Жизнь волшебника - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
желание осуществить. Наблюдаешь, бывает, за человеком и диву даёшься: да в какую же это
нелепицу-то, несуразицу и глупость его несёт! А что тут поделаешь? Такова амбиция его Души,
которая кажется человеку самой правильной из всех возможных.
Постоянство изменений – это закон жизни, но изменять свою жизнь по законам и стремлениям
Души способен лишь человек. Само по себе это обстоятельство плохим не назовёшь. Лишь бы
Душа досталась путная. А вот непутёвая-то помаоет и помучит…
*7
Однажды зимой восемьдесят третьего года я ехал в Читу на автобусе через станцию Дарасун.
На окраине станции на остановке в автобус суетливо вскочил молодой мужчина. Оказавшись в
салоне, тут же склонился к водителю и затеял с ним какие-то переговоры. Водитель, долго с чем-то
не соглашался. Пассажиры не слышали слов мужчины, зато видели, что говорит он, молитвенно
сложив руки на груди. Видимо, это-то и сработало. Автобус, в конце концов, неожиданно свернул с
привычной трассы и поехал куда-то вглубь посёлка. Остановился около больницы. Мужчина,
выскочив из автобуса, быстро побежал к дверям.
– Ему надо жену с ребёнком забрать, – пояснил, наконец, водитель, повернувшись к
пассажирам, – подождём немного.
Против этого не стали возражать даже те, кто по каким-то причинам спешили. Ждать пришлось
минут пятнадцать. Видимо, у мужчины что-то там не срасталось, хотя, конечно же, всё это дело
было спланировано им заранее.
Но вот он и его жена появились.
– Вы уж простите, что мы задерживаем вас, – сказал мужчина, поднимаясь в автобус с грудным
ребёнком в одеяльце, – они отпускать не хотели. Но как тут оставаться?! Четырёх я уже похоронил.
И пятого хоронить не хочу. Тут просто не врачи, а коновалы!
Мужчина был молодой, здоровый, но раздражённый и в то же время до последней степени
виноватый перед пассажирами. Его жена выглядела совершенно измученной. У неё были тонкие
ноги, тонкие пальцы, на одном из которых свободно болталось обручальное кольцо. Под глазами
серые круги. Автобус резко и поспешно дёрнулся с места, и она не удержавшись, завалилась в
проходе. Сидела потом, и не хотела вставать, вяло отмахнувшись от руки какого-то мужчины,
предложившего ей помощь. