Напролом - Дик Фрэнсис

— Здесь стоят передатчики, — сказала Даниэль. — Отсюда сигнал передается на спутник. Только не спрашивайте, каким образом, — у нас есть человек с измученным лицом, который разбирается во всех этих кнопках, — вот он этим и занимается.

Она закрыла дверь комнаты, где стояли передатчики, мы снова прошли через студию, потом по коридору и очутились в монтажных. Их было три.

— О'кей, — сказала она, включила свет, и я увидел небольшое помещение, вдоль одной из стен которого стояли три телевизора, несколько видеомагнитофонов и стеллажи с видеокассетами. — Вот на этом мы и работаем, хотя нам все время грозятся поставить аппаратуру нового поколения. Но наших ребят эта техника устраивает, так что я подозреваю, что ее нам поставят не скоро.

— А как это работает? — спросил я.

— Прокручиваешь черновую кассету на левом экране, выбираешь лучшие куски, потом записываешь их на другую кассету, которая прокручивается на втором экране. Потом можно переделывать и компоновать, пока тебя не устроит то, что получилось. После этого готовую запись передают в Нью-Йорк, где ее обычно еще раз сокращают. В зависимости от того, много ли у них других материалов.

— А вы сами умеете работать с этой техникой? — спросил я.

— У меня медленно выходит. Если вы действительно хотите разобраться во всем этом, подождите, пока мы получим пленки с пожаром и с Девил-Боем, и посмотрите, как работает Джо — он один из лучших монтажников.

— Класс! — сказал я.

— Даже странно, что вы так этим интересуетесь.

— Ну, понимаете ли, у меня есть несколько кассет, которые нужно смонтировать, и хотелось бы знать, как это делается.

— А, так вы за этим сюда так рано приехали?

Я видел, что если я скажу «да», она ничуть не обидится.

— Отчасти, — сказал я. — Но в основном затем, чтобы увидеть вас… ну и посмотреть, как вы работаете.

Она стояла достаточно близко, чтобы обнять ее, но я совершенно не догадывался, о чем она думает. Ее душа была отделена от моей точно кирпичной стеной. Ужасно неприятно.

Она смотрела на меня по-дружески — но и только. Ясно было одно: заниматься любовью прямо сейчас, не сходя с этого места, ей совсем не хочется.

Она спросила, не хочу ли я посмотреть библиотеку, и я ответил:

— Да, пожалуйста.

В библиотеке стояли не книги, а ряды кассет — репортажи прошлых лет, давно забытые, но ждущие своего часа, точно бомбы в арсенале, записи того, что было сказано когда-то, от чего уже не откажешься.

— Это обычно используется в некрологах, — сказала Даниэль. — Или когда всплывают старые скандалы и все такое.

Мы вернулись на ее рабочее место, и в течение следующего часа я сидел и следил за развитием событий (Девил-Бой явился-таки в театр при полном параде, одетый, обутый и накрашенный, в сиянии прожекторов, под восторженно-истерические вопли фанатов, запрудивших всю улицу), а также успел познакомиться с коллегами Даниэль: начальником отдела, монтажником Джо, исхудалым специалистом по передатчикам, двумя свободными операторами и скучающей без дела женщиной-талантом. Даниэль сказала мне, что всего у них человек шестьдесят. Дневная смена, которая работает с десяти до шести тридцати, куда больше, чем ночная. Днем на ее месте сидят двое.

В час ночи позвонил Эд Сервано и сказал, что они сделали кучу зрелищных кадров, но пожар уже почти потушен, так что сенсации не будет.

— Ничего, все равно привозите пленки, — сказала Даниэль. — У нас в библиотеке еще нет хороших кадров пожара на нефтехранилище.

Она со вздохом повесила трубку:

— И такое бывает.

Шумно вернулась группа с шоу, которая привезла кассету с резвящимся Девил-Боем. Одновременно с этим прибыл курьер, который привез пачку утренних газет. Газеты положили на стол Даниэль — в них могли найтись темы будущих репортажей. На самом верху оказалось «Ежедневное знамя». Я открыл колонку «Частная жизнь» и перечитал опровержение Леггата.

— Что вы там ищете? — спросила Даниэль. Я показал ей заметку. Она прочла опровержение и вскинула брови. — Я даже не думала, что у вас что-то выйдет, — призналась она. — Что, и компенсацию выплатить согласились?

— Пока нет.

— А придется, — сказала она. — Они уже проявили слабость.

Я покачал головой.

