Прощание с кошмаром - Татьяна Степанова

Ситуация, как понял Колосов из энергичных объяснений Кревицкого, действительно складывалась весьма интересная в оперативном плане. И реагировать надо было решительно и быстро. «Жук» Кревицкий преотлично знал, что стахановский случай — не дело Москвы «по территориальности». И решил скорехонько подключить к нему областных коллег, чтобы не отбивать у них хлеб и не рваться самому. В столице и своих дел предостаточно, пусть область по своей краже сама рукава засучивает.

Но в принципе-то он сделал доброе и благородное дело: переадресовал важного свидетеля, и Колосов высказал ему свое личное «мерси» за это и низко поклонился в ножки. Хотя…

Хотя лично ему вся эта антикварная эпопея начала порядком надоедать. Из поездки в Стаханове и кропотливой работы с фетишистом Куренковым вышел, как и следовало ожидать, мыльный пузырь. Фетишиста забрали в психиатрическую больницу. Колосов не поленился съездить туда, беседовал с врачом. Вместе они потом битых три часа «исследовали феномен»: Куренков неохотно отвечал на вопросы, раза три ударился в истерику, а их настойчивый интерес к отрубленным цыплячьим и кошачьим головкам полностью игнорировал, замыкаясь в себе.

Версия его возможной причастности к серийным обезглавливаниям, какой бы смехотворной она ни казалась, все же оставили в стадии разработки. Увязнуть же еще по уши и в разборках с кражей икон — совершенно не входило в планы отдела убийств и его начальника. Но Колосов знал: областные антикварщики в запарке. Два дня назад отделом задержана группа гастролеров из Тулы, промышлявших по подмосковным деревням как раз таким вот иконокрадством. А в розыске есть два основных неписаных правила: помоги занятому коллеге, и придет время, когда он поможет тебе. И второе, самое главное: за дело, на которое ты выезжал лично, ты лично и несешь ответственность до самого конца. Так что…

— С собой его заберешь на Никитский? — осведомился Свидерко, когда Колосов положил трубку. — Ну, Бог в помощь вам. Хотя чудное какое-то дельце: чтобы такой жук, как этот антикварный воротила, и сам в милицию прискакал на вороных — дескать, ему, честняге, краденое посмели предложить! Ей-богу, я таких совестливых граждан не встречал. — Свидерко щурился. — Прямо воспаление законопослушания. С чего бы это у него, а?

У Свидерко все были «жуки». Колосов пропустил это обидное прозвище мимо ушей. Они договорились созвониться, обменяться информацией, и Колосов спустился в вестибюль. У бюро пропусков его уже ждал Кревицкий и…

— Белогуров Иван Григорьевич.

Колосов пожал руку плотному, хорошо одетому шатену с изящнейшим кожаным портфелем под мышкой.

— Ну, Счастливо. Будут результаты — проинформируйте, — отсалютовал Кревицкий и с чувством честно выполненного служебного долга птицей взлетел по лестнице наверх.

Колосов предложил свидетелю сначала побеседовать в машине. Белогуров не возражал. Он закурил предложенную ему сигарету. Начал рассказывать спокойно, неторопливо и обстоятельно. Колосов наблюдал за ним с интересом: итак, этот гражданин обратился в милицию с сообщением о том, что, как он подозревает, его намереваются втянуть в некую противозаконную сделку, предлагая явно краденые вещи. А он — честный коммерсант, в бизнесе не первый год, у него стабильная деловая репутация, и он просто не желает быть втянутым и поэтому доводит до сведения правоохранительных органов…

Колосов размышлял: тут бы в литавры бить — пришел важнейший свидетель с важнейшей информацией для раскрытия. Глядишь, и «задержание с поличным» уже не за горами. Но… «бить в литавры» отчего-то не хотелось. Колосов вздохнул: дожили! Уже их настораживает сам факт, что гражданин добровольно изъявляет свое желание помочь милиции. С чего бы это взыграли в нем честность и законопослушание?

Таких «честных» сейчас днем с огнем. В обыкновенные понятые, просто «поучаствовать», подпись-закорючку свою под протоколом поставить — никого не допросишься. Все шарахаются как от чумы. А тут такой стильный холеный деляга — и сам прибежал спозаранку…

— Человек, который позвонил, а затем встретился с вами, он чем-то напугал вас, Иван Григорьевич? — напрямик спросил Колосов свидетеля.

— Нет. С чего вы взяли, что я испугался? — Веки Белогурова дрогнули. — Просто мы с, компаньоном решили…

Никита смотрел на Белогурова. Его первое впечатление от незнакомца в ходе беседы не изменилось. Голос хрипловатый, но приятный, мужественный. Сильные руки, какие-то даже слишком крупные для антиквара. У Колосова отчего-то это словечко ассоциировалось с этаким декадентом-стилягой с хвостом на затылке, модной облезлой бородкой и круглыми слепыми черными очками от «Ферре». Но Белогуров на хвостатого битника никак не походил — гладко выбрит, аккуратнейшая стрижка с английским пробором. Однако лицо, хоть и холеное, было отечное, землистое, усталое до крайности. И глаза… Складывалось впечатление, что у Белогурова либо болит зуб, либо ноет печень, но правила хорошего тона, усвоенные с детства, и мужская гордость не позволяют ему показать собеседнику собственное нездоровье.

