Iskatel 1979 3 - Сергей НАУМОВ

—   Багрянов, — раздельно произносит Петков. — Прекрати те упрямиться. Вы слышите меня, Багрянов?

Я слышу, но не хочу говорить. Петков сидит на переверну­том стуле — подбородок на спинке — и, не мигая, смотрит поверх моего плеча. Я точно знаю, что за моей спиной нет ничего интересного и значительного: там Марко и Бисер, они возятся с удавкой. В последний раз петля из сыромятной ко­жи, опоясавшая голову и закрученная до предела, едва не раздавила мне височные кости, и пятнышко исчезло надолго, возможно, на целый час.

—   Багрянов, — повторяет Петков. —Не упрямьтесь! Уме реть я вам не дам, а то, что было, — всего лишь начало. Если понадобится, Марко сточпт вам зубы — здоровые, один за другим; Марко изувечит вас, Багрянов… и кому вы будете тогда нужны?

«Сволочь!» — хочу сказать я, но не говорю. Ругательства мне не помогут… Искра провалилась — и всему конец.

Марко выдвигается из-за моей спины, наклоняется к Петко– В У бурчит что-то, почтительно отгораживаясь ладошкой.

—   Хорошо, прервемся, — говорит Петков. — Сколько, по– твоему?..

—   Минут двадцать…

—   Хорошо! Бисер, можешь пойти перекусить.

Углубление в стене невелико. Когда-то здесь, наверно, ви­села картинка. Потом сняли. Или упала. Я думаю об этом, совсем не радуясь, что сохранил способность соображать. Луч­ше бы я-сошел с ума… Лучше бы… Ведь пройдет всего-на– всего двадцать минут, и все начнется сначала. И как знать, не захочу ли я говорить? Внизу, в подвале, должна находить­ся Искра. Если, конечно, еще жива. Ее привезли под утро, и я тогда не знал, что это она. Просто проснулся, услышав сна­чала звук автомобильного мотора и тормозов, а потом хло­панье дверц, возню и сдавленный женский крик. Ночная пус­тота удесятеряла звуки, делала их гулкими и вибрирующи­ми. Я сел в постели, вслушался. Где-то залаяла собака и умолкла. Автомобильный мотор работал, и снег скрипел под тяжелыми шагами. Все продолжалось недолго, несколько мгно­вений, но рубашка моя успела намокнуть под мышками. Бо– жидар, несший дежурство, встал и вытянулся у двери. Про­бормотал:

—   Спи. Чего вскочил? Это господин начальник приехали…

Он, как и я, не слышал голосов, только шаги, и я подумал,что Божидар, точно пес, по походке узнает хозяина.Звуки — шаги, кашель, скрип дверей — переместились из прихожей куда-то вниз. Я затаил дыхание, пытаясь разобрать­ся, в чем дело, но больше ничего не происходило — домом распоряжались не люди, а предутренняя тишина. Тяжелая, гнетущая — такая же, как сейчас…

—   Багрянов!.. Слушайте меня, Багрянов!

Я отвожу взгляд от пятнышка на стене и гляжу на Пет-кова.

—    Не понимаю вас, — говорит Петков с досадой. — Пойми те же наконец, черт дери, что Искру взяли с поличным. Объ явление в «Вечер» сдала она; заведующий редакцией, контор щица и кассир ее опознали. Знакомые в'ашей приятельницы нам известны наперечет, и Галкина среди них нет.

Петков подкладывает под подбородок ладонь. Скашиваетглаза на наручные часы, высовывающиеся из-под манжета.

—    Прошло пять минут. В заяасе у вас пятнадцать. Ничто вам не поможет, Багрянов, кроме признания. Поверьте на слово… Вы слышите меня?.. Так вот, я уважаю вас именно за трезвый ум. Это редкий дар в наши дни, и дай вам господь возможность пользоваться им подольше. Ну чего вы, собствен но, добиваетесь? Быстрой смерти? Ее не будет. Спасения Искры? Поздно… Какой смысл молчать?.. Не думаете ли вы, что вас обманывают, заверяя, что с Искры не спускали глаз ни на минуту? Каждый ее шаг известен, и я могу хоть сей час пригласить сюда Гешева. Да, да, пригласить и сунуть но сом в дерьмо! Не знаю пока, как она там его обошла, но что обошла — это точно. Гешев по ее милости сидит сейчас в вы гребной яме и не скоро из нее выберется. Так что — слово че сти! — Искру из подвала не выручит и господь бог!.. Разве что вы поможете ей? Слышите: ее жизнь в ваших руках. Я не шучу.

Да, Искра окончательно провалилась, и будь он проклят, этот Петков, подловивший ее! А я-то., я-то хорош! Радовался, прочитав объявление… Выходит, седоусый уцелел, и я был кругом не прав, подозревая Искру в двойной игре… Что будет с ней?

—   Пятнадцать минут, — лениво говорит Петков и поправ ляет манжет. — У вас осталось пять. Я передумал, Багрянов. Вас больше и пальцем не тронут. Сейчас придут Марко и Би сер, и мы отправимся в подвал. Там вас привяжут хорошень ко, а Марко возьмется за девочку. Все, что стоило бы проде лать с вами, он проделает с ней… Вы согласны, Багрянов?

Язык у меня распух и еле ворочается.

—   Нич…о…ест…о!

Петков вцепляется пальцами в спинку стула. Косточки на руке белеют, а голос все так же тих.

—   Ничтожество, сказали вы? О нет! Я полицейский и мое му царю слуга. А ты — мразь!.. Марко! Боншдар! Бисер!

Трое вошли, а мне не страшно. Совершенно не страшно. Будь что будет. Я единственный, кто знает Багрянова до кон­ца. До самого сокровенного. Рубеж перейден еще в самом на­чале, и теперь Петков ничего не получит… Ты уж прости ме­ня, Искра…

Марко тащит меня, почти волочет за конец веревки, привя­занной к скрученным за спиной рукам. Петков идет впереди, чуть отступясь — Божидар.

—   Гы! — говорит Бисер и награждает меня таким пинком, что я лечу головой вперед; Божидар еле успевает прервать мой полет.

Новый пинок, и ноги мои цепляются за порожек, скользят поступенькам; плечо, которым я защищаю голову от соприкосно­вения с камнем, уже не плечо — мышцы без кожи, сплошной кровоподтек.Петков отодвигает засов и распахивает дверь. Марко корот­ким толчком вбрасывает меня в комнату, а Бисер и Божидар держат за локти, мешая упасть.

—         Смотри!.. Тебе говорят, сволочь! Ну!.. Марко, открой ему фары, пусть видит!

Ручища Марко раздирает мне веки. Пальцы давят сильнее и сильнее, впиваясь в углы глазниц у висков.

—   Ну как она вам, Багрянов? Нравится?

Комок окровавленного тряпья в углу — это Искра?! Ноги мои подгибаются, но я не могу отвести глаз от красных полос на плечах и груди девушки. Бурая маска заменяет ей лицо. Из коричневой впадины в маске несется крик — жалкий, бес­сильный.

—  Бисер, успокой ее, *— говорит Петков.

Я скольжу, обвисаю в руках Божидара и не успеваю под­ставить ножку Бисеру, ринувшемуся выполнять приказ. Пет­ков подходит ко мне, загораживая Искру.

—    Тебе не жаль ее, Багрянов?

Что-то сломалось во мне. Я перестал быть тем, кем был. Страха пет, но и воли нет. Петков прав: чужая боль — не для меня… Я — слабый человек… Дрянь я, ничтожество… Но ина­че не могу…