Змеиное золото. Лиходолье - Елена Самойлова

– Искра, слышишь этот странный звук? Как думаешь, что это может быть?

Оборотень медленно, очень осторожно приподнялся на локте, склоняя голову набок и прислушиваясь. В лисьих глазах полыхнули синие морозные огоньки, верхняя губа поползла вверх, приоткрывая железные зубы.

– Не знаю. Но это мне не нравится. Очень не нравится.

Грудь харлекина под моей рукой шевельнулась, упругая живая плоть дрогнула, сменяясь холодным твердым металлом. Я запоздало отдернула руку, неловко откатилась в сторону, чтобы не попасть под разметавшиеся железным веером волосы-струны. Искра взглянул на меня жутковатыми пронзительно-синими глазами без зрачков и белка, со звоном тряхнул тяжелой головой, весь подобрался и сел на корточки, по плечи утонув в туманном мареве. В груди, покрытой гладкими узорчатыми пластинами, зародилось низкое животное ворчание, харлекин громко клацнул зубами, как сторожевой пес, учуявший чужака… И туман неожиданно поредел, начал рассеиваться, откатываться прочь по степи, открывая моему взгляду совершенно целого и невредимого Искру и иссушенный, больше похожий на древнюю мумию труп коня, который рухнул набок сразу же, как только его перестало прятать белесое облако.

– Вампир-р-р-ры! – с искренней ненавистью выплюнул харлекин, встряхиваясь, как выбравшаяся из травы собака, и вновь принимая человеческий облик. – Кровососы местного разлива. Дрянь редкостная! Нагнали туману в прямом смысле этого слова, подобрались так близко, насколько смогли, и выпили нашего коня досуха. Ур-р-роды. И на людей-то уже не похожи, а кровь пьют, как комары, через особую трубочку, которая в зобу прячется. – Искра скривился и посмотрел на меня, продолжая гораздо более спокойным голосом: – Увижу снова – порву в клочья, их порода мне еще в Загряде поперек горла встала, похуже дудочников будут. Змейка… ты что, испугалась?

– А? – Я с трудом отвела взгляд от сморщенного, будто бы высохшего конского трупа, обтянутого некогда красивой, а ныне изодранной в трех местах шкурой. Подумать только, а я ведь их даже не почуяла, более того – туман даже меня заставил обмануться. Как разглядишь сквозь белесое марево и без того плохо заметные угольно-черные тени вампиров? А если бы мы не были защищены кругом, что тогда? Нас сожрали бы спящими? – Нет. Не испугалась.

– Врешь же. – Искра подобрался ближе, скользнул кончиками пальцев по моему голому плечу, ухватился покрепче и притянул меня к себе. – Мне-то зачем?

– Я забеспокоилась, – уклончиво произнесла я, прижимаясь щекой к груди харлекина. – Как мы дальше будем до Огнеца добираться?

– Ножками, золото мое змеиное, ножками, – усмехнулся оборотень, целуя меня в макушку и отстраняя. – Здесь недалеко деревня когда-то была, может, и сейчас есть. Доберемся до нее, а там видно будет. До города всего ничего осталось, если не найдем лошадь, я перекинусь и донесу тебя за одну-две ночи. Мне сил хватит, главное тебе держаться за меня покрепче. Броня скользкая, еще свалишься на полдороге.

– В крайнем случае, привяжешь меня к себе веревкой, вон ее у нас сколько, – улыбнулась я, нашаривая сорочку и торопливо натягивая ее, путаясь вначале в рукавах, а затем и в завязках горловины.

И зачем люди такую неудобную одежду называют «дорожной»? В нее же быстро не влезешь, шнурки путаются и рвутся, рукава слишком длинные, постоянно приходится закатывать повыше, чтобы не мешали. То ли дело ромалийские вещи, которые я носила в таборе. Рукава либо до локтя, либо с узкими манжетами, ворот свободный, юбка надевается легко – достаточно дважды обернуть цветастое широкое полотнище вокруг талии поверх длинной сорочки, завязать концы пояса – и можно идти. А подол, если что, и как сумку можно использовать, если завязать хитрым узлом и конец через плечо перебросить.

Искра уже давно оделся и теперь наблюдал, как я собираюсь в дорогу, вешая на пояс мешочек с таррами и по привычке закатывая рукава до локтя. Сам он успел и костер затоптать, и все добро наше походное в седельные сумки собрать, только веревку на колышках не тронул. И правильно, круг надо в последнюю очередь снимать, чтобы потом уже ни на что другое не отвлекаться…

– Не тяжело будет? – поинтересовалась я, глядя на то, как Искра перебрасывает через плечо набитые сумки и выпрямляется, глядя на меня с высоты своего почти что саженного роста.

– Я тебя могу на другое плечо посадить, – ухмыльнулся харлекин. – Как раз добро наше уравновесишь. Хочешь?

