Арабский кошмар - Роберт Ирвин

«Дай мне письмо!» – сказал джинн и начал читать то письмо, что подлиннее, оттуда, где остановился писец, но едва он прочел несколько слов из истории погибшего капитана, как его перебил волчий выкормыш: «Постой! Тут что-то не так. Ведь перед тем, как я вышел из пещеры с письмом, которое ты мне дал, ты сказал, что не умеешь читать!»

«Ах да. Сказал, – ответил джинн.– Но пока тебя не было, я учился читать самостоятельно. Я обнаружил, что мое неумение читать связано с нервным расстройством. Когда мне в руки попадал подобный документ, во мне боролись нетерпение и страх. И тогда я страдал от неспособности расположить элементы в правильном порядке. Я был не в силах соблюдать должную последовательность букв, слов, фраз и абзацев на странице. Однако, по-моему, я уже начинаю осваивать сей трюк».

Волчьего выкормыша эти слова, похоже, не убедили, но джинн вновь нашел нужное место и на удивление умело продолжил чтение.

То, что он читал нам, оказалось не судовым журналом, как мы полагали, а историей минувшей жизни капитана. История эта такова.

«Когда я пишу эти строки, мы, по моим расчетам, находимся в неделе пути от острова, и, оглядываясь на странную цепь событий, которые меня к нему привели, я пытаюсь также, сидя здесь, в своей каюте, мысленно представить себе, кто и при каких обстоятельствах будет читать мою историю. Но размышлять об этом, наверное, не имеет смысла. Приступим. История, которую я должен рассказать, это история о горных крепостях, о молодых цыганках и о людях, более свирепых, нежели любой плотоядный зверь в джунглях. Это история о потаенном рае и потерянной молодости. Это история о… но к чему продолжать? Судите сами».

(Слушая помощника, читавшего историю нашего покойного капитана, я был поражен тем, каким прекрасным слогом писал наш капитан, и тотчас же решил, что, коли доведется мне писать подобную повесть, буду в меру своих весьма скромных способностей подражать сему литературному стилю.) Но вернемся к журналу, который читал помощник капитана.

«Тайна моей жизни заключена в моем происхождении, и раскрытию сей тайны посвящена моя история. Ни отца, ни матери я не знал; по крайней мере я их не помнил. Я был подкидышем в девственных лесах и рос среди медведей. На приемных родителей я пожаловаться не могу; они были не менее, но не более добры, нежели все люди, коих я с той поры встречал. Настал, однако, день, когда я научился ходить прямо и задавать людские вопросы. Как я появился на свет и почему отличаюсь от остальных медвежат? Кто мои настоящие родители?

Наконец медведи сказали мне, что я уже вырос из их опеки и что, если хочу узнать ответы, то должен пойти и расспросить черного медведя, который обитает близ некоего пруда, на самом краю дикой местности.

Придя туда, я увидел не медведя, а только человека, ловившего рыбу в глубоком пруду.

«Ты пришел задать мне вопросы».

«Я пришел расспросить медведя».

«Это я и есть. На самом-то деле я джинн. Медведям я кажусь медведем, а людям – человеком».

«Значит, я – человек?»

«Конечно. Это все, что ты хотел узнать?»

«Кто мои родители?»

«Неужели это важно? В младенчестве человек – всегда животное, как бы его ни воспитывали. Так или иначе, ответ – в тебе самом. Когда ты родился, у тебя, безусловно, была мать. Был, возможно, и отец. Ты просто-напросто подавил в себе память о них».

«Какая же это память, если я ничего не могу вспомнить?»

«Если память не идет к тебе, я отведу тебя к ней».

С этими словами джинн поднял меня в вихре и, опустив неподалеку от освещенного солнцем приземистого храма с колоннадой, показал на него.

«Это Театр Памяти. Но здание это предназначено не для разыгрывания спектаклей, а для развития и демонстрации умственных способностей. Это идеальное место для продолжения твоих генеалогических изысканий. Должен, однако, предупредить тебя о двух вещах. Во-первых, что бы ты ни делал, не позволяй женщине у входа себя соблазнить. Во-вторых, в Театре ты можешь есть, но ни в коем случае не пей».

Потом джинн меня покинул. Он не предупредил меня о том, что дама у входа будет обнаженной, и она так мило мне улыбнулась, что, прежде чем войти в Театр, я вошел в нее.

