Проклятый город. Однажды случится ужасное... - Лоран Ботти

Она показала ему сложенные листки.

— Кажется, это твое.

Никакого ответа.

— Ты не хочешь со мной об этом поговорить?

Мальчик отрицательно покачал головой, даже не пытаясь что-нибудь соврать. Они уже покинули территорию, где преподавательский авторитет Одри еще мог иметь силу.

Она протянула ему листки. Бастиан уже поднял руку, но она убрала листки. Она не могла отпустить его в таком состоянии…

— Жюль… это ведь имя твоего младшего брата?

Он нехотя кивнул.

— Но это, конечно, не он писал?

Наконец Бастиан поднял глаза и в упор посмотрел на учительницу.

— Я не знаю, кто это писал, — сказал он.

И уже с явным нетерпением протянул руку за листками. Пораженная его ответом, Одри сдалась.

Он взял листки и вышел — не поблагодарив, не попрощавшись и ни разу не обернувшись. Стоя у окна, Одри наблюдала, как Бастиан пересек двор и направился к небольшой каменной скамейке, где его ждала Опаль, — той самой скамейке, где Одри уже видела их вдвоем несколько дней назад.

«Я не знаю, кто это писал». Что он хотел этим сказать? Совершенно очевидно, что его собеседник не мог быть… младенцем! Ни даже подростком, его ровесником. Одри не слишком хорошо ориентировалась во всех этих чатах, «аськах» и тому подобном, но, часто видя в домашних работах учеников «олбанскую» орфографию и пунктуацию — точнее, почти полное отсутствие таковых, — более-менее научилась понимать подростковый интернет-новояз. Именно поэтому у нее не было никаких сомнений: реплики «Жюля Моро» принадлежали взрослому грамотному человеку, пишущему на абсолютно правильном французском языке — без ошибок, без сокращений, со всеми знаками препинания. Человеку, ведущему какую-то грязную игру, цель которой была ей абсолютно неясна.

Глава 27

Бастиан шел по двору, ощущая скорее злость, чем подавленность. Он был зол на мадам Мийе. На себя самого. На Опаль.

Именно Опаль настояла на том, чтобы срочно, прямо на уроке, прочитать распечатку его вчерашнего разговора с «Жюлем Моро». И он уступил. «Зачем я вообще рассказал ей об этом?» — думал Бастиан, с прудом таща все сразу — кроссовки, рюкзак, гнев и подавленность — к скамейке, где его дожидалась виновная. Ответ был очень прост: потому что перед ней невозможно было устоять.

Их «дружба» (хотя в глубине души Бастиан надеялся, что это нечто большее) теперь уже воспринималась им как нечто очевидное: они не только проводили вместе все перемены, — под удивленными взглядами подружек Опаль, которые, как был уверен Бастиан, обменивались репликами вроде такой: «И что она нашла в этом лузере?!» — но и вели по вечерам долгие разговоры в Интернете, гораздо более откровенные, чем в лицее.

Она рассказала о своих родителях («…они почти постоянно в разъездах, занимаются поставками своего вина в разные страны…»), своей тетке («она живет с нами, и, что хуже всего, родители ей платят, чтобы присматривала за мной в их отсутствие — то есть почти постоянно…») и, конечно, о своем брате. Именно она и нашла его мертвым в гараже. И с тех пор ее постоянно мучило чувство вины: «Он, правда, был скрытным, но мы так много времени проводили вместе! Я не понимаю, почему он это сделал. Почему он оставил меня совсем одну… ничего мне не сказал…»

Она рассказывала ему все, без стеснения и недомолвок, — всю свою жизнь, строчка за строчкой, несмотря на то, что Бастиан почти ничего не рассказывал в ответ. Он предпочитал хранить свои тайны.

Накануне вечером, после нескольких его реплик, односложных и как будто машинальных, Опаль наконец напрямую спросила, не случилось ли чего. И тогда, возможно, потому, что одиночество и тишина буквально душили его, он рассказал ей правду — точнее, часть правды, с трудом заставив себя написать эти невероятные слова: «Мой брат, который уже два года как мертв, связался со мной по „аське“ несколько дней назад…»

И вот пожалуйста… Сегодня утром он принес в школу распечатку вчерашнего диалога, потому что Опаль очень хотела его прочитать. Он не ожидал такого нетерпения и не мог понять, чем оно вызвано. И в результате — у него проблемы с мадам Мийе… как будто ему мало было других проблем!..

— Эй! У тебя есть минутка?

Бастиан повернул голову: Сезар Мандель стоял, прислонившись к колонне, под сводами галереи. Он был один — что было уже само по себе удивительно, поскольку обычно его приспешники не отходили на него ни на шаг.

