Мастерская пряток - Вера Морозова

По характеру Мария Петровна была человеком открытых действий. Она с радостью вошла бы в группу боевиков, которые создавались в партии. Училась бы по ночам стрелять на пустырях, охраняла бы партийные собрания, устраивала бы побеги политических и отбивала бы товарищей, приговоренных к смертной казни. И все в открытом бою — стояла бы в тени дома или тюрьмы и прислушивалась к каждому шороху, каждому движению, готовая прикрыть товарищей…

Только жизнь готовила другое. Марию Петровну послала партия в глубокое подполье. Она была тем человеком, который занимался техникой. Вот и сидела, глубоко законспирированная, словно крот. К ней сходились нити подполья, которыми она искусно управляла. И не было всплесков и ярких дней — была тяжелая и кропотливая работа, изнуряющая до отупления, с вечной болью за товарищей и вечным риском, была работа во имя революции.

На вокзале в этот ранний час пассажиров не много. У кассы толпился народ. Касса почему-то была закрыта, и люди волновались, боялись, что не успеют купить билеты. До прихода поезда на Царицын оставалось двадцать минут. Мария Петровна взглянула на часы, висевшие рядом с кассой.

Особенно волновалась молодка в цветастой шали, которая держала ребенка за руку. Ребенок бросал игрушку на пол, и молодка, предварительно шлепнув его, поднимала. Дула на раскрашенного петушка и грозила пальцем. А после расталкивала людей, ожидавших продажи билетов, и продвигалась к кассе. И снова мальчик кидал деревянного петушка, и снова мать шлепала мальчика. Мальчик смеялся и показывал язык. Озорнику нравилась игра с матерью. Да и мать успевала его расцеловать между подзатыльниками.

Носильщик с медной бляхой метлой подметал зал пассажиров с редкими лавками. Спинки и подлокотники лавок казались отполированными от долгого пользования. Метла старая, и мусор не выметала, лишь противно взвизгивала да поднимала пыль столбом.

И долго в зале висели столбы, сотканные из пыли.

Сквозь пропыленные окна солнце пробивалось в вокзальное помещение, высвечивая и заплеванный пол, и убожество, и нищету.

В деревянных ящиках торчали тощие пальмы. Листья, сухие и жесткие, сохранились лишь на верхушке, покрытые густым слоем пыли. И пальма казалась серой. Земля в ящике закидана цигарками да окурками. Крестьяне окрестных сел ее использовали вместо пепельницы.

Около пальмы и стоял незнакомец, который так неожиданно вошел в жизнь Марии Петровны. Борис Павлович на этот раз был одет в плохонький пиджак, на голове картуз с козырьком. Рубаху в горошек, приобретенную по совету Марии Петровны, подхватывал скрученный поясок. Стоптанные сапоги с начищенными голенищами. Ни одеждой, ни внешним видом Зотов не выделялся среди толпы, и Мария Петровна осталась довольной. «Вот и славно, — подумала она, — да и чувствует себя в привычной одежде спокойнее».

Борис Павлович курил около пальмы. Кстати, у пальмы почему-то все мужчины курили, что удивляло Марию Петровну. Зотов пускал дым колечками и поглядывал по сторонам. Взгляд его остановился на Марии Петровне, и глаза потеплели.

Щелкнуло окошко кассы, и толпа пришла в движение. Закричала, зашумела, словно куча мала. Вынырнул дежурный по станции и начал размахивать жезлом, которым отправлял поезда. За ним жандарм с огромными усищами. Жандарм начал хватать мужиков за шиворот и отбрасывать от кассы. Лицо побагровело от напряжения.

К удивлению Марии Петровны, первой отскочила от кассы молодка с ребенком на руках. Шубейка ее расстегнулась, шаль сбилась на ухо. У мальчонки шапка наползла на глаза. И лишь у деревянного петушка гордо горел гребень.

— Ну и люди! Ну и люди!.. — причитала молодка, зажав в руке билет. Лицо счастливое. Она улыбалась и пыталась застегнуть пуговицы на шубейке.

Молодка поправила шапку на голове сына. И тот заулыбался, стараясь убрать волосы, налезавшие на глаза. Улыбка такая щедрая, что Мария Петровна тоже улыбнулась. Мальчонка отдышался и первым делом бросил петушка на пол. Мать точным движением отвесила подзатыльник. Потом опустилась, чтобы поднять петушка. Мальчонка обхватил ее шею, боясь упасть.

Мария Петровна стояла у входа, стараясь не выпустить из виду Бориса Павловича, который исчез в очереди. Нырнул, словно рыба в омут. Но вот и он показался, растерзанный, со сбитым картузом. Он блаженно улыбался, зажав в большой ладони билет.

Наконец билеты в вагоны третьего класса оказались распроданными, и очередь распалась. Появилась чистая публика. Господа стояли в сторонке, ближе к буфетной, а горничные брали билеты.