Наконец я вошел в Театр Памяти. Там на концентрически расположенных деревянных ярусах вырезаны были иероглифами архетипы всех планет, животных, кораблей, орудий, камней, телодвижений, риторических тропов и традиционных тем, систематизированные и пересистематизированные. В волнении осмотрел я зал. Затем я вошел в другую дверь и оказался в Зале Невольных Воспоминаний. Ах, что за ужасы! Что за чудовищные образы были исторгнуты там из меня – Косолапый Великан-Людоед, Человек-Крыса, Гриф, Сфинкс и Рогатый Пророк. Именно там, однако, услышал я правду о своем происхождении, ибо различил в шуме голосов своих предков голос отца: «Слушай внимательно, сын мой, ибо история, которую я намерен тебе рассказать, будет длинной и запутанной…»

Я подошел к стоявшему в центре зала столу, уставленному яствами и напитками, и, слушая, стал есть и пить. Голос продолжал шелестеть у меня в голове:

– Право же, я растерян и не знаю, с чего начать. Быть может, начать с середины? Да, похоже, так будет лучше. Так слушай же внимательно… Ночь была темная и ненастная, и я уже почти оставил всякую надежду, как вдруг увидел далекий огонек. С трудом поднявшись по открытому склону горы, я обнаружил пещеру и двоих смуглых волосатых людей, сидевших там на корточках у костра. Я спросил, можно ли мне укрыться от непогоды вместе с ними. Они разрешили и даже, как обязывали бытовавшие у них законы гостеприимства, предложили мне еды. Пока мы ели, я внутренне трепетал, опасаясь, как бы и им не оказалась известна история о моем детстве, проведенном среди леопардов. Потом один из них рыгнул и, повернувшись ко мне, сказал: «Расскажи…».

Помощник, который, как вы помните, читал на острове эту повесть покойного капитана команде, в том числе и мне, перевернул страницу и злобно на нее уставился. Потом он перевернул еще одну и еще – и так до тех пор, пока молча не пролистал почти весь журнал. Мы в ожидании стояли вокруг. Затем он принялся клясться. «Нет, клянусь Печатью Соломоновой и Семерыми Спящими в Пещере, эта история тянется без конца! Предлагаю большую часть пропустить и перейти к окончанию».

Тут волчий выкормыш прервал джинново чтение: «История не может в буквальном смысле тянуться без конца, ибо все, созданное Богом, имеет предел».

«Правильно, однако человек придумал бесконечность», – ответил джинн и с нетерпением вернулся к истории.

Мы принялись протестовать, но помощник капитана настоял на своем и возобновил чтение с последней страницы.

«Когда я вышел, женщина закрыла за мной дверь. Сначала я ее не узнал, а потом в изумлении воззрился на нее. Она постарела, живот отвис, а на лице были глубокие морщины.

«Да, я та самая женщина. Память разыгрывает порой забавные шутки. Ты пробыл в Театре четырнадцать лет. Пока ты был там, ты ел и пил?»

Я кивнул. Она рассмеялась и смеялась до тех пор, пока смех не начал причинять ей боль. Я ждал, когда она закончит.

«Ты жевал печенье памяти и отхлебывал из фляги с напитком, дающим забвение, – прохрипела она, – проще говоря, ты вспоминал прошлое и забывал о времени».

В ужасе смотрел я на нее, но она продолжала:

«О, и пока ты находился там, я зачала и родила ребенка».

«Что же с ним стало?»

«О, я оставила его на опушке леса. У меня там были кое-какие дела».

Поодаль стоял джинн, который медведям казался медведем, а людям – человеком.

«Давно не виделись. Надеюсь, ты не был настолько безрассуден, чтобы пренебречь моими предупреждениями?»

«Не предупреди ты меня, я бы ни за что не догадался, что женщина охотно уступит соблазну, и не осознал бы, что напиток предназначен для того, чтобы меня искушать».

«Вот оно что, – ответил джинн.– Так обычно и случается. Позволь мне предупредить тебя еще кое о чем, и, надеюсь, к этому предупреждению ты отнесешься с большим вниманием, чем к предыдущим. Твой сын жив. Его унесли с опушки леса обезьяны и вырастили, как своего детеныша. Согласно предсказанию, он тебя убьет. Мне кажется, что твой единственный шанс – это опознать его и убить первым».

«Но как я его найду? Это невозможно, ведь я ничего о нем не знаю».

«И я не знаю. Ничем не могу помочь. Разве что… на краю света есть остров, где пребывает Тайный Учитель, коему можно задать любой вопрос».

На том наша беседа и закончилась. Прошли годы, прежде чем я скопил достаточную сумму, чтобы зафрахтовать корабль и отплыть на нем к цели. Однако я упорно трудился и, хотя и не видел больше джинна, всегда помню о нем и его последнем предупреждении, и, конечно же, меня постоянно побуждает к действию память об ужасной участи моего отца. Корабль, который я зафрахтовал, похоже, вполне годен для плавания, хотя команда его – сплошь отребье людское, совершенно не заслуживающее доверия. Лишь моему помощнику известны и вся моя история, и цель этого путешествия; кажется, он человек честный и надежный. Всем своим существом я чувствую, что удача уже близка. Когда я пишу эти строки, из «вороньего гнезда» слышится крик мальчика «Земля! Земля!».