День разгорается - Исаак Гольдберг

— А объявленьица-то к ним и уйдут! Жир-то самый, Пал Палыч!

Пал Палыч понимал, что раз в новой газете будет заинтересовано местное купечество, то коммерческие объявления, дающие газете большой доход, действительно отойдут к конкуренту и «Восточные Вести» лишатся самого лакомого куска. А кроме коммерческих объявлений есть еще и казенные, которые до этого всегда попадали «Восточным Вестям» и составляли изрядную сумму прибылей.

Пал Палыч задумался. Надо было что-то делать. Черносотенцы непременно откроют собственную газету, ведь они постараются же добиваться мест в государственной думе, а без газеты проводить предвыборную кампанию невозможно. Нужно бороться с ними. Хорошо бы расширить «Восточные Вести» заблаговременно, пригласить в Петербурге хороших собственных корреспондентов, улучшить внешний ее вид, может быть, даже немного понизить подписную плату. Но все это потребует денег, а Сергей Григорьевич денег не даст...

Сергей Григорьевич тоже задумался. И задумчивость его больше всего тревожила редактора. Тогда Пал Палыч, не доводя об этом до сведения издателя, собрал у себя на квартире нужных людей. Пришли все очень хорошо знакомые, те, с кем Пал Палыч встречался и в собрании, и в разных обществах, те, с которыми он был связан общими интересами. Пал Палыч сразу же приступил к делу.

— Вы слышали, господа, что в городе черносотенцы собираются издавать свою газету?

Многие подтвердили этот слух. Инженер Голембиовский, хорошо заработавший на железнодорожной постройке и вращавшийся в губернских кругах, даже знал подробности:

— Газета получает субсидию от правительства. Уже имеется и редактор...

— Кто такой? — взволновался Пал Палыч.

— Отставной штабс-капитан какой-то. Деньги дают Суконниковы, Созонтов, Отрыганьевы.

— Вот видите, господа! — широко развел руками Пал Палыч. — Реакция готовится по всем правилам искусства. Нам надо что-то предпринимать...

— Вы что предлагаете? — спросил Чепурной.

— Я затем и пригласил вас, чтобы посоветываться, поговорить...

Разговаривали и совещались долго и шумно. Как будто все были согласны в одном, что нужно противопоставить затее Суконниковых, Созонтовых и Отрыганьевых укрепление своей газеты, но когда Пал Палыч тонко намекнул на необходимость денежных жертв, кой-кто запротестовал. Откровеннее других проявил свое нежелание давать деньги на газету Пал Палыча Чепурной.

— Уважаемый, Пал Палыч, — с плохо-скрываемым раздражением говорил он. — От нас вы в первую очередь можете ждать, ну скажем, морального содействия, так сказать, идейного пафоса и подкрепления. Но деньги! Об этом я предлагаю поставить вопрос пред нашими единомышленниками, обладающими свободными средствами. Ведь имеются же Вайнберги, Монаховы, Рябовы... Вот куда я вам советую обратиться за материальным подкреплением нашего общего дела. Затем, и это я тоже посоветывал бы вам, Пал Палыч... надо бы так вести «Восточные Вести», чтобы газета заинтересовала капиталовлагателей...

— Газета идет у нас без убытков! — возмущенно возражал Пал Палыч. — Но теперь ее надо значительно расширять, нужны новые затраты, они не предусмотрены сметой. Со стороны денег нам не дадут. Напротив, с нами станут бороться. Теперь вопрос стоит так: выборы в государственную думу заставят раскошеливаться многих и кто побоится затрат и некоторых жертв, тому совсем и не следует соваться в думу!..

Чепурной понял намек, хотел обидеться, но спохватился.

— Надо что-нибудь предпринимать, — примирительно высказал он. — Например, установить небольшие паевые взносы, или учредить нечто вроде акционерного товарищества...

Чепурного поддержал Вячеслав Францевич:

— Это идея! Это, знаете ли, даже имеет еще и другую положительную сторону! Можно таким образом хорошо сколотить прочное ядро радикальной части интеллигенции. Нет, в самом деле, это идея! Вот займитесь вы, Никита Александрович, — обратился он к Чепурному, — разработайте проект, вам и книги в руки!

Пал Палыч отнесся к идее Чепурного довольно прохладно. Он предпочитал бы, чтоб газету финансировали несколько человек с хорошим капиталом, а эти акции и паи большого доверия ему не внушали.

Когда гости разошлись, он взглянул на часы и сообразил, что ему пора в типографию, к верстке газеты.

В типографии его ждала неприятность. Метранпаж горестно разводя руками, сообщил:

— Такая оказия, Пал Палыч! Почти на полномера материалу не набрано!

