День «N». Неправда Виктора Суворова - Андрей Бугаев

Он-то убеждает нас в том, что Сталин еще в августе 39-го решил вступить в войну до осени 1941 года[501]. Вне зависимости от того, что произошло бы за два года в Европе. Надо полагать, вне зависимости от того, против кого пришлось бы воевать. Но разве это не абсурд?

Из всего сказанного приходится сделать следующий вывод. Не все было так просто. Рискну предположить, что в августе 39-го Сталин пошел на союз с Гитлером прежде всего потому, что он сулил ему, помимо гарантий нескольких лет безопасности и скорых реальных дивидендов, весьма заманчивые перспективы. Весь опыт Первой мировой войны свидетельствовал, общеевропейская схватка неизбежно примет затяжной характер, и преимущество получит тот, кто вступит в войну последним. А тут ему предлагали Прибалтику, Бессарабию и Финляндию как раз в обмен на нейтралитет в будущей мировой бойне. Казалось, с нападением Гитлера на Польшу обстановка для СССР складывалась более чем благоприятная.

Вместе с тем предугадать развитие событий было невозможно, и Сталин начал наращивать численный состав армии. Финляндия лишь подхлестнула этот процесс, вождь хорошо знал, что бывает с теми, кто дал повод посчитать себя слабым. Когда же летом 40-го была разгромлена Франция, и вместо вцепившихся друг другу в глотки, истекающих кровью, смертельно усталых, израненных противников на границе возник закаленный в боях, набравший непомерную силу, жаждущий крови колосс, не иметь достаточно большой армии стало равносильным спровоцировать немцев на нападение. Сталин боялся Гитлера, но вместе с тем уверен был, что последнего остановит одна только лишь наша мощь, осознание того факта, что сопротивление будет жестоким, и победа вряд ли окупит понесенные ради ее достижения потери.

Как-то ускользнул из внимания В. Суворова тот факт, что до середины мая Сталин был куда смелее. В частности, именно в мае им была одобрена идея выдвижения на тыловой рубеж армий Второго стратегического эшелона. Дело в том, что первоначально немцы планировали напасть на СССР. 15 мая 1941 года. Именно эта дата и фигурировала в разведсводках, и я не вижу причин, по которым Сталин должен был безоговорочно отвергнуть эти сообщения. Известные события в Югославии, сдвинувшие начало войны более чем на месяц, масштабная кампания дезинформации, организованная абвером[502], а главное, абсолютная бесперспективность столкновения с немцами один на один, нежелание его[503] привели Сталина к мысли, что нужно просто переждать. Не дать Гитлеру повода. Уверить его в том, что СССР не только не нападет, но не представляет даже потенциальной угрозы.

Вместе с тем само сосредоточение, почти в открытую (да разве можно такое утаить?), ударных сил Вермахта у наших границ недвусмысленно указывало на скорое нападение. Это понимали многие. Другое дело, что даже командующие округами в обстановке, когда Сталин войны с немцами не желал и сам уверовал, что Гитлер не нападет, не могли не только предпринять мер по укреплению нашей обороноспособности, но даже заявить открыто о надвинувшейся угрозе. Смогли Жуков и Тимошенко. Надо полагать, когда они пытались убедить Сталина во всей серьезности положения, им было что сказать[504]. Надо полагать, настойчивость наркома и начальника Генштаба что-то да значила.

Отсюда и вся двойственность сталинских решений, среди которых запрет занять Предполье и призыв 800 тысяч резервистов, демонстрация нашей небоеготовности и столь счастливо выгруженный под Киевом и восточнее Минска Второй эшелон, скрупулезное выполнение до последних часов торгового договора с немцами и тайная, если хотите, мобилизация. Отсюда и пять миллионов под ружьем, и разбросанность их по огромной территории. И многое, многое другое, свидетельствующее, что Вторая мировая война началась, конечно, не 19 августа.

Но что же «февраль 41-го»? Предоставим слово самому В. Суворову. Вот что он пишет:

«Коммунистические[505] историки уверяют нас, что до 22 июня 1941 года между СССР и Германией существовал мир, который якобы 22 июня был нарушен Германией. Эта смелая гипотеза фактами не подтверждена. Факты говорят об обратном. Развернув в феврале 1941 года командные пункты фронтов. Советский Союз фактически вступил в войну против Германии, хотя об этом и не заявил официально»[506].

