Tobeus (СИ) - Тауров Илья

Меня брала злость от её двуличия, от того как она была готова унижаться, когда это было нужно и насколько всё менялось, когда только появлялся кто-то более статусный чем я, и она видимо месяцами терпела меня, пока с тем, вторым мужчиной не будет всё окончательно ясно. Но это была только малая часть моей злости. Я был привязан к сыну, в отличие от неё, она его кажется даже иногда ленилась кормить, но всегда кривилась от грязных пелёнок, и в этом не было какого-то юмора, она испытывала отвращение к этому ребёнку, даже кажется в этом немецком имени была издёвка и надо мной и над ним, и не был бы я военным с множеством документов и баз где моё имя внесено с семи лет, то давно бы сменил его вместе с фамилией. Потому что не сильно дружелюбно относятся люди к тем, кто захватил их страну и пытается поработить. И вроде все понимают, что это случайность и я не выбирал где мне рождаться, но часто проскакивало, что есть я, а есть они, и мы никогда не будем чем-то единым, с того момента как я произношу своё имя — становлюсь для всех чужаком. По крайней мере мне так кажется. Зачем обрекать на это сына и не назвать его любым другим именем, я не знаю. Меня просто сводила с ума мысль о том, какая жизнь его ждёт с ней, и том, что я действительно ничто по сравнению с тем из Байкальской Республики, хотя она вполне может и врать.

А ещё недавно я поругался с соседом Димой, я как обычно жаловался на жизнь и на свою женщину, как он сказал, что я заслуживаю всего, что со мной происходит, за одно только воровство у гражданских, я заслуживаю свинарника, что по человеческим законам, что по законам ЦРР, да и сама бытность мародёром карму не улучшает, я только сказал, мол ты ничем не лучше меня, а он был полностью согласен. Только вот он не ждёт от жизни благосклонности, как я и не ноет каждый раз как с ним всё несправедливо. Тогда я его послал куда подальше и раздраженности моей не было предела, но только потому, что мой друг был полностью прав, да и я давно уже сам это всё понимал, просто признаться себе в открытую не хватало духа. В том что я бандит, предатель и вор и делаю это не ради других, а ради себя и оправданий тут быть не может.

Я даже не заметил, как мы расселись по машинам и отправились к Нижневартовску — последнему посту сибиряков, там оставались совсем небольшие осколки их стотысячного войска, может быть треть, однако каждый из нас знал, что этот бой не будет лёгким, потому что те, кто остался уже пережили не одну схватку, это были лучшие солдаты, те кто умеет выживать и действовать в проигрышном положении так, чтобы выиграть. И это тоже было довольно мерзко, они всё равно были обречены, ведь даже если сегодня они уложат наши пятьдесят тысяч, то завтра нас заменят и может даже ещё большим войском. Самое разумное для них было бы присоединиться с к нам, по крайней мере все остались бы живы.

Как обычно нас уже ждали, через грязное автомобильное стекло я увидел, как подорвались и подлетели в воздух несколько машин, однако остановиться сейчас нельзя ни при каких условиях, потому что мы тут на прицеле и не на одном, надо доехать до какого-нибудь укрытия, лучше всего до леса, он в последние годы всегда образовывается вокруг города, заселяя пустующие дома.

Сломав молодые деревья, мы ввалились в лес и не успели выйти, как раздались звуки выстрелов и самое противне — понимать, что нас видели и знали, как действовать наиболее эффективно, а мы были как слепые котята, ориентируясь по слуху и пытаясь спрятаться за машинами, которые получали всё больше и больше дыр в корпусе. Я бы с радостью подождал подкрепления с севера или от тех, кто атакует с востока, но нас рано или поздно бы прижали. Не сразу осозналось, что я не одел шлем и уже думал, что нашего командира шлёпнули первым же выстрелом, чего это не слышно команд, а когда осенило кое-как залез в машину и наконец-то нахлобучил на себя эту чёрную матовую каску с таким же чёрным, но глянцевым стеклом спереди.