— Итак, Иван Григорьевич, как я уже понял из вашего рассказа, этот человек сам позвонил вам в галерею? — подытожил Колосов.

— Да, вчера днем около половины двенадцатого.. Вчера сами знаете, что ночью с погодой творилось, ну и… Мы были закрыты. А так у нас понедельник выходной… С ним беседовал мой помощник и компаньон Дивиторский.

— А звонивший как-то назвал себя?

— Владимиром. Точнее, Володимиром — он как-то особенно окал. Сказал моему помощнику, что желает предложить нашей галерее вещи, которые нас, возможно, заинтересуют. Просил о личной встрече.

— Он хотел встретиться с вами в галерее?

— Нет. Сказал, чтобы владелец, то есть я — он хотел иметь дело только со мной, — Белогуров кашлянул, — приехал на Ленинградский вокзал. Там забегаловка есть — летнее кафе на Площади у касс. Сказал, что будет ждать меня там в семь вечера. Спросил, как узнает, ну, насчет моей внешности, одежды…

— А вас в этот момент в доме не было, раз он через вашего помощника договаривался?

— — Я спал, — Белогуров выпустил дым из ноздрей, сизая пелена почти скрыла его лицо, — вчера была сумасшедшая ночь. Мы с женой глаз не сомкнули из-за урагана. У нас в переулке все тополя с корнем вывернуло. Боялись, крышу с дома сорвет.

— И вы поехали на вокзал к семи?

— Сначала я ехать не хотел. Но знаете ли… Да дело даже не в том, что Дивиторский, мой компаньон, как-то этого клиента обнадежил, а… В нашем бизнесе — а к нам часто обращаются граждане, просят взглянуть на принадлежащие им вещи, картины, оценить… Словом, в нашем бизнесе никогда не знаешь, что тебе предложат. А вдруг это.., Ну, сами понимаете, каждый коллекционер всегда надеется на чудо, на что-то этакое, — Белогуров бледно улыбнулся. — Я привык использовать все шансы. Это, видно, уже моя вторая натура: если что-то предлагают, не отвергать с ходу, а смотреть и…

— Да я не в осуждение вам, Бога ради, не оправдывайтесь, — хмыкнул Колосов. — Я вам спасибо должен сказать, что вы к этому Владимиру поехали. Ну и?

— Ну, хотя, если честно, мне было совсем не до этих вещей… — (Тут Колосов чуть было нетактично не спросил: «Отчего же?», но прикусил язык. Мало ли что у человека случилось? Тем более вчера этот ураган чертов бушевал…) — Я по настоянию компаньона поехал на вокзал и там…

Белогуров далее излагал факты, стараясь думать только о том, что ему следует сказать этому милиционеру — Колосовым он, кажется, назвался — в следующую минуту.

Как же ему пригодилась та, с детства усвоенная, спартанская самодисциплина! Но теперь он титаническим усилием воли давил в себе не ярость, не гнев, не слепую ненависть и не страх — нет, а… Все ту же проклятую ВАТУ, что все росла в нем, пухла, душила его, словно гигантская раковая опухоль. А в ушах его все еще звучал визгливо-испуганный окрик Егора, просто потерявшего над собой контроль от злости и растерянности, когда он, Белогуров, вернувшись с вокзала со встречи с тем вороватым полудурком, взялся за телефонную трубку, объявив, что немедленно собирается «сообщить обо всем в милицию». «Да ты ошалел, что ли, Ванька?! И вправду сдвинулся?! Ты что, не соображаешь, что сам лезешь в пасть ко льву?!!»

— Вам смешно? — Колосов недоуменно покосился на собеседника. Тот на полуслове вдруг запнулся и, издал какой-то странный смешок-всхлип.

— Простите, это нервное, — опомнился Белогуров. — Я все же, если по правде, крайне взволнован. Ни разу в жизни не оказывался в такой дурацкой ситуации. Ну, словом, продолжаю…

Когда он проснулся вчера днем около половины четвертого, то в первую секунду не помнил ничего. А потом вспомнил все. Потолок над его головой был как белая плита склепа…

Рядом под боком, тесно прижавшись, спала Лекс. Белогуров поцеловал ее в закрытые глаза. Она вздохнула во сне, пошевелилась. Он поцеловал ее в шею. Откинул одеяло, сгреб девочку в охапку. Его губы шарили, блуждали по шелковистой прохладной коже, опускаясь все ниже. Он будил и ее, сонную, и себя — мертвого, ватного, без чувств, без желаний, без крови в жилах, без силы. Будил чуть ли не насильно…