Дом, в котором совершено преступление (Рассказы) - Альберто Моравиа

Я. Под звуки оркестра, с пением гимна? По всей видимости, это очень радостная церемония!

Гид. Так оно и есть. Да и кто бы не радовался на их месте? Подумайте...

Я. Уже сколько времени я только это и делаю.

Гид. Подумайте... Солдат, отдавший свою жизнь на войне, чиновник, отдавший свою жизнь за служебным столом, крестьянин, отдавший все свои силы на поле, пашущий до последнего вздоха, - разве они не делают то же самое, что и враги Государства? Но одни служат ему своей жизнью, а другие смертью, только и всего.

Я. Да, только и всего.

Гид. Но вы столько раз перебивали меня, что мы потеряли нить. Впрочем, мне понятно ваше любопытство. Вы турист, и порядок, процветание, могущество нашей страны вызывают у вас восхищение и, быть может, зависть. Вы, естественно, стараетесь понять корни этого порядка, процветания, могущества. Вероятно, хотите вернуться на родину и посоветовать своему правительству принять нашу систему. Не так ли?

Я. Вы очень проницательны и буквально читаете мои мысли.

Гид. Это нетрудно, восхищение написано у вас на лице. Но вернемся к нашему несравненному Мюллеру. Однажды, когда он отправил на фабрики партию пуговичного сырья, то есть костей, приехал государственный инспектор, который проверил реестры и обвинил Мюллера в том, что, получив с заготовительных центров шестьдесят девять тысяч связок берцовых костей, он отправил на фабрику только шестьдесят тысяч. Разница в целых девять тысяч связок! Обвинение, как видите, нешуточное. Это саботаж или, что то же самое, воровство - преступление, наказуемое разжалованием и пожизненными каторжными работами.

Я. Разве фабрики не прислали квитанций?

Гид. Именно в квитанциях фабрик и было указано шестьдесят тысяч связок, тогда как в реестре заготовительного центра стояло шестьдесят девять тысяч.

Я. Да, бедняга Мюллер попал в незавидное положение. Как же он поступил?

Гид. Он, конечно, не признал себя виновным. На это ему ответили, что он может сколько угодно оправдываться, но следствие будет начато немедленно. Вы, может быть, знаете, что следствие у нас идет долго. Прежде всего материал направляется в Министерство внутренних дел, в управление надзора, в следственный отдел, подотдел саботажа. Потом министерство назначает следственную комиссию. После этого состав следственной комиссии утверждается комиссией по утверждению состава следственных комиссий, и наконец этот состав должен быть одобрен Главой Государства... (Обнажает голову.)

Я. Простите, я вас перебью. У меня на родине снимают шляпы, когда проходит похоронная процессия.

Гид. Зачем?

Я. Говорят, что проходит смерть.

Гид. В данном случае, наоборот, проходит жизнь. Но вернемся к нашему Мюллеру. Он почувствовал, что не может ждать конца следствия. Его честь, его преданность государственного чиновника были задеты. Этот кристально честный человек, этот великий человек не мог вынести такого удара и покончил с собой. Но, умирая, он оставил письмо, адресованное его непосредственному начальнику, которое, объяснив причины своего поступка, закончил так: "Я не виновен, но прошу сделать из моих костей пуговицы. Конечно, их будет немного по сравнению с тем, что потеряло Государство, но это все, что у меня есть. И прошу еще, чтобы эти пуговицы носили на мундирах мои коллеги из пуговичного подотдела и до полного их износа других не пришивали". Красиво, правда?

Я. Очень. А следствие подтвердило потом невиновность Мюллера?

Гид. Здесь начинается самое тяжкое и трогательное. Конечно, подтвердило. Но слишком поздно, когда Мюллера уже не было в живых. Произошла ошибка.

Я. Ошибка?

Гид. Да, в реестре заготовительного центра нуль ошибочно превратился в девятку.

Я. Без сомнения, начальник лагеря был сурово наказан.

Гид. Хотя вам это может показаться странным, никто наказан не был. Потому что одному из членов следственной комиссии пришло в голову исследовать эту девятку под микроскопом, и обнаружилось, что хвостик у нее подведен не рукой человека.

Я. Как же это?

Гид. Летом в учреждениях засилье мух. К сожалению, несмотря на строго научный план уничтожения этих докучливых насекомых, некоторым из них удается уцелеть. Так вот муха, нагадив на реестр, так сказать, подвела хвостик у первого нуля в цифре шестьдесят тысяч, превратив ее в шестьдесят девять тысяч. Как видите, судьба.

Я. Да, вижу.

Гид. Судьба, повторяю, но не слепая судьба. Потому что, если разобраться, благодаря этой мухе Мюллер покончил с собой, и когда его признали невиновным, память его увековечили памятниками во всех городах. И памятники эти предостерегают, указуют и прославляют...