— Почему? — вскипел Пал Палыч. — Что случилось?

— Наборщики ерундят. Передовую вашу вроде как забраковали...

— Что такое?! — У Пал Палыча даже голос перехватило от неожиданности и негодования. — То есть, как это забраковали?

— А так. Говорят, что не желают набирать такие статьи... Там вроде против рабочего классу...

— Да как они смеют!.. — вспылил Пал Палыч. — Это чорт знает, что такое!.. Дежурные наборщики есть?

— Есть.

Дежурные наборщики подошли на зов. Они выслушали гневного редактора, переглянулись и на требование набрать статью дружно ответили:

— Набирать не будем. Такое постановление... Выправлять что, другие какие заметки и статьи наберем, а эту нет...

После долгих споров и пререкании Пал Палыч достал другую статью и наборщики стали ее дружно набирать.

Номер выходом запоздал.

Пал Палыч затаил в себе негодование против наборщиков и решил бороться.

Ноябрь обрушился на землю суровыми морозами. С утра улицы окутывались в густую пелену изморози и солнце только в полдень еле-еле пробивало белую вязкую толщу этой изморози и слегка обрызгивало своим блеском крыши домов и укатанные дороги улиц.

В ноябре митинги и собрания проходили в городе вяло и неоживленно. Плохо отапливаемые помещения были неуютны, люди зябли в них, тянуло домой, к обжитому уюту и теплу домашних печек.

В ноябре вспыхнула почтово-телеграфная забастовка. Она разразилась для многих внезапно. Многие ощутили ее только в тот день, когда почтальон не принес обычной почты и когда двери телеграфа оказались закрытыми и охраняемыми солдатами.

Эта забастовка всколыхнула рабочих. Почтовики забастовали, предъявив ряд требований и главным из них — право организоваться в профессиональный союз. Почтовики боролись за рабочее дело. И вокруг их забастовки поднялась волна самого широкого и горячего сочувствия.

У почтово-телеграфных служащих была собственная столовая и там-то организован был главный штаб забастовки. Сюда стекались служащие и рабочие, здесь шли, не смотря на большие морозы, беспрерывные многолюдные собрания и совещания.

Здесь в первый же день забастовки встретились Павел и Емельянов.

Они не виделись давно и встреча их была теплая и веселая.

— Здорово, рука действует?

— Здравствуй, здравствуй! Действует... Тут как дела?

— Тут дела ладные. У меня группа хорошая. Вот я познакомлю вас с пареньком из Сосновки... Осьмушин! знакомься: товарищ Павел!

Осьмушин протянул руку. Павел оглядел его мимоходом и хотел пройти дальше, но Емельянов задержал:

— Он, товарищ Павел, на Сосновке своей первый про манифест узнал и уж от него тогда ребята, все разузнав, нарочного сюда сгоняли...

— А-а! — уже более внимательно и радушнее протянул Павел. — Вот как!

Осьмушин, застенчиво улыбаясь, объяснил:

— Я тогда с Белореченской связался... А теперь вот вырвался сюда за инструкциями... Ах, хорошо здесь!

Возглас Осьмушина прозвучал восторженно. Павел еще более внимательно вгляделся в телеграфиста.

— Замечательно здесь! — повторил Осьмушин. — Жизнь-то какая!.. А у нас там в Сосновке мертвечина... Только в железнодорожных мастерских кой-кто шевелится.

В соседней комнате зашумели. Разговаривающие прислушались. Телеграфист сорвался с места.

— Побегу туда! Кажется, совещание началось!.. Здорово закручивается!

— Горит парень! — весело сказал Емельянов, глядя вслед скрывшемуся телеграфисту.

— Обожгло его по-настоящему!

Павел промолчал. Он о чем-то задумался и мысли его были сейчас где-то далеко отсюда.

Разговор с Варварой Прокопьевной томил его. Он метался от одной крайности к другой: порою ему казалось, что Варвара Прокопьевна и все, кто думает о нем, Павле, и о его поступках так же, как она, неправы, порою же его охватывало сомнение — прав ли он сам?

Его не удовлетворяла работа. Вот направили его теперь сюда, к почтовикам и телеграфистам, а у него нет настроения возиться с ними. Нет настроения, но делать нечего, приходится путаться в эти дела, подбирать людей, передавать им инструкции, снабжать их литературой, учить. Нужно вести себя с ними как малолетними, потому что они совсем не революционеры! Куда им!.. Их трудно раскачать, или, наоборот, среди них много таких типов, как этот, появившийся из глухой станции, восторженных и нелепых...