Седьмая чаша - К. Сэнсом

— А что там с оставшимися тремя чашами? — поинтересовался Томас Сеймур. — Что выльется из них?

Кранмер тяжело вздохнул.

— Излитие пятой чаши убьет грешников тьмой и великой болью. Это может означать что угодно. Шестая чаша высушит воду в Евфрате, и я не представляю, что можно сделать, чтобы изобразить нечто подобное. Наконец, когда седьмой ангел выльет свою чашу, произойдут молнии, громы и великое землетрясение.

— Милорд, — заговорил я, — у меня к вам есть еще одна просьба. Если вы выполните ее, это облегчит нам задачу.

— Слушаю вас, Мэтью.

— Это касается доктора Малтона. Именно он сказал мне, что старые монастырские врачеватели применяли двейл. Он может много знать о них, даже если не знаком с ними лично. Я хотел бы просить вас оказать ему доверие и позволить привлечь к расследованию. Он уже здорово помог нам с этим двейлом.

— Он ведь бывший монах? — резко спросил Харснет.

— Да, но Мэтью говорит, что на него можно положиться.

Кранмер посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом.

— Хорошо, я согласен. Можете рассказать ему все, Мэтью.

Хартфорд посмотрел на меня с сомнением, Харснет тоже, но архиепископ кивнул.

Некоторое время в кабинете царило молчание. Все думали о том, какие новые ужасы могут ожидать нас впереди. А потом сэр Томас рассмеялся.

— Боже праведный, этому убийце на самом деле понадобится дьявольская сила, чтобы устроить землетрясение!

— Меня тошнит от ваших шуток, Томас! — с неожиданной горячностью набросился на него Кранмер. — Мы все знаем — или, по крайней мере, должны знать, — что в этом деле и впрямь может быть замешан дьявол, который использует все свои силы. Но мы обязаны расследовать преступления, руководствуясь здравым смыслом.

— Ты забываешь о том, что присутствовать здесь тебе позволено лишь потому, что ты мой брат, — добавил лорд Хартфорд. — А твои прежние отношения с Кэтрин Парр, на состояние которой ты мечтаешь наложить лапу, похоже, канули в Лету. С моей стороны было ошибкой привлекать тебя к этому делу.

Он сокрушенно покачал головой.

— Глупой ошибкой.

На мгновение лицо Томаса Сеймура исказила гримаса бешенства, а затем он, словно провинившийся ребенок, отвернулся и стал глядеть в окно. Кранмер вновь обратился к нам.

— Каждый из вас знает, что должен делать, — подвел он итог. — Вот и займитесь этим без промедления.

Архиепископ кивнул, давая знать, что все свободны.

Когда мы вышли в коридор, лорд Хартфорд и его брат, не говоря друг другу ни слова, пошли в противоположных направлениях, а Харснет остался стоять со мной. Чуть дальше по коридору на скамье сидел Барак. Он подошел и молча встал рядом.

— Похоже, нам и дальше придется действовать сообща, — проговорил Харснет. — Вы молодец, что догадались протянуть ниточку между убийством коттера и Книгой Откровения. Хотя я молюсь о том, чтобы это было не так.

— Мысль о том, что подобное возможно, действительно пугает.

— Прошу прощения, если я был излишне резок. Вы правы, нам необходимо подходить к расследованию с трезвым, холодным умом. Но стоит мне подумать, что кто-то, изучавший Библию, может совершать столь чудовищные вещи…

Он умолк и в отчаянии помотал головой.

— Тут все чудовищно, я никогда не слышал ни о чем подобном.

— Я тоже.

Коронер пристально посмотрел на меня.

— Мне кажется, мы должны еще раз как следует подумать о том, что это может быть за человек.

— Вы имеете в виду, не одержим ли он дьяволом, который заставляет его делать все это? Нет, сэр, я склонен думать, что это скорее душевнобольной, которого сумасшествие довело до невиданного прежде фанатизма.

Я говорил вежливо, но твердо. Из головы у меня не выходил Адам Кайт, ползающий по полу больничной палаты Бедлама. Как правильно сказал Гай, безумие может принимать самые разные формы.

— Вы думаете, что, возможно, он убивает людей, отказавшихся от библейского понимания религии?

На лице Харснета было написано возбуждение.

— Думаю, что исключать этого нельзя. Полагаю, что он может оказаться вконец спятившим религиозным фанатиком.

— Но разве может сумасшедший планировать столь изощренные убийства и безукоризненно осуществлять их? На это способен лишь дьявол. Если же вы правы, то это величайшее богохульство.

