Голем 100 - Альфред Бестер

— Я не сильнее тебя.

— В десять раз сильнее.

— Нисколько.

— В пять?

— Ничуть.

— В два с половиной?

— У тебя есть своя сила, Блэз.

— У меня-то? Да я мягкотелый, как Индъдни.

— Опять ты его недооцениваешь. В этом человеке чувствуется сталь.

— Ну если ты не возьмешься ее нащупывать...

— Блэз! Ты ревнуешь?!

— Да так... просто иногда ты на него как-то странно поглядываешь.

— Стараюсь оценить его... Определить его склад. Он держит свою яростную натуру под спудом, Блэз. Если он утратит контроль над собой — берегись!

— Этого бородатого индусского хмыря? Да ни за

что!

— Забавно, что ты так к нему относишься, потому что вы похожи.

— С Индъдни?!

— Ну да. В тебе тоже скрыта тяга к насилию, только твой образ действий — нападение и отход.

— Ты меня разыгрываешь.

— Ни-ни. Ты или как le pauvre petit скрываешься от сложностей в своей лаборатории, или убегаешь от кри­зиса — бросаясь на него в атаку. В этом случае — осте­регайтесь господина Хоча!

— Ни за что не соглашусь. Я никогда и никому не хотел причинять боль. Должно быть какое-то другое объяснение этой дикости с Хочем.

— Ладно, возможно, ты и прав — мне слишком хорошо, чтобы спорить. Давай еще понежимся...

— Слишком уютно, хочешь сказать...

— Да, и сон навевает. Что мы сегодня должны сде­лать, кроме того, чтобы радоваться Опс?

— Рассчитаться за наши выходки. Субадар дал мне перечень законных претензий.

— А... ну да... поделим поровну. — Зевок Гретхен защекотал ему ухо. — Это не займет много времени, и мы поедем ко мне.

— Только если ненадолго. А я — у меня есть, чем заняться еще.

— Ах, как мы заняты, заняты, заняты...

— Нужно найти место, где я мог бы проверить твои органы чувств.

— Вот что... А нельзя в лаборатории?

— Нет. Нужно найти помещение, полностью изо­лированное от внешних помех.

— Вроде космического вакуума?

— В космосе вовсе не вакуум, но смысл как раз такой. Где-то глубоко, наглухо изолированное, и что­бы была силовая линия... Не так-то просто будет это найти...

— Для такого-то гения? Не смеши!

— Опсблагодарность, сударыня. Не возражали бы вы с-над-меня слезть?

— Но мне так уютно...

— Брысь... брысь...

Гретхен, недовольно ворча, встала и осмотрелась глазами Шимы.

— Я подмету террасу.

— Оставь до конца недели Опс. У нас слишком много дел сегодня. Что ты наденешь?

— Простой белый комбинезон — ничего лишнего. А ты?

— Тоже, только рабочий джинсовый.

— Хорошо... удачи тебе. Опс благослови тебя, па­рень.

— Удачи, сударыня, и Опс благослови тебя.

* * *

Неимоверная зала для заседаний в «ффф» была битком забита халявщиками — обтрепанными, орущи­ми, распевающими, пьющими, лакающими. На козлах вдоль всей пятнаддатиметровой стены были устроены столы, заставленные едой, питьем и всяким балдежом, а обслуживали всех желающих одиннадцать достопоч­тенных директоров «ФФФ», в покрытых пятнами повар­ских фартуках и колпаках, сияющих улыбками. Опс­день!

Шима с трудом протиснулся через толпу к самому столу.

— Опс благослови, сенатор, я...

— Сегодня я Джимми-Джей, Блэз. Опс благосло­ви. Что тебе подать?

— Я ищу председателя, Джимми-Джей.

— Миллса? Он, кажись, обслуживает охотников до сэндвичей с дурью. Там, через один стол.

Шима протолкался вдоль столов.

— Опс благослови, генерал.

— Сегодня я Джорджи, Блэз, мой мальчик. Опс благослови. У меня тут всякие примочки главного ка­либра — так и валят! На белом? Ржаном? С волоконцем? Покруче?

— Я думал, что этот прилавок за председателем.