Теперь гул, подобный пчелиному рою, выкатился из зала на перрон. До Марии Петровны долетал визгливый голос молодки. Рядом торчал кондуктор, держал в руках деревянный сундучок. Кондуктор билет не брал, у него был бесплатный проезд, просто о чем-то оповещал очередь. Словоохотлив русский человек!

Пробралась к кассе и Мария Петровна и купила билет во второй класс. В пальто, отделанном тесьмой, и шляпке пирожком она напоминала земскую учительницу. Скромной учительнице надлежало ездить в вагонах второго класса, коли не сумела купить билет в третий. Неподалеку стояла дама с моськой на руках. У моськи глаза, как сливы, навыкате да морда без носа. Моська грозно смотрела по сторонам. Висел истеричный лай, моська дрожала и всех презирала. Дама уговаривала моську не волноваться и обещала ей райскую жизнь в поезде. Моська не верила и лаяла до хрипоты.

Даже священник, который держался на расстоянии от грозной собаки, сказал не без укора:

— Тварь не великая, а шуму-то, шуму…

Дама обернула яростное лицо, хотела сказать что-то уничтожающее, но, увидев священника, сдержалась. На щеках выступили красные пятна. Конечно, такие обиды не прощались. И священник, посрамленный, затих.

Мария Петровна вышла на платформу и подивилась суматохе. Каждый раз суматоха — словно наступил конец света — возникала при прибытии поезда дальнего следования. Толчея народу, крики… Разноголосый гул перекрывал гудок паровоза, доносившийся издалека. Шум и крики нарастали. Из тумана, который все еще не рассеялся, показался поезд.

В толпе промелькнул Борис Павлович. В руках деревянный сундучок, с которым путешествовали плотники из артели, и пила, завернутая в холстину.

Наконец-то он пристроился к артели плотников. Артель возглавлял старик с седой окладистой бородкой. В тулупчике, несмотря на теплую погоду, и в барашковой шапке. Старик также держал в руках сундучок и зорко оглядывался по сторонам. Конечно, вокзал кишит ворами да разбойниками. Рядом стояли парни, похожие на старика. Только с русыми бородами. Парни ловили каждое слово отца. За могучими плечами болтались котомки. Старик заметил Бориса Павловича, который явно пристраивался к артельщикам, но ничего не сказал. Борис Павлович обрадовался. Тем более что к прибытию поезда на перрон выкатили жандармы.

Мария Петровна тоже заметила жандармов. Борис Павлович это понял по едва уловимой настороженности в ее движениях. В руках саквояж, с которым обычно ходили фельдшерицы да учительницы, и стопка букварей.

Паровоз, пыхтя и отдуваясь, выпустил пары и замер. В последний раз заскрежетали тормоза, ухнули буферные тарелки. Клубы пара расползались по станции.

И тут Мария Петровна обнаружила шпика, нахального субъекта. Шпик носил очки в золотой оправе и трость с набалдашником. Знакомая личность! Много раз она его водила по городу, скрываясь в проулочках да проходных дворах. В последние дни слежку шпик вел открыто и не отпускал на расстояние более десяти шагов. Такая наглость заставляла предполагать о скором аресте. И это волновало. Спокойствие невозможно терять в работе, так и ошибок можно наделать… Холодный рассудок подпольщику нужен, как воздух. Шпик из столичных и появился месяц тому назад. Местные шпики с такой наглостью не работали. А здесь столичная школа видна…

Встреча со шпиком ничего хорошего не обещала. Интересно, кто его заботит — она или Борис Павлович? Нет, Зотов интересовать не мог. С поезда попал к ней в квартиру, потом со всякими предосторожностями Марфуша отвела его в укромное местечко на Волгу. Одиноко стоял тот домик на берегу, подходы хорошо просматривались. И на толкун Зотову запретила выходить. Вещи меняла хозяйка, тихая вдова, на которую и подозрение не падет. И переоделся удачно, не сразу его узнала.

Значит, она… Что ж? Не впервой спасаться от слежки. Мария Петровна подошла к молодке, которая, к счастью, замелькала на перроне. Ребенка она спустила на землю. И петушка запихнула за кушак на тулупе мальчика. У молодки груда вещей — мешки, сундучки, котомки. Ребенок держался за мать и орал изо всех сил. Ни петушок, ни подзатыльники его не интересовали.

Мария Петровна сняла очки, как всегда боялась потерять в суматохе, и наклонилась к малышу. Наконец-то малец закрыл рот и начал слушать. Вытащил деревянного петушка и принялся воинственно размахивать. Петушка на этот раз не бросил, как раньше. Видно, понимал — в вокзальной кутерьме его и потерять недолго. И мамке не до баловства, и подзатыльник отвесит настоящий.