Заботы Леонида Ефремова - Алексей Ельянов

Нет, не сошлись бы мы с Костиком, если бы не тот случай... Вернулся я из экспериментального как побитая собака и думал, все на меня набросятся после моей неудачи, засмеют, а особенно мой бывший сосед. А он встретил меня так, будто и не было ничего, не было никакого моего перехода туда-сюда...

— Привет, Костя, как ты тут? Все на том же месте?

— Привет, Ленька, все на том же.

— И все те же дырочки-заковырочки?

— Все те же.

Костя смотрит как будто издалека, как будто узнает и не узнает. Поглядывает на мой галстук. Я теперь не свой, пришел откуда-то оттуда... Начальник. А вот он как сидел на своей табуреточке, так и сидит, как сверлил свои дырочки, так и сверлит. Он всегда здесь был, есть и будет, а я вроде беглеца, вроде искателя удачи. А может быть, мы просто оба так изменились, что нужно начинать все заново? Заново доверчивость, признание, заново все. Обидно, что он нисколько не обрадовался встрече со мной. Ну посмотри мне в глаза! Ну улыбнись!

Посмотрел, смягчился. Спрашивает:

— А ты как?

— А вот работаю мастером в ПТУ. Выпускаю группу, нужно пристроить.

— Давай сюда парочку.

— Насчет троих договорился.

— С Василичем?

— Ну да.

— Подсади кого-нибудь ко мне. Твое место пустует.

— А что так?

— Неудобно, говорят, тут, темно. Ты тоже поныл немало. Помнишь?

— Еще бы. Дай-ка посижу, как бывало. Ух ты, удобно-то как! И чего я ныл?

— А тебе, Ленька, все тогда не нравилось. И работа, и заработок, и я, и мастер, и вот эта лампочка на верстаке.

— Неужели я был таким занудой? Хороша рожа у меня была, когда я снова сюда пришел?

— Я, Ленька, на художественные сравнения не мастак. Рожа у тебя была — хуже некуда. Казалось, что еще немного — и разревешься.

— Так и было, Костик, честное слово. Если бы ты мне тогда не сунул вовремя папиросу, не знаю, что и получилось бы. Ну, пока, — прощаюсь я. — У меня еще дел полно.

— Пока, Ленька, заглядывай. Промыть детали всегда чем-нибудь найдется.

Решил все-таки заглянуть в экспериментальный.

Экспериментальный... Новые приборы. Разведка. Ты не в конвейере, ты сам по себе. Только ты, и никто другой, высверлил такую дырку. Пусть самую простенькую, но она твоя, неповторимая. Каждая минута работы казалась мне самой важной, самой горячей. Ты не в конвейере. Твой первый шаг потом повторят многие. Экспериментальный, это же только подумать, куда ты попал сразу после ремесленного! И я покажу, на что я способен.

Никогда не забуду, как вошел в цех с коробочкой для инструментов под мышкой.

— Здравствуйте, я новенький, к вам. Мастер здесь?

— Тут все мастера, — сказал пожилой рабочий, крепкий, плечистый, с сединой в волосах. Он осмотрел меня с ног до головы и отвернулся.

Что говорить, что делать дальше — я пока не знал.

— Садись вон к верстаку, сейчас придет Михаил Александрович, — сказали мне. — Он у нас сразу в двух лицах — и мастер и начальник цеха.

Я взобрался на табурет, начал оглядывать цех: какой там цех — мастерская. Тишина. Нет-нет шваркнет напильник, и снова тихо. Дом отдыха, а не работа. Всего пять человек в экспериментальном, и это на весь завод. Ну и повезло мне. Здесь даже курить можно. Вон сидят двое с папиросами во рту.

В уютном цехе лениво плавал в солнечных лучах синеватый табачный дым. Кот жмурился на окне, поглаживал широкой пушистой лапой волосатое оттопыренное ухо.

Рядом со мной сидел ссутулясь слесарь в берете и в очках, он ковырял ногтем какую-то деталь, изредка выпуская в мою сторону густую струю дыма. Я тоже хотел бы закурить, но не решался. Старикам все можно, а мне тут нельзя, мне многое нельзя будет делать здесь, я гожусь всем рабочим в сыновья и даже внуки. Я тут долго еще буду не в счет.

Слесарь в очках обратил на меня внимание, посмотрел и спросил, слегка покашливая:

— Ремесленник?

— Да, из ремесленного.

— Какой разряд?

— Пятый.

Слесарь ухмыльнулся, сделал затяжку:

— Ну, и как думаешь работать?

— Как сумею, так и буду.

— Ну-ну, пробуй, посмотрим, что выйдет. Работа у нас веселая: станешь запарывать — штаны продавать придется.