Я. Государство.

Гид. Вы поймали мою мысль на лету. А теперь прошу вас, посмотрите на это величественное здание, вон там, слева от вас. Взгляните хорошенько...

Из сборника "Новые римские рассказы"

Рекомендация

Безработица измучила меня вконец. На мне осталась лишь куртка, надетая поверх единственной рубахи, а единственный галстук, затвердевший от пота, превратился в замусоленный шнурок. В голове у меня был полнейший сумбур, в желудке пусто до тошноты. И тут я решил обратиться за помощью и советом к одному своему другу, которому я приходился к тому же кумом, так как некогда крестил его сына. Этого моего друга и кума звали Полластрини, и работал он шофером у двух старых дев. Машина у них была еще более старая, чем они сами, и пользовались они ею раза два в неделю: о таком местечке можно только мечтать!.. Я застал его в гараже. Он копался в моторе и, едва увидев меня, понял по моему лицу, что дела мои плохи. Не успел еще я заговорить с ним, как он протянул мне сигарету. Я зажег ее дрожащей рукой и объяснил ему, зачем пришел. Он смущенно почесал в затылке, потом сказал:

- Мы с тобой кумовья, и скажу тебе откровенно: сейчас тяжелое время, работы нет и не предвидится. Говорят, если и дальше так пойдет и эта милая привычка самим водить машины укоренится, личные шоферы вообще должны будут исчезнуть... Все же знаешь, что я сделаю? Я пошлю тебя к адвокату Молье, он в свое время помог мне.

Он прибавил еще, что этот Молье знает пол-Рима и готов помочь каждому, если это в его силах, и что вообще, чтобы добиться удачи, надо действовать. Говоря все это, он направился к телефонной будке и позвонил адвокату. Тот, должно быть, не очень-то помнил, кто такой Полластрини, потому что разговор был долгим и упорным. Все же в конце концов Полластрини, видимо, о чем-то договорился и сказал мне, чтоб я шел к адвокату и что тот меня ждет. Он дал мне еще одну сигарету, я поблагодарил его и ушел.

Было еще рано, но жарища стояла!.. Римлянам она хорошо знакома, они называют ее "калачча": на город дует сирокко, солнце палит нещадно, и небо мутнеет от зноя. Трамвай, окутанный облаком пыли, на залитой солнцем улице показался мне, безработному, похожим на молотилку в поле во время жатвы. Он был битком набит, и на подножках висели люди. Я тоже повис и невольно прикоснулся к металлической стенке вагона - она была раскаленной. Так, вися на подножке, я проехал вдоль всех набережных до самой площади Кавура адвокат жил на улице Пьерлуиджи да Палестрина.

Приезжаю туда, схожу, бегу, поднимаюсь на четвертый этаж богатого дома, звоню, служанка впускает меня в большую великолепную прихожую с двумя зеркалами в золоченых рамах на двух консолях из желтого мрамора. Жду стоя. Неожиданно боковая дверь открывается и из нее появляется маленький мальчик на трехколесном велосипеде. Он объезжает вокруг меня, как будто я полицейский на перекрестке, и исчезает за другой дверью. Сразу вслед за этим выглядывает адвокат и приглашает меня войти.

- Тебе повезло, ты застал меня вовремя, я как раз собирался в суд, говорит он.

Он провел меня в большую комнату, заставленную шкафами, полными книг, прошел к столу, заваленному бумагами, и сел, почти скрывшись за ними. Это был невысокий человек с широким желтым лицом и черными, как уголь, глазами. Перелистывая какую-то пачку бумаг, он сказал:

- Итак, тебя зовут Луиджи Рондинелли.

Я живо возразил:

- Нет, меня зовут Альфредо Чезарано... Вам звонил по моему делу Полластрини... насчет рекомендации...

- Кто такой Полластрини?

У меня потемнело в глазах, и я ответил слабым голосом:

- Джузеппе Полластрини... шофер сестер Кондорелли.

Адвокат рассмеялся, он был настроен добродушно:

- Ах, да, конечно... Извини... Он звонил мне, и я говорил с ним... Это правда... но знаешь, я в это время перебирал бумаги и отвечал ему, думая совсем о другом. А когда повесил трубку, то спросил себя: кто это был? Что ему надо? Что я ему ответил? Теперь ты разрешил эту загадку. Итак, насколько я помню, Чезарано, тебе нужна рекомендация в муниципалитет, чтобы устроиться садовником?

Я снова возразил:

- Нет, господин адвокат, я шофер и ищу место шофера.

Он, словно не слыша меня, продолжал:

- Знаешь, что я говорю тем, кто просит у меня место? Миллион, чек на миллион я еще могу вам выхлопотать, но место - нет. Садовник муниципалитета - это одни только разговоры.