Что тут скажешь? Разве есть смысл доказывать, что готовить командные пункты начали лишь в середине мая, а вывести на них фронтовые управления планировалось лишь в середине июня?[507]

Вы вдумайтесь только в то, что пишет В. Суворов. Если развертывание командных пунктов фронтов — это признак агрессивных устремлений и вступление в войну с Германией, то что же тогда такое план «Барбаросса», сосредоточение у наших границ всех ударных сил Вермахта, наличие не просто общих директив, но конкретных наступательных планов?..

Наконец, что же тогда 22 июня?!

Глава 15

Война, которая была на Юго-Западном направлении

История не признает сослагательного наклонения. Всякое предположение неизбежно предположением и остается. Слишком много факторов, слишком много событий. Зачастую связанных, переплетенных между собой и отнюдь не опосредованно.

Нам не дано знать, как развивалась бы ситуация, напади Сталин первым. Мы можем лишь догадываться.

В то же, время история щедра на аналогии и примеры. И если мы хотим представить, чем мог обернуться наш превентивный удар, думаю, следует обратиться к ним.

Как-то не афишируется, что в июне 41-го на Юго-Западном и Южном фронтах, особенно в сравнении с другими направлениями, сложилась куда более благоприятная для нас обстановка. И война начиналась здесь иначе. Рискну утверждать, именно подобный характер носили бы первые бои, именно так они и закончились бы, напади мы первыми.

Основной удар немцы наносили в центре. В первую очередь им нужно было окружить и уничтожить войска Западного фронта. Группы армий «Север» и «Юг» прежде всего обеспечивали фланги танковых клиньев, устремившихся к Минску. И если наш Северо-Западный фронт оказался слишком слаб, чтобы разгромить врага, то на Юго-Западном направлении была сосредоточена самая крупная группировка войск, и это были лучшие наши силы. Если и имели немцы превосходство в живой силе, то незначительное. В танках же мы превосходили противника почти в четыре раза[508]. Не хватало Вермахту и авиации. Во всяком случае, на аэродромах было уничтожено не более 180 наших самолетов[509], что на порядок меньше, чем на Западном фронте.

Если в других местах немцы в первый же день смяли оборону и вырвались на оперативный простор, то здесь с ходу прорвать фронт не удалось. Более того, вбив клин в стык между 5-й и 6-й армиями, танковые дивизии Клейста сами оказались в полуокружении…

Впрочем, бои на Юго-Западном направлении заслуживают особого внимания.

В предвоенные годы традиционно принято было считать, что немцы, напади они на СССР, нанесли бы основной удар на юге, стремясь оккупировать богатые хлебородные районы и открыть себе дорогу к промышленному Донбассу, а в перспективе и к северокавказской нефти. Соответственно, здесь, на Юго-Западном направлении, и была сосредоточена самая сильная группировка советских войск. В частности, в составе Юго- Западного фронта[510] границу прикрывали: в полосе от Влодавы до Крыстынополя -5-я армия[511] (на удалении от 10 до 150 километров от границы — пять стрелковых дивизий, 22-й мехкорпус и части усиления); южнее, на Львовском направлении, в полосе от Крыстынополя до Радымно — 6-я армия[512] (три стрелковые, одна кавалерийская дивизии, 4-й мехкорпус и части усиления); на Перемышльском направлении, в полосе от Радымно до Творыльце — 26-я армия[513] (три стрелковые дивизии, 8-й мехкорпус и части усиления); наконец, на южном фланге — растянувшаяся от Радымно до Черновиц[514] 12-я армия[515] (шесть стрелковых дивизий, 16-й мехкорпус и части усиления).

Немцы имели подтянутые к границе, готовые к наступлению соединения группы армий «Юг»: 6-ю и 17-ю полевые армии, 1-ю танковую группу[516] и Венгерский корпус[517].

Следует отметить, что и боевая подготовка советских войск поддерживалась на достаточно высоком уровне[518], и новый командующий выгодно отличался эрудицией и трезвым взглядом на вещи.

Это отдельная тема, но обойти ее невозможно. Почему Западный фронт был окружен и разгромлен, практически уничтожен, уже в первых числах июля, а Юго- Западный в первые дни не просто успешно оборонялся, но и наносил настолько ощутимые контрудары, что в какой-то момент инициатива едва не выскользнула у немцев из рук? Понятно, что на Западном направлении Вермахт располагал большими силами, понятно, что там они изначально нацеливались на окружение ядра наших войск. И все же…

Павлов и Кирпонос. На своем ли месте оказались они 22 июня?