Не ожидал я такого. Мой разряд не принимают всерьез эти старые зубры. Наверно, им, много лет работающим в экспериментальном цехе, лучшем цехе завода, стало обидно, что с ними рядом парень прямо из училища. Что ж, поработаем, посмотрим.

Наконец-то пришел мастер, все в том же халате, какой был на нем в день первой нашей встречи, и все так же он сумрачен, суров. А может, все мне теперь кажутся невеселыми, настроенными против меня? Я вгляделся в его глаза, они были усталые, с красными прожилками.

— Пришел? Поздравляю. Вот, мужики, вам и пополнение. Присмотритесь, помогите, если потребуется. Вам скоро на пенсию, а он подменит. Ты, главное, не спеши, — обратился уже ко мне мастер. — Нормы времени у нас тут божеские, зарплата хорошая, кумекай побольше, что и как сделать! Идем-ка, вот пока приверни шильдики.

И мастер повел меня снова через механический цех, по коридорам, во второй этаж, в складское помещение, где ровными рядами стояли аккуратные деревянные ящики, покрашенные в темно-синий цвет — это оказались защитные, упаковочные коробки для приборов, от них пахло свежей сосной и масляной краской.

Мастер протянул мне легкие алюминиевые шильдики: таблички с надписями «верх», «низ», «выход», «вход», дал отвертку, насыпал в ладонь штук пятьдесят шурупчиков с никелированными головками, показал, в какие места я должен привернуть мягкие пластинки-указатели.

— Только, пожалуйста, не сорви шлицы, — попросил он и сам примерил, подходит ли отвертка к вырезам шурупов.

Да что они все — сговорились? Опять работа для детского сада, и еще поучают, наставляют с умным видом. Ладно, тут уж нечего обижаться, простенькую работу мне дали на первый случай, — через день, через два, или пусть даже через месяц придут и ко мне настоящие заказы. А пока осмотрюсь, привыкну, и ко мне приглядятся. А мастер мой вроде хороший мужик, это только с виду он — не подступись.

Приворачивать шильдики одно удовольствие, шурупы мягко входят в смолистое дерево. Незаметно окончился рабочий день, быстро пролетел и следующий, и еще один, и еще...

В цехе я уже примелькался. После шильдиков мастер принес какие-то алюминиевые кругляшечки с пазами посередине, мне нужно было лишь просверлить отверстия.

— Вот наряд, — сказал он. — Разметишь и высверлишь.

Я посмотрел эскиз. Работа простенькая, вроде прежних моих гаек, но на этот раз я не обиделся. Отказываться тут нельзя было ни от чего.

Маленький скоростной сверловочный станок работал бесшумно. Тонкое длинное сверлышко плавно впивалось в серебристый металл. Иногда его уводило вбок, пришлось поменять призму, взял более удобную, с разными желобками, чтобы деталь улеглась понадежнее. И все-таки нет-нет да и уводило сверло от центра, пришлось сверлышко переточить, чтобы поровнее были его скосы. И пошло как по маслу.

Кусочки хрупкой стружки прыгали в сторону, попадали на пальцы, неожиданно обжигали, словно кололи иголкой, и сваливались на станину и на пол. И чем больше становилось готовых деталей, тем аккуратнее я складывал их рядом.

В каждом моем движении появились легкость и плавность. Я то вдруг начинал напевать, то неожиданно ощущал прилив доброты и любви ко всем на свете и даже к угрюмому слесарю, не поверившему в меня при встрече. Я поворачивался к нему и готов был поговорить о погоде или просто улыбнуться. Я чувствовал, что не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра этот слесарь, да и все четверо стариков, будут разговаривать со мной на равных, станут, может быть, даже друзьями.

И вот уже принимает мастер мою работу, замеряет штангенциркулем и откладывает одни детали в одну сторону, другие — в другую.

Я смотрю на кота, он жмурится, подмигивает мне с окошка и наблюдает за руками мастера. И что он так долго, так въедливо проверяет эту ерундовскую работу? Еще одну отложил, еще, — вот уже последняя брошена на верстак справа от моего наряда.

— Вот эти еще ничего, — показывает мастер на маленькую кучку слева, — а вот эти все запорол, — негромко, почти шепотом говорит он. Но тихий голос его вдруг начинает шириться, расти, гудеть, он заполняет весь цех, врывается в уши криком: «Все запорол».

— Я же тебе говорил, не спеши. Входное отверстие на месте, а выходное с перекосом — значит, призмочку не так подложил, не проверил, не удостоверился несколько раз. Отверстие должно быть там, где положено, а не где вздумается. Теперь исправляй как знаешь, химичь как хочешь, других таких заготовок у меня нет и не будет, а работа из-за тебя остановится.

И мастер ушел, хлопнув дверью. Я потянулся к наряду, подрагивающими пальцами взял листок, на котором были написаны моя фамилия и разряд, перевернул лист, сел на стул и опустил голову.