После бури. Книга вторая - СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН

Корнилов ее окрестил, имя дал ей, этой встрече — «Карнаубский воск». В сознании его и в догадках она так и закрепилась, и существовала под этим именем.

Ну вот, вошел к нему однажды человек, и сразу же крохотный его кабинетик стал того меньше: сесть, уместиться на стул можно, постоять можно, но сделать шаг туда-сюда — этого уже нельзя, человек, вошедший к нему, был объемен чрезвычайно, при том живая карикатура. И живучая.

Это самым главным и было в вошедшей фигуре — ее живучесть, такая очевидная и безоговорочная, что Корнилов смутился. Он подумал: «Ну, ну! Что-то теперь будет! Что-то ведь обязательно будет!» И, конечно, тотчас же узнал фигуру: нэпман, который неизвестным каким-то образом был гостем на свадьбе Бондарина. Не сходство и не шутка природы — перед ним в натуре восседал тот самый свадебный нэпман.

Он поздоровался;

— Здрасьте, товарищ Корнилов, рад, необычайно рад видеть вас живым-невредимым! — И тут же спросил: — Анекдотец последний не слыхивали? Значит, так: встречаются два нэпмана, один другого спрашивает: «Как жизнь?» Что тот отвечает? Ну, которого спрашивают? Не знаете? То-то! А отвечает он так: «Живу, как картошка» Вы спросите: «Почему картошка? При чем картошка?» Вот и тот точно так же подумал и точно так же спросил: при чем, дескать, картошка. «А очень просто,— отвечает другой, ну, которого спрашивали о жизни.— Очень просто, потому что ежели не съедят, так посадят, а не посадят, так съедят!» Так мы и живем, товарищ Корнилов, всегда имея налицо два выхода. Мы — нэпманы. А иначе сказать, самая соль нынешней, советской земли... Самая, уверяю вас, самая! Не верите?

Начало разговора, тон этот для Корнилова был неприемлем, но в том-то и дело, что посетитель совершенно точно это знал, однако же именно потому, что знал, он и вел разговор таким вот образом. Он и еще хотел дать понять, что встреча их — не просто так, что сам он — карикатурная фигура — тоже не просто так.

Корнилов на приветствие, на анекдотец не ответил, подвинул к себе стопку бумаг и углубился в чтение той, что лежала сверху. Воцарилась тишина.

Однако и тишина входила в расчет посетителя. Корнилов поднял глаза и убедился: входила!

Ну что же, пускай расчетливый этот человек посидит, подождет. Бумага, которая лежала сверху других, небольшая, серенький клочок с неровными краями, адресовалась в Краевой отдел народного образования.

Поскольку этот отдел ведал учебными и научными изданиями, правление КИС и обращалось к нему с просьбой «выписать ассигновку на сумму одна тысяча (1000) рублей на издание трудов предстоящего съезда научных работников Сибири с повесткой дня по изучению ее производительных сил».

Это была так себе бумажка, не суть важная.

А вот другая, уже не бумага, а папка со всяческими цифровыми выкладками, записками, пояснениями и протоколами, та имела принципиальное значение, вокруг нее какие только битвы не происходили в Москве и в Красносибирске, это был расчет двух вариантов плана развития народного хозяйства Сибири — максимального, с учетом тех возможностей, которые должны вступить в силу одновременно с эпохой социалистической реконструкции, а также с широким привлечением иностранного, прежде всего концессионного капитала, и минимального, рассчитанного на неблагоприятные условия хозяйственного развития.

Затем лежало «Дело» Переселенческого управления, поступило в Сибкрайплан 27.III.27.

Рассмотрено в рабочем аппарате 4.IV.27.

Рассмотрено в коллегии Сибкрайплана 12,IV. 27.

Рассмотрено в большом президиуме Крайисполкома 17.IV.27.

Передано в КИС для рассмотрения вопроса о дополнительных земельных фондах в районах северной границы земледелия 18.V.27.

Земфонды следовало изыскать с учетом потребности переселенцев из европейской части СССР в количестве 117 000 чел,

Тут же, в том же «Деле»: а) списки высадочных пунктов (железнодорожные и пристани); б) подсчет расходов на бесплатное питание переселенцев в течение семи дней; стоимость одной порции 7,5 коп., а именно: мяса — 100 гр., капусты 120 гр., картофеля 800 гр., соли 8 гр., лука 25 гр., хлеба 600 гр.

Вот какие дела: 117 тысяч человек переселялись в Сибирь, а земельных, намеченных ранее фондов уже не хватало, и Корнилову нужно было определить районы заселения. А тут является этакая брюхатая карикатура и сидит, и молча ждет, чтобы с нею заговорили о каких-нибудь пустяках, о каких-нибудь этой фигуры доходах. Когда бы не имелся в виду какой-нибудь доход, зачем бы фигура эта появилась здесь? В КИС?