— Британские суды не приговаривают к огромным штрафам за клевету. Во-первых, неизвестно, выиграет ли Бобби, если подаст в суд, а даже если он и выиграет, у него может просто не хватить денег на оплату адвокатов, разве что «Знамя» заставят оплатить ему судебные издержки, а это тоже еще бабушка надвое сказала.

— Да? — удивилась Даниэль. — А вот у нас дома адвокатам платит только тот, кто выиграют дело. Но зато тогда адвокат получает жирный кусок — иногда до сорока процентов.

— Нет, у нас не так.

«У нас, — устало думал я, — приходится действовать с помощью угроз».

С одной стороны: я натравлю на вас совет по делам прессы, я позабочусь, чтобы это дело дошло до парламента и чтобы ваш журналист, который только что вышел из тюрьмы, снова туда вернулся. А с другой — тебе перережут связки, мы позаботимся о том, чтобы тебя лишили жокейской лицензии за взятки, мы засадим тебя в тюрьму…

«Вы будете обесчещены и опозорены, и об этом узнают все!»

«Сперва поймайте!» — подумал я.

Глава 15

Я смотрел, как монтажник Джо, чернокожий, с ловкими пальцами, разбирается в хаосе отснятого материала, прищелкивая языком, выбирает лучшие куски и сшивает их вместе, чтобы подать репортаж в наиболее выгодном виде. Сногсшибательный выход на сцену Девил-Боя, появление членов королевской семьи, которые прибыли раньше, исполнение новой, совершенно ни на что не похожей песни, сопровождающееся множеством ужимок и прыжков по сцене…

— Тридцать секунд, — сказал Джо, прокручивая готовый репортаж. — Может быть, пойдет целиком, а может, и нет.

— По-моему, репортаж хороший.

— Тридцать секунд — это довольно много для программы новостей.

Он перемотал кассету, достал ее из магнитофона, сунул в коробку, где уже был наклеен соответствующий ярлык, и отдал тощему человеку, работающему на передатчике, который уже ждал ее.

— Даниэль говорит, вы хотите научиться работать с монтажной аппаратурой. Что вы хотите знать?

— Ну… для начала — что вообще может делать эта техника?

— Много чего. — Джо пробежался своими черными пальцами по панели, едва касаясь кнопок. — Они берут любую пленку и переписывают на любую другую. Вы можете усилить звук, можете отключить его, можете переписать в другое место или наложить звук с любой другой кассеты. Можете совместить изображение с одной кассеты и звук с другой, можете совместить запись с двух разных кассет, так что будет казаться, будто двое людей разговаривают друг с другом, хотя их снимали в разных местах и в разное время, вы можете врать напропалую и выставлять правду ложью…

— А что еще?

— Это, считай, все.

Джо показал мне, как все это делается, но он работал так быстро, что я не поспевал уследить, что он делает.

— У вас есть кассета, которую надо смонтировать? — спросил он наконец.

— Да, но мне сперва надо к ней кое-что добавить, если получится.

Он оценивающе взглянул на меня. Сдержанный негр примерно моих лет, с веселой искоркой в глазах, но улыбается очень редко. Рядом с его безупречным костюмом и кремово-белой рубашкой я почувствовал себя ужасно неопрятным в своем анораке. Неопрятным, измотанным, потным и тупым. Все-таки день сегодня, пожалуй, был чересчур длинный…

— Даниэль говорит, с вами все о'кей, — сказал вдруг Джо. — Почему бы вам не спросить у шефа разрешения воспользоваться монтажной как-нибудь ночью, когда она будет не занята? Если хотите, я вам все смонтирую, вы только скажите, что именно вам нужно.

— Джо — славный парень, — сказала Даниэль, лениво потягиваясь на сиденье взятого мною напрокат «мерседеса» по дороге домой. — Если он сказал, что сделает вам кассету, значит, сделает. Ему ведь скучно. Он сегодня три часа дожидался этой кассеты с Девил-Боем. А он свою работу любит. Просто-таки обожает. Так что он вам с удовольствием поможет.

Начальник, у которого я спросил разрешения, тоже проявил великодушие.

— Если на аппаратуре будет работать Джо, то пожалуйста.

Он посмотрел на Даниэль. Она сидела, уткнувшись в газеты, и отмечала интересные статьи.

— Мне сегодня звонили из Нью-Йорка, поздравляли с тем, что в последнее время у нас стало гораздо больше хороших материалов. Это все ее заслуга. Так что если она говорит, что с вами все о'кей, значит, все о'кей. У нее день тоже был долгий и трудный.

— У меня такое чувство, — зевая, призналась она, — что до Тоустера — несколько световых лет.

— Хм… — сказал я. — Интересно, что сказала принцесса Касилия, когда вы вернулись домой, на Итон-сквер?