Главный фигурант - Вячеслав Денисов

И профессор, вернувшись в кабинет в полном изнеможении, снял с телефона трубку и позвонил в прокуратуру. Дежурный связался со Смагиным, и государственный советник, уже озадаченный разговором с Генеральным, немедленно вышел на Кряжина.

Но об этом сам следователь узнает лишь в девять часов утра, когда ему после долгого молчания позвонит сам профессор.

– Почему не сообщили сразу? – огорчился Кряжин.

– После вашего ухода, Иван Дмитриевич, мне поступило четкое указание, что обо всех непредвиденных ситуациях мне в первую очередь нужно докладывать в дежурную часть вашего учреждения.

– От кого поступило такое указание?

– Кажется, его фамилия... Знаете, рыбья такая... Елец! Точно – Елец.

Тогда понятно. Неисполнение распряжения первого заместителя Генерального прокурора чревато неприятностями даже для этого старичка. Давать интервью и распоряжения ведущим хирургам окружных больниц – это дело Ельца. Лазить по смрадным подвалам – Кряжина.

Советник вновь почувствовал приближение приступа, но, как это всегда бывало, подавил эту вспышку необузданной ярости. Стоит вынуть сигарету и долго ее прикуривать от язычка пламени, ярость уходит. Точнее сказать – возвращается обратно мудрость и вытесняет глупость. Так случилось и на этот раз.

И, словно в продолжение темы, дабы у Кряжина не возникало более иллюзий относительно того, кто в «доме» первый хозяин после Генерального, в его кабинет зашел Мащенко – прокурор по надзору за расследованием преступлений – и сказал:

– Иван Дмитриевич, тебя Владимир Олегович вызывает.

Кряжин поднял хмурый взгляд и вынул из зубов сигарету.

– С каких это пор ты у первого заместителя в ординарцах? – недружелюбно бросил он. – С тех пор, когда он стал государственным советником?

Такой поворот Мащенко не понравился. Месяц назад, когда Ельцу вручали погоны государственного советника юстиции и когда по этому случаю Владимиром Олеговичем был устроен фуршет в «Минске», явиться на который Кряжин не счел нужным, Мащенко, залив за галстук лишку, не отходил от Ельца ни на шаг. Любезничал, улыбался, старался во всем походить на «своего парня» и даже однажды выбрался на сцену, чтобы поздравить первого зама со столь важным событием в его жизни. То, что происходило в «Минске», Кряжину было известно хорошо, потому как для полной информированности вовсе не обязательно быть в центре событий. Поведение Мащенко тогда не понравилось многим, и особенно неприятным для прокурора по надзору явилось то, что уже через две недели после фуршета он получил выговор за тот самый надзор, который показался новоиспеченному государственному советнику слабоватым. Выражаясь иными словами – цель, которую Мащенко ставил в «Минске», достигнута не была. И это случилось вовсе не по причине халатности Мащенко или принципиальности Ельца. Все, чего добился Мащенко за время своей службы, связано именно с такими праздниками, где он всегда подхалимствовал перед юбилярами. Особой прокурорской статью он не отличался, но не это дало основание втюхать ему «строгача». За принципиальность Елец выдавал свою линию поведения – «гнуть» всех под себя, независимо от того, нужно это делать или нет. Ни для кого не секрет, что он дожидался ухода Генерального, потому что не видел вокруг никого, кто смог бы его заменить лучше, чем он, Елец. Возможно, этот момент подходил. Пенсия у Генерального назревала, как ячмень, да и ситуация в стране была такая, что многие и до почетной отставки не доживают. А посему самое время проявлять силу воли и умение махать шашкой. В Кремле такие кавалеристы нравятся, благо, и повод есть – уже очевидно, что Генеральная прокуратура не успевает за всеми криминальными событиями, которые происходят все чаще, и являются обществу они во все более жутком виде.

Кряжина Елец ломал дважды. Когда не получилось, ушел в глухую оборону и стал дожидаться своего часа. Особой опасности для Ельца советник не представлял, потому как цели их разнились и пути их достижения тоже, однако трудно сохранять свой авторитет в мирке, где каждый уже в девять вечера знает о том, что и с кем происходило вчера в девять вечера.

И вот сейчас Елец вызывает Кряжина, и при этом он это делает не по телефону, что выглядело бы более резонно, а через Мащенко. Кажется, следует признать, что прокурор по надзору чего-то все-таки добился.

Окинув взглядом молчаливо уткнувшихся в экран телевизора Сидельникова и Шустина, Мащенко чуть порозовел лицом и взялся за ручку двери – как бы закрыть.

