Главный фигурант - Вячеслав Денисов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Понятно, как он будет просить, – саркастически заметил Сидельников.
Ситуация осложнялась тем, что Олюнин уже занял место в списке подозреваемых Кряжина. И не стоило гадать, что сделает Олюнин уже сегодня вечером, когда ему срочно понадобится выйти из укрытия и найти одежду и деньги.
Голова артиста Забалуева до сих пор под наблюдением нейрохирургов – и это минимум, на что способен Миша-Федул. Максимум при таких расчетах, если версия Кряжина о причастности Олюнина к шести убийствам верна, не просчитывался. Могло произойти самое страшное.
– Дай задание своим людям. Пусть наладят «людей» [12] по притонам.
– А мы куда? – спросил Шустин.
– И мы туда.
Глава шестнадцатая
Прилегающие к центру кварталы чистили так, словно искали радиста с передатчиком.
16.00. Подвал № 2 дома № 110 по Варсонофьевскому переулку.
Подвал закрыт на замок. Хрясть! Подвал больше не закрывается на замок.
«Это мы удачно зашли! Документы, господа!»
«Как же вы здесь оказались, господа вьетнамцы, ведь Ханой по меньшей мере в полутора десятках тысяч километров от Варсонофьевского переулка?»
«Наса сьет. Костюма, рубаска. Рис есть, вода есть. Зацем Ханой? Долго сли».
17.18. Чердак подъезда № 4 дома № 7/3 по Леонтьевскому переулку.
Люк распахнут. Паутина, голубиный помет, хруст дренажа под ногами.
«Личико покажи, пьянь».
«А-а, мусора...»
Это не Олюнин. Это Витя Каракалов, он здесь живет уже семь лет. Иногда сдает оперуполномоченному РОВД Устенко подвальных воров.
«Ты, Каракалов, зайди к Устенко, а то он тебя уже обыскался».
«А пошел он!..»
Иногда Витя бывает просто невыносим.
19.53. Вход на чердак подъезда № 1 дома № 17 по Страстному бульвару.
«Скажите, бабушка, не замечали ли вы здесь кого чужого?»
«Не, давно живем».
Хруст дренажа под ногами.
«Мать честная!.. Байкалов! Мне срочно подкрепление на Страстной!..»
«Как же так, бабуля?! Вы же сказали, что никого не видели! А там двенадцать рож немытых спят!» – «Да какие же они чужие? Наши, русские...»
В этот подвал Кряжин входил осторожно, чтобы не ступить в темноте в болото, расстилающееся под ногами. Оно начиналось с последней ступеньки, и всюду, где доставал луч фонаря, блестела вода. Посреди этого, четко очерченного стенами, болота была проложена гать – кирпичи, с уложенными поверх них досками. Хозяева в таком подвале скарб и продукты хранить не будут – факт. Значит, это самый настоящий «живой уголок».
Заметив в темноте шевеление, Сидельников отодвинул Кряжина в сторону и потянул из-за пояса «макаров». Серьезные люди в этой клоаке «стрелковаться» не будут, но среди уличной бродячей ботвы встречаются самые настоящие отморозки, чей мозг отравлен техническим спиртом и тормозной жидкостью. Для таких сунуть «перо» в левое межреберье первому встречному так же легко, как спросить у прохожего, какой сейчас месяц.
– Сидеть, водомуты! – И в полной тишине раздался щелчок снимаемого предохранителя. – Рожи мне показали! Рожи и руки!
Узкий луч его фонаря разрезал стену и стал выискивать в темноте лица.
На подмостках, выступающих из воды на полметра, сидели двое. Тихая пристань для малогабаритных судов, заходящих в эту гавань под покровом темноты. Кряжин вгляделся и различил два лица, светящихся испугом. Мужики лет по тридцать сидели на уложенных заботливой рукой матрацах и ели. На ужин сегодня было подано хлеб, несколько банок с килькой и огромная – таких теперь не найдешь – бутыль с мутной жидкостью. Ее можно было принять за молоко, но молоко на расстоянии трех метров не пахнет. Тем более – так.
– Приятного аппетита, – пожелал советник, наблюдая, как Сидельников привычными движениями осматривает сумки-«побирушки» бродяг.
Шустин слушал, как следователь Генеральной прокуратуры разговаривает с отвратительными на вид существами, и никак не мог понять, своим ли делом тот занимается. Он видел в кабинете китель советника. Синий, отглаженный, с двумя большими звездами на каждом погоне. И репортер никак не мог совместить кабинет в том здании, синий отутюженный китель и эту помойку, в которой проживают опустившиеся личности. Так своим ли делом занимается советник юстиции Кряжин?
Между тем уже было выяснено, что эти двое обитают в подвале второй месяц («как похолодало») и половину каждого дня проводят здесь. Конечно, не воруют. Они работают. Где – точно не помнят, кажется, в кафе под названием «Глобус». Мишу они не видели, Олюнина тоже, но вот Федула знают.
