Архив - Илья Штемлер

Обессиленная Дарья Никитична привалилась спиной к стеллажу, дожидаясь избавителя. И, что самое удивительное, вблизи лицо человека с тележкой показалось ей очень знакомым. Просто напасть какая-то. Может, она встречала его внизу, пока ждала эту Нинку Чемоданову, много всякого люда прошмыгивало вперед-назад…

И человек таращился на нее с удивлением. Потом набычился, выкатил от подбородка жирный зоб и вобрал голову в поднятые плечи. Словно хотел незаметно проскользнуть. Держи карман, Дарья Никитична скорее помрет, чем перепустит его, жди, когда кто еще появится в этой трубе! Она сделала шаг и перегородила дорогу. Тележка остановилась. И тут Дарья Никитична узнала в нем того, кто приходил домой к этому прохвосту, ее племяннику Будимиру.

– Здравствуйте, – певуче проговорила она.

– День добрый, – нехотя ответил Хомяков.

– Как вы тут очутились? – продолжала петь Дарья Никитична.

– Я-то на работе, а вы как здесь оказались? – Хомяков понял, что лучше поскорее признать бабку. Иначе от его увиливаний старуху может заклинить, и она сорокой разнесет факт маложелательной для Хомякова встречи.

– Заблудилась, елки-палки. Пошла искать здешнюю работницу, Нину Васильевну Чемоданову. И хоть кричи. Как в лесу… Знаете ее, нет?

– Знаю, – вздохнул Хомяков. – Держитесь за мной, доведу.

Дарья Никитична перепустила тележку и устремилась за быстро шагающим Хомяковым, рассказывая в затянутую сатином жирную спину о своих злоключениях со справкой.

– Да не беги ты, бес! Не молодая ить! – переводила дух старуха.

Хомяков нехотя придерживал шаг. Приблизившись к разветвлению, он свернул тележку в боковой коридор.

– Это ж надо, – сокрушалась Дарья Никитична. – И дернуло меня сюда шмыгнуть, а? Нет чтобы туда.

Дверь комнаты под номером шесть оказалась в нескольких шагах от развилки.

Хомяков остановил тележку и повернулся к бабке.

– Вы вот что… Не стоит говорить, что мы как-то знакомы. Подумают, что вы на знакомстве с сотрудником сыграть хотите, знаете, как бывает?! Все сделают наоборот. Словом, нет меня. Ясно?

Дарья Никитична кивнула. Доводы мужика показались ей весьма разумными. Люди ведь разные. Другой всякий раз норовит сделать наоборот, насолить ближнему…

– Конечно, умолчу, – заговорщески шепнула Дарья Никитична. – Дай бог тебе здоровья… Ступай трудись, помоги тебе Христос…

Рабочий стол Чемодановой притулился у самого окна. Казалось, папки, что его захламляли, стекали прямо с улицы, через подоконник, и замирали на столе. А часть из них переместилась на пол и вползла на старый трухлявый диван.

Не раз аккуратистка Шереметьева выговаривала Чемодановой за развал. Особенно после истории с представителем Архитектурного управления, одним из тех, кто зачастил в архив, гонимый постановлением об охране исторических сооружений. Тот очкарик топтался вокруг стола Чемодановой, споткнулся и сломал ногу. Чемодановой учинили жуткий разнос, лишили премии, но спустя некоторое время папки вновь сгрудились на полу и диване. Недаром говорят: привычка – вторая натура… Что касалось самой работы, то Нина Чемоданова была на отличном счету, прекрасно справлялась не только со своими обязанностями, но и тянула тяжелый воз договорных работ по самой разной тематике. Предложение архива о выделении из отдела исследования специальной хозрасчетной группы во главе с Чемодановой вот уже год блуждало по инстанциям, собирая мнения и подписи. Никак не могли найти статью бюджета, по которой можно накинуть Чемодановой две-три десятки в месяц. И изыскать средства на оклад нескольким сотрудникам будущей группы. «Они тебя боятся, – говорила Шереметьева. – Еще помнят бучу, затеянную вокруг вологодского масла. А доверь тебе группу, ты всех на уши поставишь. Ведь куда ни кинь, везде можно поучиться у царя-батюшки». – «И пусть учатся, если отняли и ничего не дали взамен, – горячилась Чемоданова. – Не могут найти несколько сотен рублей в месяц, чтобы получать миллионы».

Ощущение бесполезности своего труда наваливалось на Нину Васильевну Чемоданову. Она уставилась в пыльное уличное стекло. А в голову лезли всякие мысли. Сложным образом переплетая личную судьбу с тем, что происходило вокруг. И печалили еще больше.

