Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

Вместо ответа я подхватила куртку и пошла к двери.

Поселок Вереево давно считался своеобразным пригородом Вороховки, хотя формально он находится за городской чертой. Раньше там была военная часть, потом ее расформировали, а аэродром передали в ведение городских служб. Чего там только ни организовывали: и станцию по обслуживанию газопровода, и клуб парашютистов, и лётную школу, но, в конце концов, решено было создать на старой базе аэропорт. Реконструкция была завершена года два назад, и аэропорт работал. Но популярностью среди жителей Империи не пользовался, Во-первых, обслуживались только внутренние имперские линии, а страна не так уж велика. Во-вторых, состояние отечественной техники внушало беспокойство большинству граждан. И, в-третьих, цена на билеты такова, что кажется, словно летишь на другое полушарие, а не в соседний областной центр.

Всего пятьдесят минут в воздухе, пятьдесят минут тишины и тревожных раздумий. Человеку дан разум в наказание, чтобы он мог основательно испортить себе жизнь мыслями.

— Адаис Петрович, — позвала я, когда загорелось табло "пристегните ремни".

— Да?

— Вы сказали, что призрак — моя биологическая мать, это установлено точно?

— Да, — он сложил руки на животе.

Я кивнула и отвернулась к иллюминатору. Обидно получать подобные известия так, мимоходом. Хотя это мало что меняет.

В аэропорту нас встречала служебная машина местной службы контроля, но за руль сел сам Адаис Петрович, отослав специалиста, вручившего ему ключи. Тогда впервые меня кольнуло подозрение.

Малозерец — большой промышленный центр, специализирующийся на добыче природных ископаемых. Каких именно, я из школьных уроков географии не запомнила. С высоты птичьего полёта мегаполис напоминает вытянутую каплю, один бок которой упирается в Инатарские горы, охватывающие почти весь север империи, а с другого граничит с заповедником. Из-за своеобразной изолированности воздушное сообщение — почти единственный способ попасть в город, не считая промышленных туннелей через горы и порта на судоходном озере, окружающем Малозерец с востока.

Город получил название в честь Малого Озера, вернее, так исторически сложилось, а последнему императору хватило ума не затевать при восшествии на престол повсеместное переименование городов и улиц.

В город мы заезжать не стали, судя по указателям, обогнули Малозерец по первой окружной дороге и двинулись дальше на запад. Сколько я ни представляла карту, не могла припомнить ни одного населённого пункта в этом направлении. Дорога стала откровенно плохой.

— Куда мы едем?

— В Добытчик. Посёлок, где родилась твоя мать, — ответил старик, пристально всматриваясь в редкий пожелтевший кустарник, росший по обе стороны дороги.

— Не называйте её моей матерью, — попросила я.

Старый псионник не счёл нужным ответить.

Трубы добывающих и перерабатывающих заводов мы оставили за спиной. Гигантские исполины разной расцветки и формы, от старых многогранников до вытянутых каменных сигар, нещадно дымили, монотонно выплёвывая в голубое небо сгустки белых и чёрных облаков. Впереди лишь темно-серый, местами проваленный асфальт, вдоль обочин редкие деревья с остатками листьев, справа — непаханое поле с неопрятной высокой травой, успевшей уже высохнуть, но не упасть. За ним чёрная полоса леса.

— Уже скоро, — сказал Адаис Петрович, — Пара километров. Там тебя наверняка наследство дожидается, — впереди показались первые домики, и машина сбавила скорость, — можешь претендовать. У Маринаты других детей не было.

Прозвучало, как издёвка.

Машина затормозила у двух домов, претендующих на звание развалюх года. Прямая, как стрела, улица уходила вперёд, по обе её стороны домики разной степени изношенности чередовались с пепелищами и пустырями.

— Раньше здесь шахта по добыче угля была, потом истощилась. Местные кормятся с земли, урожай собрали — и в город продавать, — псионник повернулся ко мне. — Дом номер семнадцать, улица тут одна.

— Что я им скажу?

— Что угодно, хоть про наследство заикнись. Уверен, этой темы надолго хватит, — старик снова стал раздражаться.

— Если их нет дома? — мы оба понимали, что я тяну время, но выбираться из машины не хотелось. Одно дело рассуждать о помощи там, за толстыми стенами, и совсем другое — выйти.

— Прогуляйся вокруг дома, в огород залезь. Помелькай туда — сюда.

Я видела, как на его лице появляются нетерпение и скрытая неприязнь и с вздохом взялась за ручку. Почему он не даст мне время подготовиться, ведь перед ним не один из чёртовых пси специалистов?

— Твой кад-арт? — рука требовательно застыла в нескольких сантиметрах от лица. — Кто клюнет на приманку в бронежилете?

Дрогнувшими пальцами я расстегнула цепочку и вложила зеленоватый сапфир в раскрытую ладонь. Дверь тихо щёлкнула, выпуская меня из тепла салона в объятия холодного воздуха.

Теперь всё встало на свои места. Как он собирается поймать призрака, не выходя из машины? Старик привёз меня сюда не для этого. Он всё же винил меня в смерти Алисы или боялся за сына. Боялся, что потеряет и его. Решение покончить с угрозой выглядела логично. Угроза — это тот, кого защищают специалисты. Я.

— Не бойся, — донеслось вслед.

Что чувствует человек, приговорённый к смерти? О чем он может думать, зная, что скоро его не станет? Есть ли у него время осознать и принять это? Люди не часто требуют суда мёртвых. Какие для них эти последние минуты? Каково это — удовлетворить ярость призрака и умереть?

Ещё посмотрим, кто окажется сильнее. Я сжала кулаки. Вот вернусь и… И что? Отомщу? Призраку к псионнику не подойти. Вот ведь. И, главное, сама вызвалась.

Порыв ледяного воздуха ударил в лицо, и я сбилась с шага. Обхватила себя руками и сжалась. Но ничего не произошло. Обычный ветер, воздух, сбивавший с деревьев оставшуюся листву и заставляющий глубже кутаться в одежду.

Я вдруг с всеобъемлющей чёткостью поняла, что умру не когда-нибудь, гипотетически, а именно сегодня. Рука сама потянулась к карману, к лежащему там телефону. Мне хотелось набрать номер и сказать несколько слов, хоть кому-нибудь.

Родители? В состоянии комы не очень-то поговоришь. Влад? Нет, не стоит пугать друга ещё больше. Кто остался? Варисса? Теся? Сёма? У последнего отродясь телефона не было, я даже не уверена, умеет ли он им пользоваться. Имя всплыло само, из тех воспоминаний, к которым я запретила себе возвращаться. Дмитрий.

Хотелось услышать его голос. Сделанного не воротишь, так что нечего понапрасну оглядываться назад. Несколько минут я разглядывала блестящий корпус телефона, а потом с сожалением убрала обратно.