Долгая, долгая была тишина...

В конце концов должна была кончиться и она. Корнилов поднял глаза — 117 000 переселенцев не смогли отвлечь его внимания от этой фигуры.

Перед ним сидел человек, конечно, умный, проницательный, хотя и порядочный вертопрах. Чего больше — ума, проницательности или вертопрахства,— гадать невозможно.

Еще помолчав, поерзав на стуле, заскрипевшем жалобно, нэпман сказал:

— Представитель промыслового товарищеского «Хим-унион» по Сибири. Временный представитель и только по особым поручениям!

Корнилов обратил внимание на то, что представитель «Химуниона» не назвался — ни фамилии, ни имени-отчества, ничего, но спрашивать не стал, спросил по-другому:

— Ваше дело? Дело, с которым вы пришли?

— Оно какого рода, товарищ Корнилов? Не могли бы вы подать в Крайплан бумагу о необходимости производства в Сибири карнаубского воска?

— Какого, какого?

— Карнаубского.

— Должен признаться, что я...

— И признаваться не надо. И я, представитель «Хим-униона», понятия не имею, что это такое, какой состав, как этот самый воск выглядит. Белый он или зеленый. Или небесно-голубой, не знаю. Ни бум-бум! Но совершенно не в этом дело. Все данные, как только вы согласитесь на такую бумагу, вам будут представлены. В лучшем виде и незамедлительно! Все будет в вашем распоряжении: и химсостав, и технология производства, и экономические показатели, это уже само собою. Точненько все будет и в срок! Да ежели бы вы сочли это удобным и необходимым, то и проект вашего письма, которое вы подали бы в Крайплан, тоже будет. Пожалуйста! Хотите, завтра утром?! Хотите убедиться, что дело вы имеете с людьми серьезными и деловыми? Получите все это сегодня же!

— Ну, а для чего необходим этот самый воск? Вы можете мне объяснить? Сегодня же?

— Сию секунду? Это, конечно, могу. Для производства сапожной ваксы. Иначе сказать, гуталина! Значит, так. На курсах для выдвиженцев совторговли идут выпускные экзамены, и выпускника одного спрашивают: «Что такое план товарооборота?» — «А это,— отвечает выпускник-выдвиженец,— это, конечно, цифра, пущенная сверху. Из руководящих инстанций». Экзаменатор подумал, подумал: «Так-то так... Ладно.

А что такое рентабельность торгового предприятия?» — «А это опять же цифра, пущенная сверху!»— «А что такое доход торгового предприятия? Из чего он складывается?» — «Из цифры, пущенной сверху» — «Ну, ладно, последний вопрос: а что такое убыток?» — «Убыток есть цифра, пущенная классовым врагом!» Интересно? Мне лично представляется, очень интересно!

— Не смешно. А для анекдота обязательно — быть смешным. И вообще, вы это к чему?

— В определенном смысле это весьма к месту. Это подчеркивает, что в нашем разговоре ничего такого нет. Ни сверху нет, ни снизу нет, ни от руководящих инстанций, ни от классового врага, ниоткуда, а только от дела. Гуталин советским гражданам нужен? Ясное дело, нужен. Вот мы и будем его производить в Красносибирске ! Предприятие будет скромное, безобидное, конкуренции с государственной промышленностью никакой, Советской власти оно не угрожает и никогда не будет угрожать, а, наоборот, будет вносить в госбюджет хороший налог, Всем польза! Ну, так подписываете докладную бумагу? Ведь в госбюджете хороший доход! Аккуратно. На нужды обороны государства или для развития индустрии, или на реконструкцию сельского хозяйства, на что хотите — аккуратно! Всем польза, вот и подписывайте докладную.

— Если бы даже я такую бумагу написал, и тогда товарищ Прохин, председатель краевой Плановой комиссии, ей хода не даст. Крайплан занимается государственным планированием, а не ваксой частного производства,

— Так это же очень хорошо, это же прекрасно, что товарищ Прохин не будет затрудняться! Значит, он что сделает? Он пустит бумагу по инстанции в какую-нибудь промысловую кооперацию еще куда-нибудь, а куда бы он ее ни пустил, мы везде ее найдем и уже оттуда сами дадим ей необходимый ход. Тут что важно? Чтобы кто-то, и даже не кто-то, а вы лично, советский служащий, специалист из авторитетной, из авторитетнейшей организации, бумагу пустили в оборот. И все! И только! А дальше не беспокойтесь, дальше вы никогда о той бумаге и не вспомните и она вас ничем не обеспокоит, не затруднит, не обяжет и никогда больше касаться вас не будет. Дальше бумаженция эта без вашего участия, тем более без участия товарища Прохина, пойдет, своим ходом, куда ей нужно, и придет, уверяю вас, куда ей нужно. И сделает дело, которое нужно сделать.