Путь серебра - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но как они могли защититься от этой напасти? Если женщина сомневается в твоей чести, ее не вызовешь на поединок, а вызов на разговор едва ли поправит дело. Снова рассказывать ей, как безнадежно было бы возвращаться на то злополучное место, где остался Грим и киевские русы: погибнуть, не имея никакой надежды ни помочь ему, ни отомстить? Еще там, на острове, где Амунд плеснецкий растолковал боярам их положение, братья понимали, что чести их будет нанесен урон. Но уже тогда, тем летним утром, исправить было ничего нельзя, а теперь и подавно. Не принесет пользы дать Ульвхильд случай еще раз напомнить людям об этом.
Удачи не хватило на всех, но сыновья Альмунда, будучи ниже Ульвхильд по положению, поделиться с нею не могли.
Глава 5
Весь Хольмгард видел, как вечером Альмунд и Радонега понесли в новый дом петуха и курицу – ночевать. Ясно было, что это значит: предстоит новоселье. Если кто расспрашивал, Радонега охотно подтверждала дело и приглашала в гости в новый дом.
Разумеется, разговоров об этом было много: в самое скучное время года, между праздником Зимних Ночей и йолем, пока даже снег еще не лег, такой веселый повод к обсуждению был весьма кстати. Свен не сомневался, что у Сванхейд тоже толкуют за пряжей о переселении его и жены. Уже видя мысленно, как они с Вито будут жить вдвоем, он еще раз невольно благодарил судьбу, что вернулся. Он завоевал добычу и славу, пора было позаботиться о том, ради чего он когда-то привез Вито из такой дали, – о детях, которые унаследуют от матери кровь велиградских князей, а от отца – удачу и славу предков.
Назавтра утром явился Тьяльвар и с самым важным видом от имени Олава и его семейства пригласил Альмунда со всей родней вечером в гридницу. Прислали не служанку, а целого десятского – значит, дело затевалось нешуточное.
– Госпожа Сванхейд и госпожа Ульвхильд особенно рады были бы видеть госпожу Витиславу, – добавил Тьяльвар, показывая, что передает порученные ему речи, – но если она слишком занята хлопотами и муж не отпускает ее, они желают ей всяческих успехов и благополучия.
– Моей жене хватит времени сделать свои дела, – заверил Свен. – Она охотно повидает конунга и все его семейство.
– Ты правда хочешь, чтобы я туда пошла? – спросила Вито, когда Тьяльвар удалился.
– Если ты хочешь, то пойдем. – Свен повел плечом. – Я ведь буду там, и Годо будет, и отец. Если она опять вздумает задевать нас, то мы сумеем ей ответить. Я вовсе не собираюсь держать тебя взаперти… Не твоя ведь вина, что Ульвхильд злится на мою удачу.
Ему стоило труда это признание: признать Вито невиноватой означало сознаться в собственной неправоте. Но Свен стыдился бы куда больше, если бы стал оберегать свое самолюбие, угнетая юную девушку, к тому же собственную супругу. Прорубившись через хазар и буртасов, дома воевать с собственной женой – вчерашней девочкой?
Вито глубоко вздохнула: он простил ей то, что она слушала и повторяла злые речи Ульвхильд. Камень упал с души: все это время сознание, что Свен ее осуждает, давило ее смесью горя и обиды. Но выдать свое облегчение она так же не решалась, как прежнюю печаль, и не подняла глаз.
– Если ей сидеть дома, то к чему тогда были бы все эти наряды и украшения! – воскликнул Альмунд. – Их надо показывать людям, а не мне же все это носить!
– Да, и надень что-нибудь… – Свен повертел ладонью в воздухе, – пороскошнее.
Вито поджала губы, чтобы сдержать радостную улыбку. Все-таки отказ от привезенных сокровищ, даже в мыслях, дался ей нелегко. Не для того она два года ждала своего мужа, рискуя остаться вдовой, чтобы теперь делать вид, будто серебро и золото ширван-шаха недостаточно для нее хороши!
Это был знаменательный вечер. Перед тем как идти на княжий двор, Альмунд и Радонега переселили петуха и курицу в отгороженный от хлева курятник, а вместо них внесли в избу гуся и гусыню. Свеи, жившие в других избах и клетях, веселились, наблюдая эти действа, и поддразнивали друг друга: мы уже там ночевали, а мы же лучше гуся! Но даже то, что в новом доме уже несколько раз спал сам Свен, пока не считалось: тогда для него эта изба была почти случайным, почти чужим кровом. Теперь его предстояло сделать своим.
Когда все вышли на двор, кто-то тронул Вито за плечо. Обернувшись, она увидела Свена и вздрогнула: ее каждый раз пробирала дрожь волнения, когда он оказывался слишком близко или обращался к ней.
– Поди сюда! – Он кивнул ей на клеть, где пока сложили в больших ларях добычу.
Свен уже порылся в привезенном женском платье и выбрал кое-что для Вито; кое-что такое, что даже Ульвхильд, увидев это, прикусит свой зловредный язык от зависти. Теперь он отпер ларь и вынул лежащий сверху женский кафтан – по ярко-красному полю были золотой нитью вытканы пышные цветы, а между ними еще какой-то сложный узор в виде кругов.
– Вот! – Свен развернул его и встряхнул. – Наденешь это? Годится тебе?
– О! – Вито осторожно прикоснулась к плотной ткани, погладила золотые лепестки.
От такой красоты захватывало дух. Парча источала тонкий, но уловимый запах каких-то восточных благовоний, незнакомых Вито, но манящих призраком заморской роскоши. Даже казалось, что от кафтана веет теплом неведомых жарких стран.
– Не слишком ли… – Она беспокойно засмеялась. – Я буду одета лучше самой Сванхейд!
Свен наклонился к самому ее лицу, и Вито затаила дыхание. От него пахло как от всех мужчин – влажной шерстью одежды и кожей ремней, немного потом, немного дымом, но от смеси этих запахов у Вито поджался живот и в нем вдруг проснулось какое-то горячее томление.
– Пусть Сванхейд об этом тревожится! – сказал Свен ей в самое ухо.
Потом переместил кафтан ей за спину и набросил на плечи. Вито еще раз пронизал трепет: он почти ее обнял!
– Вот и ладно. – Свен окинул ее взглядом и поправил кафтан на плечах. – Нравится?
Рук от ее плеч он не убрал. Вито была полна мучительного волнения, но притом его близость
