Время спать - Дэвид Бэддиэл

Но иногда мне, в сущности, нужен именно секс. Анальный секс, более чем любой другой, является сексом ментальным: эротизм заключен в понимании того, что ты делаешь. И помимо этого эпизодического понимания, есть еще одно. Секс — это вообще поиск знания, попытка познать другого человека; проникновение — это изучение, а пенис — это освещающий путь факел (я, естественно, говорю за мужчин, поскольку, сколько я ни изучал, познать женщин так и не смог). Где-то в глубине тела запрятана ее тайна, но обычно кажется, что прямым путем до нее не добраться, в то время как другой путь, с детства, надо полагать, связанный с темнотой и опасностью, кажется самой верной дорогой к средине Иного. С Диной мне особенно хотелось, ведь она все время окутана флером загадочности, и хотя обычно за загадочностью не стоит ничего, кроме желания утвердить собственную ценность (по крайней мере, ценность для изучения), но чувствую, что загадка Дины совсем иного свойства, она настоящая.

Может показаться преждевременным стремление добраться до плода, который, по мнению многих, растет на самой вершине дерева сексуальных странностей, но Дина любит экспериментировать. Она меня всю ночь просила: «Скажи мне, что тебе нравится. Скажи мне, что тебе нравится». Я почему-то ответил, что сосиски. И «Карпентерс». Дина сочла это неудачной шуткой, реакцией на давление с ее стороны. Она хочет, чтобы я с ней разговаривал во время секса. А я не знаю, о чем. Знаю, что там говорят: «о да, детка», «сделай мне хорошо», «тебе нравится? а? мой член у тебя в заднице, тебе нравится?», «о-о-о! о-о-о! о-о-о!», «ja, meine Titten, ficken Sie meine Titten», «ха-ха-ха-ха!» Я не могу такое говорить — иначе мне придется отрастить усы и перекрасить квартиру в пурпурный цвет. Так что, когда она потребовала ответить нормально, я просто и безо всякого выражения сказал: «Анальный секс».

Я еще сказал, что всегда мечтал о нем, как о рождественском подарке.

— Поня-я-ятно, — протянула она, поворачиваясь на спину.

— Что такое?

— Я не уверена, что это удачная мысль.

— А почему?

— Почему? А ты попробуй повернись…

— У женщин болевой порог выше, чем у мужчин.

— Это правда, — согласилась Дина, приподняв бровь.

— Естественно, мы все прекратим, если будет больно.

— У меня такое ощущение, — сказала она, повернувшись на бок, чтобы лучше меня видеть, — что ты эти доводы вызубрил наизусть. Ты, случаем, никого еще об этом не просил?

Я прикусываю верхнюю губу, будто пытаюсь вспомнить что-то.

— А тебе не кажется, что Элис и Бен выглядели… забавно сегодня? — поинтересовалась она, барабаня пальцами по подушке.

— То есть об анальном сексе мы больше не говорим?

— Нет. Они кажутся напряженными из-за этих своих стандартов. Хотя и не насколько напряженными, как мои ягодицы последние пять минут.

— Тебе лучше знать. Ты с ними больше общаешься.

До меня начинает доходить, что мы не только больше не говорим об анальном сексе, мы вообще забыли про какой бы то ни было секс. Я положил ладонь ей на бедро и мгновение наслаждался мягкостью ее кожи, пока она резким движением не сбросила мою руку.

— Это сложно объяснить. Сначала мне показалось, что им было не очень комфортно с… — она замолкла на мгновение, как парашютист перед прыжком, — нами.

Я пропустил это слово мимо ушей.

— А теперь?

— А теперь мне кажется… — она двигала челюстью так, будто жевала жевательную резинку, — что слишком много чести. Что-то беспокоит их, и это не имеет никакого отношения к нам. Похожее напряжение возникало и дома. Не все время, конечно. Так, время от времени.

— А почему вы с Элис не поговорите об этом?

Лицо Дины скривилось в гримасе.

— Мы… не особенно обсуждаем личное. То есть, о ее личной жизни мы практически не разговариваем. Большей частью, потому что все было тихо и гладко. Говорить не о чем.

— Но о тебе вы разговариваете…

— Немного, — ответила она, слегка покачав головой из стороны в сторону. — Но очень устаешь, когда тебе дает советы человек, сам в них никогда не нуждающийся.

Она улыбнулась, но улыбка была предназначена скорее ей самой, чем мне.

— Ты всегда готов выслушать рассказ о чужих бедах, но только если сам потом сможешь рассказать о своих, — сказала она.

Повисло недолгое молчание.

— А тебе раньше никто этого не предлагал?

Секунду Дина не могла понять, о чем я спросил.

— Может, и предлагал, — ответила она не без иронии.

— …Майлз? — все же спросил я после недолгих мысленных дебатов о том, стоит ли упоминать в этом контексте имя усопшего.

Похоже, ей было не очень приятно это услышать; я решил, что это реакция на сам факт упоминания имени Майлза.

— Прости, я…

— Нет, ничего.

Зрачки у Дины сузились до такой степени, что она, наверное, ничего не видела при таком освещении; казалось, она что-то обдумывает.

— Ладно, можешь трахнуть меня в задницу, если для тебя это так важно, — сказала она, поворачиваясь и одновременно с этим вздыхая.

Я оказался перед выбором. С одной стороны, Дине явно не нравится эта затея; любой настоящий джентльмен, не задумываясь, ответил бы: «Да что ты, забудь»; весьма и весьма возможно, что после соития меня захлестнет отвращение к самому себе. С другой — я мог заняться анальным сексом. Боюсь, выбор был очевиден. Я бы, конечно, предпочел небольшую прелюдию, но ничего не мог поделать с тем нарастающем ощущением в паху, которое было, думаю, вызвано прямотой ее предложения; прозаичный секс, уподобленное конвейеру сознание проститутки, решительность поклонницы какого-нибудь певца, расстегивающей ширинку охранника, — во всем этом есть что-то неимоверно возбуждающее; отказ от таинственности секса — это, наверное, самое откровенное обнажение из всех возможных.

К счастью, у меня была на всякий случай припасена баночка вазелина. Я сходил в ванную и взял ее, а вернувшись, застал Дину покорно лежащей на животе. Я запустил руку в банку, достал побольше вазелина и щедро намазал им свой член; затем, паразитируя на данном мне праве, я раздвинул ей ягодицы указательным и средним пальцами правой руки и посмотрел на ее анус. Мысленно приказав глазам использовать весь свет, который только есть, я даже сквозь решеточку теней, которые появились, когда я повернул прикроватный светильник к стене, видел, что все прекрасно, просто классика: все аккуратно загибается вовнутрь, цвет коричневатый, правда с оттенком розового по краям, практически без волосков, почти идеальной формы звездочка. Это может показаться довольно банальным, но анус чем-то похож на пупок, с той лишь разницей, что пупки бывают наружу, а мне это совсем не по душе. На мой взгляд, эротическая привлекательность ануса заключается отчасти в том, что это приглашение в тело, внутрь. С другой стороны, он мне еще и пуделя напоминает.

— Давай уж, вперед, — сказала Дина, в голосе еще чувствовался тот вздох.

Я заботливо поднес скользкую головку члена к ее заднему проходу, но соскользнул, как самый бездарный фигурист на катке; Дина что-то недовольно пробурчала, и я попробовал еще раз. Несмотря на то, что член у меня скользкий, как новорожденный тюлененок, все равно, как всегда, был момент абсолютного сопротивления, возникло ощущение, будто мы подошли к тому пределу, где тело задраивает все люки; но затем я вырвался на безбрежные морские просторы.

— Уф, — отреагировала Дина, без тени намека на то, было ли ей приятно или больно.

Захваченный в безжалостные анальные тиски, я сразу же понял, что переборщил с вазелином, и теперь мог соприкасаться только… в общем, только с вазелином, темно-коричневым цилиндром из вазелина, но это не важно; я все равно мог чувствовать, как слегка напрягается задний проход, когда я двигаюсь в обратном направлении, да и к тому же, как я говорил, анальный секс происходит большей частью совсем в другом месте — в голове. Я как раз собирался подобрать слова, чтобы потом снова и снова с их помощью вызывать к жизни собственные движения, когда Дина опередила меня:

— Скажи мне, что ты сейчас делаешь.

— Я трахаю тебя в задницу, — ответил я.

Эти слова вертелись у моего мозга на языке, так что даже сильная нелюбовь к словам во время секса не успела помешать им вырваться. По крайней мере, мне не пришлось ничего выдумывать; наверное, вся беда с этими разговорами во время самого процесса была в том, что я всегда думал, будто Дина ждет от меня каких-то фантазий; можете обвинить меня в отсутствии воображения, но а) я не фантазирую во время секса — если я задумаюсь о чем-нибудь другом, то, скорее всего, мне примерещатся ноздри мистера Хиллмана, и мне кажется, вы понимаете почему, и б) даже если бы я это и делал, слова обнажали бы факт, что мои фантазии сводятся к порнографическим клише не первой свежести, а то, что еще было в них свежо, тут же уничтожалось бы самосознанием; в итоге у меня возникало бы ощущение — пожалуй, не зря бы возникало, — что мне должно быть очень стыдно. Но так просто сказать, что делаешь, — я могу; а когда занимаешься анальным сексом, развивать эту тему не обязательно.