— Уже нет, малыш. Он перебрался на раздачу са­могона.

Шима еще потолкался.

— Опс благослови, губернатор.

— Сегодня просто Нелли, Блэз. Добрый, надежный старина Нелли. Глянь, у меня тут есть кое-что для тебя, сынок. То, что доктор прописал! Шутка, сынок. Смотри, мое изобретение. Называется «Боль в ухе». Ну и зата­ривает, кореш! Все шары зальет.

— Как так, губе... Нелли?

Губернатор кивнул на кучку вповалку сбившихся в уголке клиентов, сияющих улыбками.

— Всех скосил эликсир Нелли. «Боль в ухе», вот

как.

— А что в нем такого особенного?

— Его не пьют, сынок, а закапывают. Прямо в ухо, и у тебя — взрыв. Вот тебе полная пипеточка...

— Попозже, губер... то есть Нелли. Я ищу Предсе­дателя. Сказали, что он здесь.

— Миллс? А! Нет, Милли-Пух разливает суп.

Председатель, одетый в растерзанную поварскую

спецодежду, вопил как ярмарочный зазывала:

— СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! — В одной руке у него была супница, в другой — здоровенная клизма. — СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СЮДА! ВСЕ КО МНЕ! ПО ОДНОМУ И ВМЕСТЕ! ВДАРЬТЕ ПО ЖЕЛУДКАМ! НАЖМИТЕ С ДВУХ СТОРОН! ТОЛЬКО У НАС — СУПЧИК, ВКУСНЫЙ, КОГДА ВХОДИТ И ВЫХОДИТ! Привет, Блэз. Опс благослови.

— Опс благослови, господин председ... Миллс. Хо­зяин, я... извините. Милли, я хочу оплатить разгром в лаборатории.

— Да брось ты, Блэз. ВДАРЬ! ВДАРЬ ПО ЖЕЛУД­КУ! Сегодня — начало недели Опс. Все прощено, забы­то, и мы устроим тебе новую лабораторию. ПОЗНА­КОМЬТЕСЬ С БОМБОЙ В БРЮХЕ! ЗАЛЕЙТЕСЬ С ОБО­ИХ КОНЦОВ! Мы себе это можем позволить, видит Бог — уйму денежек сделала на тебе «ФФФ».

— Огромное спасибо, Милли.

— Опс благослови, Блэз.

— Предсе... Милли, я хочу еще об одном попро­сить: нужно особое место для особого опыта — и нужно поскорее. Есть ли у «ФФФ» глубокая шахта с подачей энергии? Мне нужно место, где подопытный был бы в полной изоляции.

— Шахта? Да, Господи, у нас десяток заброшенных шахт по всему свету, но ни одну так быстро не устроить, Блэз.

— Почему?

— Во-первых, всю проводку и канализацию дав- ным-давно ободрали и сдали в утиль. Во-вторых, там поселились бомжи. Их там тысячи. Год, не меньше, при­дется потратить, чтобы их оттуда вышвырнуть, а они будут вопить и брыкаться. СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! СПЕШИТЕ! ВДАРЬТЕ ПО ЖЕЛУДКАМ!

* * *

Гретхен не удавалось пробраться сквозь толпу вок­руг Музея Художеств, потому что всякие подобия при­личий отбрасывались на неделю Опс по всему Коридо­ру. Те, кто всегда одевался прилично, симулировал оборванцев. Те, кто говорил и вел себя как культурные люди, подделывались под простонародье. Единственно, в чем она могла быть уверена, — все, кто собрались здесь, это ценители искусства.

Музей придерживался заимствованного из Неапо­ля освященного веками новогоднего обычая. Неаполи­танцы весь год копят надоевшую или вышедшую из употребления мебель и утварь, а в Новый год, бурно веселясь, выбрасывают рухлядь из окон, так что, прохо­дя по улице, лучше поостеречься падающей из окон мебели.

Вечно терзаемый проблемой хранилищ, музей при­бегал к вышеописанному обычаю в первый день Опс. Всякий хлам, занимавший высокоценное место, сочтен­ный недостойным или оказавшийся непродажным (за пристойную цену), выбрасывался из окон верхнего этажа.