– Плохой денек, Иван Дмитриевич? Что-то не клеится?

Не получилось.

– За ординарца, говорю, что ли?

– Он встретил меня в коридоре, когда я шел от Смагина, – с лица прокурора сползла усмешка. – И попросил зайти. Почему бы по пути этого не сделать. И не нужно этого сарказма, Иван Дмитриевич. Вам это не идет.

– Я лучше знаю, что мне идет, а что нет, – пожевав губами, буркнул советник. – Смагин сидит на четвертом этаже, твой кабинет на пятом, а ты идешь «по пути» на третий. Ладно, телеграмма принята. Скажи, что передал.

Мащенко покинул кабинет, затаив обиду, – в этом «скажи, что передал» крылось очень многое, и Кряжин стал собирать по столу бумаги. Нравится тебе Елец или не нравится – это твое личное дело, но идти нужно, потому что Елец – второй человек в Генеральной. В таких случаях главное – не вбегать запыхавшись или откровенно не затягивать выполнение распоряжения. Просто прийти.

Велев Сидельникову продолжать работать у телефона, советник захватил под мышку папку и направился в конец коридора. Именно там располагалась просторная приемная первого заместителя.

Теплых отношений между ними не было никогда, не произошло чуда и на этот раз.

– До вас довели распоряжение Генерального прокурора? – спросил Елец, глядя на Кряжина сквозь тонкие стекла очков. Кряжин знал, что в прошлом году Владимир Олегович в центре микрохирургии сделал операцию, и внезапно появившиеся очки на его носу сразу воспринял как очередную потугу добавить значительности. Ходил в старших советниках – очки не носил. Стал государственным – надел. Удивительное дело, Кряжин носит очки, но носит их в кармане и надевает лишь тогда, когда остается один, и только по необходимости. Всего лишь очки, а как порой от них зависит человек. И не только из-за слабого зрения.

– Какое именно?

– О том, что вы обязаны закончить расследование к вечеру сегодняшнего дня.

Это было неожиданностью. Смагин звонил ему из собственной квартиры, и делал это всякий раз, когда не хотел, чтобы свидетелями разговора становились посторонние. Одиночество в кабинете не есть разговор без свидетелей, и это тоже не секрет. И Егор Викторович дождался вечера, чтобы предупредить Кряжина. И даже упомянул, что в понедельник Генеральный на совещании, поэтому крайний срок – утро вторника. И теперь резонно возникает вопрос: откуда Ельцу может быть известно о том, какое именно распоряжение Генеральный отдавал Смагину по делу Разбоева?

Ответа два, и оба не внушают оптимиза. Либо Генеральный приказывал начальнику Следственного управления в присутствии своего первого заместителя, либо делал это наедине, но Смагин поделился информацией с Ельцом.

В любом случае уже неважно, давал отсрочку Кряжину Смагин до вторника или нет. Смагин, как и все на Большой Дмитровке, подчиняется Генеральному. Либо – Ельцу, потому что тот свое решение перед прокурором всегда мотивирует правильно. В интересах прав граждан, социальной справедливости и прокурорской надобности.

– Не понимаю, о чем вы, – ступил на путь непослушания Кряжин. – А что за распоряжение?

– Вас же Смагин уведомил, – удивился Елец.

– Ах, вы об этом распоряжении. Тогда передали.

– А зачем говорите, что не понимаете? – довольно зарделся Елец.

– А зачем спрашиваете, зная, что передали? – и Кряжин посмотрел в очки первого зама.

Его уволят за это? Объявят выговор? Влупят неполное служебное соответствие занимаемой должности? Выставят дерзновенным «важняком», не чтящим старших по должности? Дадут отпуск не летом, а, как Вагайцеву, зимой?

Так все это в послужном списке советника уже было. И все по части его взаимоотношений с первым заместителем Генерального прокурора. Кое-что в списке еще осталось. Но разве Владимир Олегович до сих пор не понял, что Кряжина это заботит менее всего?

– Вы, Кряжин, наверное, даже не догадываетесь, как нужно себя вести со старшими по званию, – проскрипел первый зам, в очередной раз наткнувшись килем своей быстроходной яхты на подводный риф. – Но меня пока это заботит мало...

«Неправда, – улыбнулся про себя советник, – вас это очень сильно заботит».

– ...а посему перейдем сразу к делу. На правах старшего начальника...

«Он уже не просто начальник. Он – старший начальник».

– ...я приказываю вам завершить расследование уголовного дела Разбоева к шести часам вечера сегодняшнего дня. Я нынче специально задержусь, чтобы посмотреть, как дело вместе с обвинительным заключением ляжет мне на стол пять минут седьмого.