Создатели небес - Фрэнг Герберт

— Мистер Мэрфи поднял ложную пожарную тревогу, — ответил Турлоу. — Его нашли и арестовали. Меня как судебного психолога вызвали к нему.

— Зачем?

— Ложные пожарные тревоги не стоит недооценивать, в особенности когда это делает человек, уже давно достигший взрослого возраста.

— Так вас вызвали поэтому?

— Нет, это было более или менее обычным.

— Но каково же значение ложной пожарной тревоги?

— В основном сексуальное. Это происшествие случилось приблизительно в то же время, когда подзащитный в первый раз пожаловался на импотенцию. Два эти момента, объединенные вместе, дают очень тревожную психологическую картину.

— Как это?

— Ну, он также продемонстрировал почти полное отсутствие в его характере теплоты. Ему недоставало того, что мы обычно называем добротой. В тот раз он выдал такие ответы на тесты Роршаха, в которых почти полностью отсутствовало то, что мы обычно называем жизнью. Иными словами, его мировоззрение было сосредоточено на смерти; плюс к тому сексуальное расстройство.

Келексель взглянул на фигуру на экране пантовива. О ком он говорил? Холодный, сконцентрированный на смерти, страдающий сексуальным расстройством. Келексель взглянул на фигуру Мэрфи. Обвиняемый сидел, сгорбившись над столом, с опущенными тазами.

Бонделли разгладил усы, взглянул на бумажку, которую держал.

— Каково было содержание вашего отчета в Управление по условному осуждению, доктор? — спросил Бонделли. С этими словами он бросил взгляд на судью Гримма.

— Я предупреждал, что этот человек был очень близок к психотическому срыву.

Судья Гримм нацарапал что-то на лежащем перед ним листе бумаги. Женщина-присяжная, сидящая далеко в правом углу, неодобрительно уставилась на Бонделли.

— Вы предсказывали это преступление? — спросил тот.

— В подлинном смысле — да.

Окружной прокурор наблюдал за присяжными. Он медленно покачал головой, повернулся и зашептал что-то своему помощнику.

— Были ли приняты какие-то меры по вашему отчету? — спросил Бонделли.

— Насколько мне известно, никаких.

— А почему?

— Возможно, потому, что многие из тех, кто читал отчет, не осознавали, какая опасность заключалась в использованных в нем терминах.

— А вы попытались произвести на кого-либо впечатление опасности?

— Я объяснил свое беспокойство нескольким членам Управления по условному освобождению.

— И тем не менее никаких мер принято не было?

— Они сказали, что мистер Мэрфи — значительный член общества и не может представлять опасности и что, возможно, я ошибся.

— Понимаю. Предпринимали ли вы какие-либо личные попытки помочь обвиняемому?

— Я попытался заинтересовать его религией.

— Безуспешно?

— Совершенно верно.

— Приходилось ли вам обследовать обвиняемого в последнее время?

— В прошлую среду — во второй раз с тех пор, как его арестовали.

— И что же вы обнаружили?

— Он страдает состоянием, которое я бы определил как параноидальное.

— Мог ли он сознавать характер и последствия собственных действий?

— Нет, сэр. Его психическое состояние не давало ему возможности судить о законе и нравственности.

Бонделли отвернулся, впился долгим взглядом в окружного прокурора, затем произнес:

— Это все, доктор.

Окружной прокурор провел пальцем по лбу, повторяя квадратную линию роста волос, перечитал свои замечания по показаниям свидетеля.

Келексель, поглощенный этой запутанной сценой, кивнул про себя. У туземцев, по всей видимости, было зачаточное законодательство и чувство справедливости, но все это было крайне несовершенным. И все же сцена напомнила ему о собственной вине. Не поэтому ли Рут решила показать ему это? Не говорила ли она тем самым: «И ты тоже можешь понести наказание?» Его скрутила судорога стыда. Он чувствовал, что Рут подвергла его суду здесь, в этой комнате, перенеся в зал суда, который показывал пантовив. Внезапно он отождествил себя с отцом Рут, разделив эмоции туземца через сенсоцепь пантовива.

А Мэрфи сидел, пылая безмолвной яростью, с неистовой силой направленной против Турлоу, который все еще оставался в кресле свидетеля.

«Этого невосприимчивого нужно уничтожить!» — подумал Келексель.

Фокус изображения пантовива слегка сместился, сконцентрировавшись на окружном прокуроре. Паре поднялся, хромая, проковылял к Турлоу, опираясь на трость. Тонкие губы прокурора были чопорно поджаты, но полыхающий в глазах гнев выдавал его чувства.

— Мистер Турлоу, — сказал он, подчеркнуто опуская звание «доктор». — Прав ли я в предположениях, что, по вашему мнению, обвиняемый был не способен отличить хорошее от плохого в ту ночь, когда он убил свою жену?

Турлоу снял очки. Без них его глаза оказались серыми и какими-то беззащитными. Он протер стекла, снова надел очки и опустил руки на колени.

— Да, сэр.

— А те тесты, которые вы провели, — были ли они в целом такими же, как и тесты, проведенные с обвиняемым доктором Вейли и теми, кто согласен с ним?

— В сущности, теми же — чернильные пятна, сортировка шерсти, некоторые другие тесты.

Паре заглянул в записи.

— Вы слышали, как доктор Вейли свидетельствовал о том, что подсудимый в момент совершения преступления был вменяем в правовом и медицинском смысле?

— Я слышал его показания, сэр.

— Вы знаете о том, что доктор Вейли ранее работал полицейским психиатром в городе Лос-Анджелесе, а также служил в Медицинском корпусе армии?

— Я знаю о квалификации доктора Вейли, — точно защищаясь, ответил Турлоу, и в его голосе послышалось одиночество.

Келексель почувствовал непрошеную симпатию к туземцу.

— Видишь, что они с ним делают? — спросила Рут.

— Какое это имеет значение? — спросил Келексель. Но в этот самый миг он осознал, что судьба Турлоу имеет огромное значение. И именно потому, что Турлоу, несмотря на то что рушилась вся его жизнь, и он знал это, все же оставался верным своим принципам, не было никаких сомнений в том, что Мэрфи ненормален. Фраффин сделал его ненормальным — с особой целью.

«Я был этой целью», — подумал Келексель.

— Тогда вы слышали, — сказал Паре, — медицинское свидетельство эксперта, исключающее любой элемент органического повреждения мозга в этом случае? Вы слышали, что эти квалифицированные врачи свидетельствовали, что подсудимый не выказывает никаких маниакальных наклонностей, что он не страдает в настоящий момент и никогда в прошлом не страдал состоянием, которое с юридической точки зрения может быть описано как невменяемость?