– Пожалуй, в другой раз. – Я с сомнением покачала головой и принялась выдергивать из земли колышки, не снимая с них веревку.

Искра протянул мне пустой мешок с кое-как зашитой дыркой в нижнем уголке:

– Кидай сюда, еще пригодится. И пойдем отсюда побыстрее – рассвет, конечно, уже на носу, но лучше судьбу не испытывать. То, что вампирам не по вкусу железо моих доспехов, еще не означает, что они не попытаются напасть на тебя. Лучше побыстрее убраться с их территории от греха подальше.

– Боишься? – попыталась съязвить я, заталкивая колышки с веревкой в мешок.

– Боюсь, – неожиданно согласился харлекин, отбирая у меня и эту ношу. – За тебя.

Он замолчал и больше не проронил ни слова. Я торопливо подхватила Ровинин посох, по привычке стукнула нижним концом о землю, как бы обозначая начало нового пути, и устремилась за Искрой, который, едва услышав стук посоха, двинулся вперед, даже не оборачиваясь, чтобы проверить, иду ли я следом. Да и зачем ему оборачиваться – он и так прекрасно знал, что иду. Даже иногда переходя с быстрого шага на бег, чтобы не слишком отставать.

Харлекин шел очень быстро по одному ему ведомой тропе, на любые вопросы только отмалчивался или невнятно пожимал плечами. Как будто бы он успел сболтнуть что-то лишнее, что-то очень личное или важное, а теперь жалел об этом. Или же о том, что я не поняла этой самой важности сказанного.

Он за меня боится. Почему это оказалось настолько значимым для железного оборотня, что он боится за кого-то больше, чем за себя?

– Не отставай, Змейка!

Я спрошу у него. Чуть позже, когда он остановится, чтобы дать мне передохнуть.

Пустые надежды.

Нам пришлось идти и после полудня, в самую жару, и единственное послабление, которое сделал для меня Искра, – это немного сбавил шаг, чтобы я не слишком отставала. Однообразие пейзажа начало угнетать, могильники павших в давным-давно отгремевшей войне героев остались далеко позади вместе с желтыми скалами, а впереди опять была ровная, как стол, травянистая степь до самого горизонта.

– Я уже начинаю скучать по нашему коню, – вздохнула я, устало опираясь на посох едва ли не на каждом шагу. – Далеко еще?

– Еще пара верст, – ободрил меня харлекин, поправляя сцепленные сумки с вещами. – Вон, видишь, впереди что-то вроде маленьких холмиков? Нам туда.

– Опять могильники? – скривилась я, вытирая рукавом пот со лба и ослабляя шнуровку на вороте. Душно, жарко – сил нет. По вчерашнему проливному дождю я уже тоже успела соскучиться.

– Не совсем. Это дома осевших кочевников. Стены они строят из прутьев, обложенных толстым слоем глины, а крышу покрывают войлоком. Удобный такой домик, теплый и прочный, но если надо, то его и покинуть не жаль. Снял войлок с крыши, уложил на телегу и уехал куда глаза глядят. А на новом месте очередную хатку сделал. Уж чего-чего, а глины да земли в степи много.

Он отвернулся. Не глядя, нащупал мою влажную от пота ладошку, осторожно сжал ее в большой и крепкой своей ладони и потянул меня за собой к видневшейся далеко впереди деревеньке. Я сверлила взглядом его затылок, прикрытый встрепанными рыжими волосами, отросшими чуть ниже плеч и потому начавших свиваться в кольца.

– Ты изменился, Искра.

Рыжий затылок мне, разумеется, не ответил, но пальцы, сжимавшие мою ладонь, чуть дрогнули и легонечко огладили мою кожу.

– Это из-за того, что между нами случилось?

Харлекин остановился. Обернулся, и лицо его показалось мне скорее задумчивым, обескураженным, нежели раздраженным.

– Я изменился раньше. Гораздо раньше. Просто ты заметила это только сейчас. Идем скорее, я не хочу провести очередную ночь под открытым небом. Рядом с человечьими поселениями это может быть весьма небезопасно.

– Почему так?

Искра улыбнулся. Нехорошо, некрасиво, сверкнув железными зубами.

– Легкая добыча, которая собралась в одном месте.

Меня передернуло, я отвернулась и, рывком высвободив свою руку, чуть ли не бегом направилась в сторону деревни.

И первое, что мне не понравилось, когда мы подошли к покосившейся редкой околице, – это отсутствие названия.

Обычно у поселений, которые ставились у дороги, уже на второй год появлялась табличка на крепком столбе, которая возвещала о том, что здесь отныне живут люди. А здесь не было ни таблички, ни какого-либо намека на название – только скрипучие дощатые ворота да плетеная околица, которая годилась разве на то, чтобы мелкая скотина и домашняя птица не разбредались кто куда.