Мы бы действительно все здесь и остались гнить в молодом лесу, но всё-таки, когда наша «южная» часть войска прибыла полностью мы стали понемногу оттеснять сибиряков к городу, а они всё слабее снабжали нас пулями. У них-то оружейного завода на территории не имеется. Для меня весь тот бой проходил вообще, как в тумане и как-то мучительно долго, он и правда длился до глубокой ночи, и меня не убили, наверное, только потому что это был самый удачливый день в моей жизни. Мне ни о чём кроме сына не думалось и лишь изредка я вылезал из своих мыслей, чтобы пострелять. Но в меня не попадали или может я уже походил на безумного и в такого стрелять не интересно, я раз десять сам понимал насколько глупо я раскрылся перед врагом, и скольких раз ещё и не заметил. В общем для меня до сих пор загадка почему никто не продырявил меня в тот день.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Где-то часов в двенадцать ночи в ушах раздался голос командира, не Сергея, к моей радости, он теперь был командиром у кого-то другого. Голос сообщил, что Лукина взяли и либо он сейчас предложит сдаться всей их армии, либо его расстреляют и выбросят как мусор куда-нибудь гнить. Для меня и солдат из отряда от этого события война не останавливалась, но потом выстрелы из темноты резко затихли. А потом сообщили и нам, что он отозвал свою армию. Солдаты Сибирской Республики стали разоружаться прямо там, где стояли: из окон стали вылетать автоматы, а из пустых дверных проёмов подъездов стали вытекать ручейки людей с поднятыми руками. Они становились на колени и клали руки за голову, я смотрел на них с высоты из разбитого окна и в сердце щемило: завтра им предложат быть в нашей армии, кто не согласится в лучшем случае попадёт в «свинарник», остальных ждёт пуля в голову. Как всегда.

В дали можно было ещё слышать выстрелы — те, кто отказался сдаваться, некоторые пытались бежать и их пристреливали тоже, кто-то хотел отсидеться и не выходил. Нам же приказали прочесать дома и отловить всех, кто прячется, доставить их на улицу и там уже сержанты укажут, что делать дальше.

Я отправился прочесывать, надеясь, что никого не встречу, не потому что страшно, а потому что отвести человека своими руками на смерть, беззащитного, признавшего поражение, это совсем не тоже самое, что бой, где или ты, или тебя. Нас было двое, так было надежней, но я попросил второго парня о том, чтобы пойти в подъезды по одному, разделиться, что-то придумав о том, что так будет быстрее, врагов-то тут вообще нет скорей всего.

И действительно: я прошёл почти все этажи, но на последнем, пятом, я услышал шорох в квартире, она точно не была жилой и поэтому решил войти внутрь. Завернул за угол направляя в комнату автомат, а на меня автомат направляли тоже. Солдат стоял спиной к окну, поэтому лунный свет хорошо освещал меня, а от него оставил только чёрную фигуру, я не знал, что делать, но просто не мог заставить себя выстрелить, хотя это было бы самым логичным — сдаваться же он не собирается. И тогда мой рот, будто объявив независимость от меня сказал:

— Я не хочу стрелять, — произнёс я хрипловатым голосом, от того, что много орал сегодня, — просто положи автомат, я выведу тебя, только не стреляй, будет выстрел — сюда прибегут десять других.

— Как тебя зовут? — Неожиданно спросил он.

— Ложи автомат, — злобно прошипел я, я ему спасаю жизнь, а он про какое-то имя, — быстро.

Я услышал что-то похожее на смешок. Но тем не менее через несколько секунд солдат медленно положил автомат на пол, и так же медленно выпрямился, подняв руки вверх. Подойдя к нему сзади, я отвёл своё оружие за спину, взял его руки и заломав повёл вперёд, солдат, наверное, был уверен, что я сейчас его сдам куда и остальных, но я уже знал — сегодня у него везучий день.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пока мы спускались свет всё так же попадал только на меня, а этот мужчина вряд ли намного старше, может лет на пять-восемь, всё пытался что-то рассмотреть в моём лице. Я повёл его по улице, а как только заметил неосвещённое луной и редкими фонарями место между домами завёл его туда.

— Ты знаешь куда бежать? — быстро прошептал я. Лицо солдата было таким, будто я говорил не на русском, — не тупи ты, я не поведу тебя ко всем, беги.