– Это не тот Федул, что с «серпентария»? – уточнил один из бродяг, и Шустин увидел, как напряглось лицо Кряжина.
– Когда он отсюда ушел? – спросил он, делая шаг им навстречу. – Я спрашиваю – когда он отсюда ушел?
Интонация советника не располагала ко лжи. Поставив на матрац банку, бродяга-собеседник признался, что здесь Федул не был, но вот бродяги из соседнего подвала сболтнули, что утром он у них побывал. Если, конечно, это тот Федул, о котором идет речь. Он сбежал из Лефортова? Его брали за убийство троих милиционеров?
Шустин при этих словах посмотрел на Сидельникова, но тот лишь поджал губы и покачал головой.
– Ну, значит, тот, – уверился бродяга. – Он пришел к ним утром, часов в восемь. Весь, говорят...
– Они сейчас у себя? – указывая на стену, уточнил Кряжин, имея в виду резиденцию бродяг, приютивших «страшного убийцу и грозу ментов».
Второй подвал ничем не отличался от предыдущего, за тем лишь исключением, что людей было четверо. И все они, не сводя глаз со зловеще поблескивающего вороненой сталью пистолета Сидельникова, сообщили, что познакомились с Федулом утром. Он попросил у них одежду, чтобы забрать из банка деньги и вернуться. Больше его не видели.
– Понятно, – заключил Кряжин, посматривая на Шустина и капитана. – Во что вы его принарядили?
Через пять минут, когда все трое покинули пахнущий прелыми тряпками подвал, Сидельников вынул из кармана телефон.
– Ему около сорока. Небрит. Рост выше среднего, плотного телосложения. Красный бушлат МЧС с оторванными бирками на груди, шапка из меха ондатры, – закончив ориентировать оперов из своего отдела, капитан повернулся к советнику. – Красный бушлат МЧС... Может, спуститься и еще раз спросить? Глядишь – и не бушлат, и не МЧС, и не красный. Может, они ему отдали синий пуховик финского лесника?
– Спустишься, напугаешь – будет тебе все, что захочешь. Бродяг нельзя пугать, капитан. Но ты не переживай. Говорят, через два года их должно стать в два раза меньше.
Выглянув из-за угла, Федул, обернутый в красный бушлат МЧС, как конфета в фантик, вышел на улицу и трусцой засеменил к киоску по продаже сигарет. Куртка оказалась на несколько размеров больше, и теперь, чтобы не чувствовать себя так же, как утром на Петровке, Олюнину приходилось запахивать ее, как халат.
Из киоска только что вышла девушка лет шестнадцати, и из-под ее шапки из чернобурки свисали пряди светлых волос. Она поболтала в киоске по телефону – Олюнин хорошо видел это из-за угла, взяла с прилавка пачку сигарет с пакетиком конфет и вышла на мороз.
В такую погоду лучше всего носить не сапожки на шпильке, а теплые сапоги на толстой платформе. Но молодость сама диктует погоде моду. И эта куртка чуть ниже бедер – тоже дань ей.
Оглянувшись, Олюнин насадил поглубже шапку и двинулся следом.
Вот она перешла трамвайную линию. Прошлась вдоль дороги, неуверенно поднимая руку пролетающим мимо машинам...
Кажется, поняла, что это бесполезно, повернула в сторону и врезалась в лесопосадки. Сквозь стыдливо прикрывающиеся ветвями деревья за парком виднелись огни высоток. Пять-семь минут пешего ходу. Бесплатно.
И она быстро пошла по протоптанной за день тропинке. За ночь дорожку снова занесет, а утром, когда сиреневое утро встретит первые перезвоны трамваев, ее вновь начнут утаптывать.
Парк в этом районе Москвы плох тем, что, войдя в него, перестаешь ориентироваться в пространстве. Есть огни впереди, есть огни позади. Под ногами – твердь, но стоит ошибиться, и нога тотчас проваливается по самое колено. Убегать от кого-то в таких условиях, да еще в сапогах на шпильке – безумие.
Ориентироваться приходится только по огням. По сторонам, всюду, куда хватает зрения, – тьма. И синее небо над головой, усеянное крошевом звезд.
Но все это не так тревожит, потому что ходу до высоток – пять-семь минут. Ну, десять, коль скоро на ногах «шпильки»...
По этой тропинке могут идти гуськом человек сто, и каждый из них даже не будет подозревать, что кроме него в том парке есть кто-то еще.
Когда до огней оставалось около сотни метров, а до девушки не более двадцати, Олюнин сунул руку в карман и сжал в ладони холодную, как сосулька, рукоять ножа...
Глава семнадцатая
Они вернулись, сделав два безнадежных круга по Садовому кольцу, на Дмитровку. К Шустину на посту привыкли до того, что Кряжину уже не нужно было произносить: «Он со мной». У Сидельникова же документы проверяли и каждый раз спрашивали: «К кому?»
