со стула. Встала и тут же рухнула. Володя заметался по кухне, вывернул висевшую на стене аптечку, но ничего специфического не нашел: активированный уголь, таблетки валидола, йод, зеленка – все это никак не напоминало средства, способные помочь при потере сознания. Юноша бросился за помощью к соседям, но тех не было дома. Он перебегал от одной квартирной двери к другой до тех пор, пока не открыла дряхлая старушка в замызганном переднике. В тапочках на босу ногу она, кряхтя, спустилась по лестнице, перевалилась через порог Косоротовых и так же медленно вошла в кухню. Оценив ситуацию, налила в стакан воды и со словами «Зинка, ети мать, чо разлеглась» выплеснула на голову смертельно больной. Вода явно обладала животворящими свойствами – Зинаида Васильевна открыла глаза и обвела взглядом присутствующих. Наткнувшись взглядом на старуху, обреченно проронила:
