Вор - Меган Уэйлин Тернер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из воспоминаний меня выдернул голос Софоса:
– Кто тебя научил так драться?
– Отец.
– Он очень сердился, когда ты стал вором?
Мне вспомнилось, какая разгорелась буря, когда я порвал приказ о зачислении в армию.
– Да. – Однако когда мы обсудили и уладили этот вопрос, то стали гораздо ближе. – Но сейчас он смирился.
– Тебе и впрямь надо было идти в армию, – сказал Софос. – Из тебя боец вышел бы лучше, чем из Амбиадеса. Наверное, потому он и сказал «поделом». А когда Поль… – Он запнулся.
Я открыл глаза и увидел, что он плачет. Он утер лицо рукавом. Мне не хотелось вспоминать о том, что произошло у подножия обрыва, а Софосу явно не хотелось думать о том, что случилось наверху.
Он вытер слезы и, глубоко вздохнув, тихо продолжил:
– Волшебник сказал Амбиадесу, что нечему тут радоваться, а капитан сказал, очень даже есть чему, и Амбиадес сначала вроде бы хмурился, как волшебник, но потом вдруг стал очень доволен собой. И тогда мы поняли, что это он рассказал аттолийцам о горной тропе.
Мне вспомнился дорогой черепаховый гребень Амбиадеса, на него обратил внимание даже волшебник. Наверное, поинтересовался, откуда у Амбиадеса деньги на такую вещицу. Я давно подозревал, что Амбиадес находится у кого-то на жаловании и что время от времени его мучает совесть, но полагал, что ему платит кто-то из недругов волшебника при саунисском дворе. Ни мне, ни волшебнику не приходило в голову, что он предал своего короля и перекинулся к аттолийцам.
– Амбиадес хотел было что-то сказать, но тут донесся твой крик.
Я закричал?
– Из тебя выдернули меч, и мы услышали твой вопль аж на вершине обрыва, – дрожащим голосом пояснил Софос. И тут я вспомнил. Вот оно, самое мутное и ужасное, то, что стерлось из памяти. Мне казалось, что вместе с мечом из меня уходит сама жизнь, но нет – жизнь все-таки осталась. Она протянулась между мной и мечом. Наверное, только воля богов смогла бы удержать меня на этом свете, однако сам факт моего существования был для них страшной обидой. Мне было назначено умереть, но вместо этого меня наказали болью. Уж лучше бы я умер.
Я вздрогнул, и боль вернулась, да так, что перехватило дыхание. Софос держал меня за руку, и постепенно приступ прошел.
– Все смотрели только на тебя, – сказал он. – Потом мы обернулись к Амбиадесу, а ему было все равно. То есть его даже не тронуло, что ты погиб. Думаю, ему уже ни до кого не было дела: ни до меня, ни до волшебника, ни до Поля. А Поль – он просто протянул руку и столкнул Амбиадеса с обрыва. И потом…
Софос умолк, тяжело вздохнул и продолжил:
– Потом он тоже полетел вниз вместе с двумя аттолийцами. Волшебник пытался выхватить меч, но солдаты сбили его с ног.
Софос подтянул колени к груди и стал покачиваться взад-вперед. Он плакал.
Я медленно-медленно дотянулся до его ноги и пожал. Что тут скажешь? Поль мне нравился.
– Я знаю Поля с самого детства, – запинаясь, произнес Софос. – Я не хочу, чтобы он был мертв! – Как будто от его желаний тут что-то зависело. – У него жена и двое детей, – рыдал он. – И теперь мне предстоит им сказать.
Я вздрогнул и опять закрыл глаза. Человек, который погиб от моей руки, даже не догадывался, что имеет дело с опытным противником. Он судил только по тренировочному мечу и малому росту. А я захватил его врасплох и убил. Все равно что в темном переулке ударил ножом в спину. Может быть, у него тоже были жена и двое детей. Кто им расскажет? Боль из груди расползлась по всему телу, заныли даже пальцы, едва касавшиеся шершавого пола.
После долгого молчания Софос шепотом спросил:
– Ген! Не спишь?
– Нет.
– Волшебник сказал, что кровотечение прекратилось и ты, скорее всего, поправишься. Если не начнется лихорадка.
– Рад слышать. – И тогда мне отрубят голову.
* * *Когда стражники привели волшебника обратно, солнце уже садилось. Последние лучи проникали в крошечное окошко и падали на противоположную стену камеры. Стена была из того же желтого известняка, что и королевский мегарон по ту сторону Эддисских гор. Весь день я то дремал, то просыпался. Кто-то принес мне поесть – я отдал все Софосу.
– Ген, как ты себя чувствуешь? – спросил волшебник.
– О, прекрасно, – ответил я. В груди словно кипел раскаленный цемент, меня бросало то в жар, то в холод, но меня это не волновало. Меня теперь вообще ничего не волновало, так что, можно сказать, я чувствовал себя прекрасно.
Волшебник пощупал мне лоб и озабоченно нахмурился:
– Ты сегодня что-нибудь поел?
Я закатил глаза.
– Да, глупый вопрос, – признал он. – Софос, раздобыл чего-нибудь съестного?
Тот кивнул.
– А мне оставил?
– Нет, простите, – виновато потупился Софос.
– Ничего страшного, – солгал волшебник. – Я перекусил наверху, за разговором с капитаном королевской гвардии. Очевидно, ее величество скоро соизволит выслушать нашу историю сама.
Он уселся на каменный пол и привалился к стене. Там он мне не был виден.
– Положение у нас немного трудноватое, – сказал он, и я опять выпучил глаза. – Боюсь, только Амбиадес сумел бы убедить аттолийцев, что Дар Гамиатеса мы потеряли. Ты знаешь, что случилось с Амбиадесом?
– Софос рассказал. – Нелегко было поддерживать разговор, направленный ко мне сбоку, но повернуться и посмотреть на волшебника не хватало духу.
– Должно быть, у его отца кончились деньги, и он решил, что лучше стать богатым предателем, чем нищим учеником. Аттолия платила ему, и он устроил за нами слежку. Всю дорогу от королевского дворца в Саунисе за нами кто-нибудь шел. Если мы двигались слишком быстро, Амбиадес нарочно нас притормаживал.
Нам обоим вспомнилась пропавшая из мешков еда.
– Я вынужден принести тебе множество извинений, – признался волшебник.
– Они приняты, – ответил я. Все это больше не имело значения.
– Королева, наверное, рассчитывала потихоньку перебить нас и отправить Амбиадеса домой как единственного оставшегося в живых. Она не обрадуется, узнав, что потеряла такого ценного шпиона, и со смертью Амбиадеса, боюсь, нам вряд ли удастся убедить ее, что Дар Гамиатеса утонул в ручье.
Наступило молчание. Каждому живо представились аттолийские методы извлечения нужной информации.
Волшебник сменил тему:
– В храме на пустоши побывали аттолийские солдаты. – Я повернул голову. Он кивнул. То ли хотел подтвердить истинность своих слов, то ли радовался, что я наконец-то подаю признаки жизни. – Храм полностью разрушен. Арактус ворвался через крышу, и поток воды уничтожил почти все стены. Кое-где остались намеки на то, что когда-то здесь было рукотворное строение, вот и все.
– Когда?
– Точно не уверен, но не больше чем через день-два после нашего ухода.
Мне вспомнилось, как близко плескались воды Арактуса над крышей зала, где обитали боги. Я
