Путь серебра - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Держа золоченую чашу, Ульвхильд подошла к очагу.
– Славьтесь, асы! – заговорила она, глядя то в огонь, то вверх, под высокую кровлю, куда уходил дым. – Славьтесь, асиньи! Я посвящаю этот кубок памяти Грима сына Хельги, моего мужа, сидящего ныне среди воинов Одина в его медовой палате. Да славится вечно его память и память верной дружины, что пала вместе с ним на месте его последней битвы.
Она отлила немного пива в очаг – среди общей тишины было слышно, как зашипели угли, – отпила немного сама, потом подошла к Олаву и вручила чашу ему.
– Да славится вечно память Грима сына Хельги! – повторил он, отпил и передал чашу на почетный край мужского стола.
Возглавлял стол Альмунд, все три сына сидели по старшинству сразу после него. Когда Годо принял чашу, ему казалось, что след от прикосновения губ Ульвхильд еще сохранился на ее серебряном крае; блестящее серебро дышало холодом, и ему потребовалось мужество, чтобы отделаться от мысли, не ядовито ли это дыхание. Страшно было принимать эту чашу, разделить питье с богами и мертвыми; вручая чашу павших живым, Ульвхильд словно приглашала их на ту же дорогу – путь славы и смерти.
Но кто они были бы, если бы отвергли эту чашу, пусть бы ее протягивала сама Фрейя?
Приняв чашу из рук отца, Годред встал. В груди возник холодок: он будто видел веселые зеленые глаза Грима и как тот двигается на скамье, предлагая ему место среди павших в небесной палате Госпожи.
– Я помню последние слова Грима-конунга, – начал он, – и я готов повторять их, чтобы поколения помнили. Он сказал: «Если боги того пожелают, я отдам свою жизнь за то, чтобы вы все вернулись домой живыми и с добычей». Боги исполнили его пожелания – и первое, и второе. Они приняли его жизнь, как принимают в жертву самое лучшее, чем владеют смертные. Он был совершенным воином, таким, какой нужен Одину. И жертва не была напрасной – боги сохранили нас, его людей, как того желал Грим-конунг и за что заплатил своей жизнью.
Олав бросил на него значительный взгляд, даже слегка приподнял брови, будто удивляясь такому умному ходу. У Вито явственно прояснилось лицо при этих словах. Требовать гибели остальных вслед за Гримом означало бы оспаривать волю богов и желать, чтобы жертва его пропала зря. Но Ульвхильд, хоть и оценила этот выпад, не подала вида; ее лицо осталось таким же отрешенным, будто все мысли сосредоточены на чем-то очень далеком.
Она еще не все сказала: у нее оставалось кое-что в запасе. И свой новый ход Ульвхильд сделала незамедлительно. По ее знаку служанки начали выносить из шомнуши и раскладывать между княжеским столом и очагом дорогие вещи: кафтаны, плащи, покрывала, посуду. Широкие серебряные блюда, поставленные на три козьих или конских позолоченных копытца. Светильник с изображением слона. На одной чаше – богиня со львом. На другой – богиня кормит оленя. На третьей – дева, играющая на флейте, едет верхом на чудном звере с головой козла, вокруг нее пляшут еще четыре женщины с чашами в руках… Драгоценное оружие в позолоченных ножнах, с самоцветами в рукоятях. Ожерелья из золота и дорогих камней, перстни и узорные браслеты. Золота здесь было столько, сколько не попало в долю других, включая самого Олава, ткани куда роскошнее, с более яркими красками и сложным узором: с драконами, слонами, птицепсами. Нетрудно было догадаться, что все это – доля главного вождя похода, добыча Грима-конунга.
Разговоры за столами стихли, гости следили, как служанки выносят все новые и новые вещи. Всем было известно, что поначалу Ульвхильд отвергала добычу, причитавшуюся ей как вдове Грима. Теперь, выходит, она ее приняла? Что это значит?
Но вот все было выложено, и гридница вновь приобрела сходство с пещерой Фафнира, где огромный змей хранил свои сокровища. Ульвхильд медленно прошлась вдоль них, будто хотела еще раз осмотреть, потом повернулась к людям.
– По этим сокровищам видно, как велика была удача Грима-конунга, – начала она. – С ними не сравнится ничто, и сам Фафнир перед этими вещами кажется жалким червяком, сидящим на кучке сора. – Как ни велико было общее волнение, кое-где послышались сдавленные смешки. – Я хочу, чтобы все видели их и могли засвидетельствовать… как они были хороши.
Ульвхильд перевела дыхание, будто набираясь решимости. А Вито с беспокойством вспомнила ее прежние речи: дескать, брошу все в Волхов и попрошу богов послать мстителя… Неужели, с ужасом подумала Вито, Ульвхильд собирается и впрямь сбросить все это в Волхов, пока он не замерз? Вот эти золоченые чаши с птицами и зверями, эти яркие ткани – в холодную мрачную глубину? Туда, где ждет на своем вечном ложе другой исполинский змей – волховский Ящер?
– Я объявляю, – продолжала Ульвхильд, – что самое лучшее из этих сокровищ получит тот, кто отомстит хазарам за гибель моего мужа. А до тех пор они будут лежать без употребления, а я не сниму горестные одежды вдовы.
Олав слегка нахмурился: Ульвхильд ставила условие почти неисполнимое, а значит, перед людьми пообещала, по сути, навсегда остаться вдовой. Это в шестнадцать лет, будучи красивой, здоровой женщиной высокого рода и с богатым приданым! Новый брак дочери стал бы верным средством укрепить его силу и влияние, что в нынешних условиях было весьма важно, и такое ее решение Олаву совсем не нравилось.
– И какое же сокровище здесь самое лучшее? – спросил со своего места Годо, и все посмотрели на него.
– Выбор сделает он сам! – Ульвхильд с вызовом глянула на него. – Он получит то сокровище, на которое укажет.
Годо кивнул: дескать, теперь мне все ясно.
– Месть хазарам… – проговорил Альмунд. – Чтобы нанести удар по Итилю, нужен такой широкий замах… не знаю, у кого найдутся достаточно длинные руки.
На лицах гостей отражалось понимание. Даже объединив усилия, вожди южных, северных и западных русов – Олав, Хельги Хитрый и Амунд плеснецкий – не намеревались бросать вызов державе каганов, и только обстоятельства вынудили их к этой схватке.
– Только если сами боги Асгарда придут нам на помощь и будут сражаться на нашей стороне, – сказал Олав, – как они сражались против