Почему они так странно расстались тогда с Янссоном? Странно?! А что могло быть! Близость? Он не хотел, Чемоданова это чувствовала. Человек определенного воспитания, определенных традиций, он не мог перешагнуть через условность их непродолжительного знакомства. И она точно так же… Или она не хотела? Что-то ей мешало дать понять этому северному медведю, что она сдерживает себя…

Чемоданова усмехнулась. С собой-то к чему лукавить?! Почему она решила, что Янссон тянулся к ней? Может быть, совсем наоборот! Возможно, его останавливало совсем другое?

Чемоданова вытащила из тумбочки зеркало, поднесла к лицу и принялась придирчиво себя осматривать. Что-то тронула на лбу, коснулась согнутым пальцем ресниц, отметила едва заметные круги под глазами, вытянула губы, оглядела ровные чистые зубы, высунула остренький кончик языка.

И тут увидела, как дверь за ее спиной приоткрылась и в проеме показалась простоволосая бабуля с платком на плечах…

– Дарья Никитична?! – Чемоданова тут же признала свою клиентку. – Как вы сюда залетели? – она оставила зеркало и обернулась.

– Я, Васильевна, я, – беспрестанно кивая, Дарья Никитична втянула себя в отдел. – Жду, понимаешь… А милиция и говорит: «Ступай, погляди, может, что случилось? Может, и ждать ни к чему».

– Мы договорились на три часа? – удивилась Чемоданова.

– Не. На одиннадцать.

– Вот еще… У меня записано. На календаре, – Чемоданова перекинула листок календаря и смутилась. – Верно. Одиннадцать… Ох, извините, Дарья Никитична. Виновата я.

– Бывает, – снисходительно поддержала старая. – Чуть не заблудилась я тут. Хорошо, один… – бабка прикусила язык, вспомнила совет Хомякова.

Но Чемоданова, винясь, пропустила мимо ушей. К тому же зазвонил телефон.

Чемоданова сделала бабке знак присесть где-нибудь, поднесла трубку к уху.

– Хорошо, сейчас приду, – выслушав, ответила она и вернула трубку на рычаг. – Посидите, Дарья Никитична, я скоро. Начальство требует.

– Начальство, это важно, – угодливо ответила Дарья Никитична и принялась высвобождать от папок местечко на пыльном диване. Села, покорно сложив руки на груди.

Начальство, насупившись, взглянуло исподлобья на вошедшую и вновь уткнулось в бумагу, что лежала на столе.

– Ну? – Чемоданова села на табурет, подвернув под себя согнутую ногу.

– Сядь как человек, на нервы действует, – бросила Шереметьева.

Чемоданова нехотя выпростала ногу и села как человек, уложив локти на стол и подперев ладонями подбородок.

– Ну? – повторила она.

Шереметьева взяла лист, положила перед Чемодановой и умолкла в ожидании.

То была докладная от читального зала. И уведомляла о том, что читатель Михеев, профессор из Куйбышева, получил документы Горного совета по неоформленной заявке. Что являло собой или халатность сотрудников отдела хранения, или самоуправство.

– Что случилось? – спросила Чемоданова. – Что там с документами этими стряслось?

– Я не разрешила выдавать, – нервно проговорила Шереметьева. – Во-первых, не по теме. Во-вторых, документы готовят к фотокопировке… Софочкина орава все более наглеет. Они вообще с нами перестали считаться.

– Ну, что касается копирования, то это как раз Софочкина забота, отдела хранения. При чем тут мы? – возразила Чемоданова. Ее начинала злить Шереметьева. Но лучше сдержаться. Как ей надоело сдерживаться перед этой самовлюбленной деревенской красавицей с такой звучной фамилией. – А кто выдал документ?

– Подпись Женьки Колесникова. Это специально, специально, – Шереметьева едва сдерживала слезы.

Чемоданова с удивлением вскинула глаза. Что с ней? Так расстраиваться из-за чепухи? Ну, так выдал Колесников этот несчастный документ, недоглядел. Или думал о другом, сейчас у него забот хватает… Тут она вспомнила о просьбе Колесникова разузнать у Янссона о каком-то человеке, захороненном в Александро-Невской лавре. Она не выполнила просьбу. А ведь помнила, даже вертелось на языке, потом запамятовала – пошли иные разговоры, личные, сторонние. И сейчас, мысленно винясь перед Колесниковым, Чемоданова испытывала на него досаду за ситуацию, в которой она оказалась.

– Мало ли что может выкинуть этот малахольный! – воскликнула Чемоданова, скорее себе, чем Шереметьевой. – И с письмом этим, в управление. Чистый малахольный. Как ты узнала о документе?

– Как-как… Тот профессор из Куйбышева все нервы вымотал. Пообещал жаловаться директору. А назавтра приходит тихий, умиротворенный. Берет из ячейки заказы, отправляется в зал, работает. Девочки заинтересовались такой переменой. А когда тот вернул документы, просмотрели внимательно заявку… Я так это не оставлю.