День «N». Неправда Виктора Суворова - Андрей Бугаев

Вот что пишет Штеменко:

«…под влиянием наших временных неудач на фронте некоторые наши командиры прониклись излишней подозрительностью. В какой- то мере это болезненное явление коснулось и Генштаба. Как-то один из вновь прибывших командиров, наблюдая работу полковника А. А. Грызлова над картой, обвинил его в преувеличении мощи противника. К счастью, наша партийная организация оказалась достаточно зрелой и отвергла нелепые домыслы»[472].

Какая, собственно, разница, хотел вновь прибывший товарищ, воспользовавшись традиционными методами, расчистить себе место либо действительно считал, что отражение реального положения на фронтах, пусть даже и на картах Генштаба, недопустимо? Уверен, партийная организация Генштаба «оказалась достаточно зрелой» лишь потому, что война уже изменила нашу жизнь. Знающих, опытных, смелых работников уже нельзя было в одночасье вычеркнуть из общего списка. Период, когда брали всех подряд за «щи ленивые»[473] и использование в определенных целях газетных обрезков с портретами вождей, отодвинулся до лучших времен. Но представляете, сколько откликов доброхотов всех рангов вызвала бы одна лишь мысль об организации обороны в глубине нашей территории? Сколько доносов пошло бы «куда надо», сколько голов полетело?..

Никто ведь не отрицает, что командиры рекогносцировали местность у самой границы, только что из этого следует? Войска-то не могли располагаться между пограничными столбами, они были расквартированы на некотором, иногда значительном, отдалении, в военных городках. Где были магазины, баня, клуб, казармы — выделенные горсоветом бараки, электричество, вода… Где была инфраструктура. А рубеж развертывания, окопы, землянки, если успели их отрыть до того, как на самом верху закусили удила, — вдоль границы. Вот и выезжали командиры, не все, лишь те, которые были поумнее, посмотреть, что там, перед окопами, на сопредельной территории.

Вот одно из высказываний, на которые ссылается В. Суворов:

«…Наблюдая немецких пограничников в каких-нибудь двадцати — тридцати шагах, встречаясь с ними взглядами, мы и виду не подавали, что они существуют для нас, что мы ими хоть в малейшей степени интересуемся…

…Может быть, нужно было с самого начала, не опасаясь дипломатических тонкостей, прямо говорить с бойцами о неизбежном противнике… ясно и четко называть полевые учения гитлеровцев прямой подготовкой войны»[474]. Как видим, о превентивном ударе — ни слова. Ясно и четко заявить о надвигающейся войне не мог себе позволить не только дивизионный комиссар, но и командующие округами. Скажи такое Севастьянов не то чтобы солдатам, друзьям и жене, вполне может статься, что мемуары его оказались бы совсем о другом.

Возможно, я и ошибаюсь, но то, как отзываются в своих воспоминаниях о немцах наши командиры, то, что они якобы «с самого начала» видели в них врага, представляется мне весьма и весьма сомнительным. Не могло же после такой войны прозвучать в воспоминаниях следующее: «Немцев, после совместных операций в Польше, после парада в Бресте, мы рассматривали как союзников. Встречаясь с их пограничниками, улыбались, поздравляя, таким образом, с очередной победой над общим империалистическим врагом. И они в ответ приветствовали нас характерным поднятием руки. Ребята все были крепкие, на подбор. Ладная, красивая форма сидела на них как влитая, выгодно отличаясь от линялых наших гимнастерочек…»

Вторая группа «доказательств» представляется более серьезной. В. Суворов утверждает, что был разработан план нашей грандиозной решающей наступательной операции. Вот что он пишет: «Как же могло случиться, что Красная Армия вступила в войну без планов?.. Как же получилось, что Красная Армия в первые месяцы войны была вынуждена импровизировать?..

На прямой вопрос, были ли планы войны у советского командования, Жуков отвечает категорически: да, были. Тогда возникает вопрос: если планы были, почему Красная Армия действовала стихийной массой без всяких планов? На этот вопрос Жуков ответа не дал. А ответ тут сам собой напрашивается. Если советские штабы работали очень интенсивно, разрабатывая планы войны, но это были не оборонительные и не контрнаступательные планы, то — какие тогда? Ответ: чисто наступательные»[475]. Выстроенная логическая цепочка просто поражает своей стройностью. Все говорят, что плана не было, Жуков говорит — был, следовательно, план был наступательным.