Бастиан застыл на месте. После случая в парке оба подростка старались избегать друг друга. Однако Бастиан не сомневался, что его враг воспользуется любой подходящей ситуацией — или сам ее спровоцирует, — чтобы отомстить. Он с подозрением обвел глазами двор в поисках двух верных телохранителей Сезара, которые, как он подозревал, скрываются где-то неподалеку. Но нет, они стояли в группе других учеников, в основном девчонок, и вместе с ними хохотали. Мандель приблизился.

— Я просто хотел извиниться за тот случай…

От удивления Бастиан открыл рот.

— Ну да, я понимаю, что тебя это удивляет, но… мне правда жаль, — и Мандель протянул ему руку.

Бастиан посмотрел на нее так, словно это был капкан, и перевел взгляд на лицо Манделя: белокурые волосы, бледно-голубые глаза с редкими белесыми ресницами… Лицо словно у принимающего первое причастие… или образцовая модель для нацистского плаката. И Мандель улыбался.

Не говоря ни слова, Бастиан пожал протянутую руку — отвергать такой жест было бы все же невежливо. Мандель мягко удержал его руку в своей руке.

— Нехорошо получилось, — сказал он негромко, почти шепотом, но этот шепот, как показалось Бастиану, заглушил шум и гам — обычные для перемены звуки. — Ты, конечно, новичок, и все такое… таких всегда достают… но, вообще-то, я малость… переборщил.

Бастиан не мог поверить ни глазам, ни ушам: чтобы Мандель признавался в таких вещах?! Скорее всего, это какая-то ловушка… но как ее вычислить?

— Ну что, забудем? — спросил Мандель.

И, слегка подмигнул, добавил:

— Я слышал, что у тумана приятный вкус, но, может быть, ты все-таки закроешь рот?

Бастиан моргнул и наконец пришел в себя.

— Нет проблем, — сказал он небрежным тоном.

— Значит, проехали?

Он кивнул.

— Отлично. Надеюсь, никаких неприятностей с этой… Мийе?

Кажется, Мандель хотел узнать подробности разговора с учительницей. Вытащить, как выражалась мама, всю подноготную.

— Э-э… да нет.

Взгляд Манделя скользнул в направлении скамейки, где сидела Опаль. Девочка смотрела на них не отрываясь.

— О’кей, поговорим в другой раз. Тебя, похоже, ждут.

Он выпустил руку Бастиана, и тот только сейчас понял, что все это время Мандель держал ее в своей руке, которая была холодной и мягкой.

— Увидимся, — бросил Мандель и, перед тем как отойти, добавил: — Я тебя внесу во френды в «аське», о’кей?

— Чего он от тебя хотел? — спросила Опаль.

Бастиан пожал плечами. Невозможно было рассказать правду подруге, потому что она не знала о его стычке в парке с шайкой Манделя.

— Спрашивал, как меня найти в «аське»…

— О, да к тебе в «аську» все ломятся, как в гримерку поп-звезды!

Не замечая сарказма в голосе Опаль, Бастиан сел рядом с ней на скамейку. Эта небольшая скамейка под раскидистым деревом у фонтанчика стала их постоянным местом встреч. Казалось, здесь они отрезаны от остального мира: «Сент-Экзюпери» с его шумом, криками, звонками оставался где-то далеко, окутанный туманом. Однако сегодня в душе Бастиана не было никакого романтизма.

— Извини за сегодняшнее, — сказала после паузы Опаль, и эти слова не могли не растрогать Бастиана.

Он смотрел на ее слегка округлый профиль, — выпуклый лоб, пухлые губы, словно у куклы, — испытывая почти неодолимое желание провести рукой по ее волосам, хотя бы только для того, чтобы убедиться, что наяву это будет то же электризующее ощущение, что и во сне. Он почувствовал, что его гнев утихает. Словно камень с души свалился. Он даже забыл о своих сомнениях по поводу неожиданного раскаяния Манделя.

— Я… я не подумала, — проговорила Опаль, глядя вниз, на свои кроссовки «Пума», — что мадам Мийе сможет меня заметить… Она тебя не слишком отчитывала?

После чего украдкой посмотрела на Бастиана. Тот вздохнул.

— Да нет… Но она поняла, что что-то неладно. И догадалась, что это как-то связано с моим братом.

— И она права. — Теперь Опаль говорила прежним твердым решительным тоном, из-за которого Бастиану казалось, что она гораздо старше него — лет на пять. Он снова ощутил себя совсем маленьким.

— Права в чем? — спросил он.

— Что-то неладно. Чертовски неладно.

— Ты все прочитала?

— Да… и у меня мурашки по коже. Сначала я подумала, что это чья-то дурацкая шутка. Но… я перечитала несколько раз, и… Он называл детали, совершенно точные. Ведь все, что он сказал, верно, так?