— Должен признаться, сэр, я понятия не имею, с кем или с чем именно мы имеем дело, но уверен в одном: строить всяческие предположения сейчас не имеет смысла.

Харснет склонил голову. Я видел, что он не желает затевать спор, поскольку хочет сохранить со мной хорошие отношения. Поэтому я сменил тему.

— Мне показалось, что между Томасом Сеймуром и его братом не все гладко.

Харснет кивнул.

— Лорд Хартфорд — умный, выдающийся человек. В иных обстоятельствах он мог бы стать великим религиозным реформатором и излечить многие социальные язвы. Его единственная слабость заключается в сильной привязанности к семье, а держать в узде такого субъекта, как Томас Сеймур, нелегко.

— Да уж, — откликнулся я, подумав, что истинно сильный человек не позволил бы своим слабостям помыкать собой.

— Надеюсь, вы поставите меня в известность о том, что вам удастся обнаружить в судебных архивах? Записку с пометкой, что она срочно требует внимания с моей стороны, мне передадут незамедлительно.

— Безусловно, в случае чего я незамедлительно дам вам знать.

— А если я пошлю гонца, сможет ли он отыскать вас в вашей конторе?

— Либо там, либо дома. Я живу рядом с Линкольнс-Инн, на Канцлер-лейн.

— В таком случае вскоре у нас снова появится возможность побеседовать.

Харснет кивнул Бараку, поклонился мне и ушел. Я посмотрел на своего помощника. Его лицо было мертвенно-бледным.

— Он прав, — сказал Барак. — Это чудовищно.

Тут и меня пробрал ужас. Какими кошмарными оказались смерти Тапхольма, Роджера и доктора Гарнея! Все трое были убиты с маниакальной расчетливостью и методичностью.

— Безумные пророки бывали и раньше, — неуверенно проговорил я.

— Книга Откровения напугала меня, — признался Барак. — Она такая…

Он замялся, подыскивая подходящее слово.

— Безжалостная. Как этот убийца.

— Харснет считает, что он одержим. А что думаешь ты?

— Я не могу себе представить, что он такое.

— Что касается меня, то я знаю только одно: я найду убийцу своего друга. Пойдем. Мы отправляемся в Вестминстер, в суд по делам секуляризации.

Я обнял Барака за плечи и повел наружу, шагая с уверенностью, которой на самом деле не ощущал. Но это было необходимо мне самому, потому что тот, за кем мы охотились, вне всякого сомнения, являлся чудовищем в человеческом обличье.

Глава 15

Назавтра я ехал к Гаю. Было воскресенье, первое апреля, мягкий и солнечный день. Птицы с веточками и пучками травы в клювах начинали вить гнезда на деревьях, только что подернувшихся дымкой первой зелени.

Был День дурака, когда люди беззлобно подшучивали и разыгрывали друг друга. Но сегодня, хотя на улицах было полным-полно народа, никто не кричал, что у моей лошади загорелся хвост. У многих был озабоченный вид. Я услышал, как прохожие перешептывались, сообщая друг другу новость о том, что двух придворных, заподозрив в симпатиях к еретикам, бросили в Тауэр.

Накануне мы с Бараком почти весь день просидели в конторе суда по делам секуляризации, пытаясь найти записи о врачевателях лондонских монастырей бенедиктинцев. Кто-то из здешнего начальства приказал привести в порядок все документы, касающиеся монахов, получающих пенсии, что обернулось полным хаосом. Лишь ближе к вечеру, с ног до головы перепачкавшись в пыли, мы нашли три имени. Однако выяснилось, что адреса хранятся в отдельной папке, и теперь, чтобы добраться до нее, нужно было ждать понедельника, когда судейский архив вновь распахнет свои двери после выходного.

Уже подъезжая к жилищу Гая, я увидел махину Олд-Бардж, возвышающуюся над кровлями окрестных домов, и испытал укол совести. Я так и не пристыдил Барака в связи с тем, как он обращается с Тамазин. Он мастерски умел уклоняться от неприятных для него разговоров, и я боялся, что, если попробую воспользоваться своим начальственным положением, вторгаясь в его частную жизнь, это только разозлит моего помощника и не принесет никаких результатов. Я в растерянности тряхнул головой, не будучи в состоянии придумать, как тут лучше поступить.

Когда я свернул на улицу Гая, меня охватило странное чувство, которое уже один или два раза я испытал во время этой поездки. Мне показалось, что за мной следят. Я быстро обернулся в седле, но узкая улица была пуста. Тогда я сказал себе, что охота за убийцей Роджера сделала меня чересчур подозрительным, и напомнил себе, что сегодня вечером ужинаю с Дороти. Мысль об этом наполнила меня одновременно радостью и грустью.