Однако откуда автор взял, что Генштаб не разработал план военных действий, кто ему об этом сказал? Жуков, Баграмян, Василевский, Штеменко утверждают как раз обратное: план развертывания советских войск не только существовал, но с изменением обстановки весной 41-го был переработан. В случае начала войны, в частности, в Киевском военном округе должен был вступить в силу план прикрытия границы «КОВО-41»[476]. Аналогичные планы выдвижения войск существовали и в других приграничных военных округах. Был разработан и план мобилизации, предусматривающий не только призыв приписного состава, но и передачу в войска из народного хозяйства автотранспортной техники[477]. Замечу, о том, что планировалось именно наступление, не говоря уже о превентивном ударе, нигде не упоминается.

Ссылка на содержимое Красных пакетов[478] также весьма и весьма сомнительна. Если бы, как утверждает В. Суворов, в них действительно содержался хоть намек на наше наступление, немцы, в первые же дни захватившие десятки таких «пакетов», раструбили бы об этом на весь мир. Во всяком случае, он не приводит ни одного документа. А я приведу. Вот докладная записка командира 75-й стрелковой дивизии генерал-майора С. И. Недвигина, представленная командующему 4-й армией генерал-майору А. А. Коробкову на 12-й день войны:

«Товарищ генерал-майор, наконец, имею возможность черкнуть пару слов о делах прошедших и настоящих. Красный пакет опоздал, а отсюда и вся трагедия! Части попали под удар разрозненными группами. Лично с 22-го по 27-е вел бой с преобладающим по силе противником. Отсутствие горючего и боеприпасов вынудило оставить все в болотах и привести для противника в негодность.

Сейчас с горсточкой людей занят и обороняю город

Пинск, пока без нажима противника. Что получится из этого, сказать трудно.

Сегодня получил приказание о подчинении меня 21-й армии. Пока никого не видел и не говорил, но жду представителей.

Настроение бодрое и веселое. Сейчас занимаюсь приведением в порядок некоторых из частей. За эти бои в штабе осталось 50–60 процентов работников, а остальные перебиты.

Желаю полного успеха в работе. Вашего представителя информировал подробно.

С комприветом генерал-майор Недвигин»[479].

Делать купюры в этом документе рука не поднимается. Если бы немецкие генералы могли это прочитать, уже тогда, в начале июля, они бы поняли, насколько упорной и длительной будет эта война. И уж поверьте, будь в пакете приказ выдвинуться с боями, скажем, в район Люблина, генерал Недвигин, упоминая о нем, использовал бы другие слова.

А вот как описывает момент вскрытия пакета К. С. Москаленко:

«Мы быстро прошли в штаб. Здесь я вскрыл мобилизационный пакет и узнал, что с начлом военных действий бригада должна форсированным маршем направиться по маршруту Луцк, Радехов, Рава-Русская, Немиров на Львовское направление в район развертывания 6-й армии»[480]. Если бы 1-я птабр предназначалась для прикрытия правого фланга нашей наступающей из Львовского выступа группировки, ей следовало бы развернуться восточнее Сокаля, но уж никак не между Львовом и Немировом, в самом центре предполагаемого якобы сосредоточения мехкорпусов[481]. А главное, от Луцка до Немирова по прямой не менее ста пятидесяти километров.

Теперь понятно, почему план боевых действий так и не успел вступить в силу и Красной Армии пришлось импровизировать? Пока войска поднялись по тревоге, пока разбросанные по гарнизонам полки и батальоны начали выдвигаться к границе, отведенные им рубежи зачастую уже оказывались заняты противником.

Если учесть, что советская авиация понесла в первые часы невосполнимые потери и выдвигавшиеся к границе колонны подвергались на марше непрерывной ожесточенной бомбардировке, если вспомнить, что фактически отсутствовала связь, станет понятным, какая началась неразбериха. Станут понятны и слова генерал-майора Крылова, на которые ссылается В. Суворов: «Конечно, у нас были подробные планы… Но, к сожалению, в них ничего не говорилось о том, что делать, если противник внезапно перейдет в наступление»[482].

Поставьте себя на место командира дивизии. Полки его, на ходу приводя себя в порядок, под непрерывным воздействием авиации противника, выдвигаются к границе, и вдруг выясняется, что оговоренный планом рубеж уже немцами занят. Связи со штабом армии нет. Что делать в этой ситуации? Каждый принимал решение на свой страх и риск. Одни пытались во что бы то ни стало прорваться к границе, другие — обороняться там, где их разведка столкнулась с дозорами противника, третьи занимали ближайшие выгодные рубежи и ждали указаний. Известны случаи, когда вышестоящие начальники, как правило, командармы, своей властью подчиняли оказавшиеся под рукой части и, не обращая уже внимания на директивы Красных пакетов, направляли войска, сообразуясь со сложившейся обстановкой. Это помогло им втянуться в войну с меньшими потерями, но усилило неразбериху и, по существу, ставило на мобилизационном плане жирный крест. Уже в первые часы стало очевидным, довоенные планы безнадежно устарели и применены быть не могут.