Трое - Георгий Иванов Марков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди всегда уважают такую справедливость, которая отвечает их интересам.
— Дай, я напишу! — говорит Младен и берет карандаш из рук Насо.
Днем был простой, потом они выполнили специализированный ремонт, потом опять небольшой простой… Но недаром Младен знает все нормы наизусть. Верно, простои были не по их вине, однако объем выполненных бригадой работ позволяет покрыть их с лихвой. Это-то и имеет в виду Младен, заполняя форму. Он все обделывает таким образом, что дневной заработок членов бригады получается вполне приличным.
Насо находит это справедливым. Он сам, может быть, не посмел бы так оценить выполненную бригадой работу, но раз Младен это делает, значит так оно и должно быть.
Новичок стал инициатором и другого нововведения. Каждый вечер после работы он извещал членов бригады об их заработке на данное число. Люди живо интересуются, спорят, стараются лучше работать.
— Сколько получилось? — спрашивает Насо.
— Пятьсот двадцать один!
Насо прикидывает.
— По тысчонке на брата. Недурно! — он хлопает Младена по плечу и еще раз заверяет его, что непременно напомнит начальнику участка насчет разряда.
— Нельзя работу седьмого разряда оценивать по пятому! Это несправедливо! — говорит Насо, не сознавая, что пользуется Младеновским понятием справедливости.
После Насо приходят другие. Недовольных нет.
Еще минут пятнадцать писанины. В порядок приводятся другие документы — наряды, заявки на материалы, сведения об использованной энергии, различные формы отчетности.
Прибывает Мануш. Нахмуренный, злой.
— Готово?
— Пожалуйста, мастер!
Мануш подписывает, не глядя на цифры.
— Знаешь что, — неожиданно заявляет он, глядя в окно. — Еще немного поработаешь и сменишь меня, будешь бригадиром! Не для меня эта работа.
Младен изумлен. Так быстро. Это сверх всех его ожиданий.
— Не хочу больше! — говорит мастер. — Надоели мне эти бумаги!
— Но что скажут другие, мастер? — колеблющимся тоном спрашивает Младен.
— Ничего не скажут! Ведь ты и сейчас фактически выполняешь эту работу. Найдется охотник, милости просим. Да что-то я не вижу желающих. Каждый только и смотрит, как бы лишнюю минуту не задержаться на работе. Шалите, дорогие. Бригадиром будешь ты!
И мастер поворачивается спиной. Он удаляется в глубину цеха и продолжает работать, хотя рабочее время давно истекло.
Младен все еще не может прийти в себя. Руки у него дрожат.
— Как минимум, седьмой разряд! — говорит он себе. — И бригадир!
Такое и на лотерее не выпадает. Еще вчера он был новичком. Благодаря содействию директора завода его приняли на работу, еще вчера — гость, а сегодня — бригадир, главный среди нескольких кадровых, опытных рабочих.
— Идет дело! Идет! — ему хочется крикнуть от радости, но он только вонзает кончик карандаша в резинку.
Однако его торжество длится не больше минуты.
«Не прыгай, как ребенок! — властно вмешивается рассудок. — Подумай лучше, не подстерегает ли тебя какая-нибудь опасность? Не очень ли быстро ты шагаешь? Да, необходимо все сделать так, чтобы люди сами пожелали этого! Если это выйдет, то все будет в порядке!
Он закрывает папку. Ему хочется побыть с самим собой наедине.
Идет к Манушу.
— Мастер, — говорит он, — нас звали на склад, запасную сталь посмотреть!
— Иди сам! — сопит Мануш. — Противно мне смотреть на рожи этих кладовщиков!
Младен покорно склоняет голову. Однако он идет не на склад, а к заводским воротам.
— Почему бы не выпить по такому случаю? — думает он. — Но только без никакого шума.
Увидев его, часовой Желязко вытягивается по стойке «смирно». Младен подмигивает ему и сворачивает в город.
Осенний вечер. Цвет чистого неба быстро линяет, мрачнеет. Закат фееричен, но уже подходит к концу…
С голых холмов спускается вечерняя свежесть, проникаясь мимоходом печальным запахом умирающих трав, прелой листвы, красивых и в своем увядании полевых цветов. Этот запах не возбуждает, не кружит голову, не вызывает буйные порывы, а только шепчет:
— Конец! Конец! Конец!
Кругом, насколько видит глаз, разливается пестрая гамма красок, словно собравшихся сюда со всего света. Лимонно-желтое очарование тополей, мрачная страстность изумруда лугов, безразличное ко всему кофейное пятно дубравы, влекущий к себе фиолетовый сумрак лощин, ярмарочная пестрота кирпично-красных кустов и за всем этим — неземная красота дымчатого малахита гор, а над ним — вылинявшее небо…
И во всем этом есть что-то неотразимое, роковое.
Младен смотрит вперед. Его взгляд ни на чем не останавливается…
— Бригадир Младен! — говорит он вслух. — Член расширенного состава инженерно-технического руководства. Член… Нет! Это не так важно!
— Младен!
На скамейке, за поворотом, сидит Виолетта. Она узнала его шаги. Виолетта в юбке и спортивной куртке.
— Ты меня ждешь? — восклицает он.
Странно! Что нашла в нем эта несчастная женщина? И что есть общего между ними?
Виолетта кажется ему совсем чужой.
При мысли о редкой проницательности Виолетты, он вздрагивает. Она может отгадать, что он думает.
Младен подходит к ней.
— Ты меня давно ждешь, Летта? — смиренным голосом спрашивает он.
Она загадочно молчит. Уж не догадалась ли она? Он настороженно ждет. Неужели сейчас, когда он пошел в гору, сразу вдруг все рухнет?
Молниеносное подведение итогов: чтобы не случилось, не так-то легко будет разделаться с ним — он завоевал себе прочное место на работе.
— Давно! — отвечает она хорошо знакомым ему тоном.
Он понимает. Виолетта снова находится в состоянии беспредельного отчаяния.
Только сейчас Младен замечает, что Виолетта еще больше побледнела, осунулась, по лицу ее пробегает нервная дрожь.
— Летта! — говорит он ласковым, очень ласковым голосом, — пойдем на озеро. Хорошо?
Озеро — ее любимое место.
Он всегда боялся, что наступит день, когда она откажется и от прогулок к озеру.
Виолетта молчаливо встает и, что очень редко с нею случается, протягивает руки не в сторону Младена.
Он берет ее за руки и ведет. Ему остается благословить наступление вечерних сумерек. Он не хочет, чтобы их видели вместе.
Они пересекут шоссе. Спустятся к озеру и по берегу пройдут до лодочной станции завода. Едва ли в такой час там будут люди. А если и будут, то все равно. Они выедут на лодке на середину озера и когда вернутся, уже будет совсем темно.
«Мне нужно быть очень внимательным с нею, — думает он. — Плохо то, что люди могут предвзято истолковать нашу дружбу. Это будет ужасно, если они подумают дурное! А кроме того, благородные и хорошие, с точки зрения людей, поступки кажутся ей лицемерными и подлыми! Трудная у меня роль!»
Он вздрагивает. Как бы она опять не догадалась. И как смеет он размышлять о таких вещах в ее присутствии! Вот уже несколько раз она с поразительной точностью угадывает то, что он думает.
Виолетта занята своими мыслями. Ее тонкие
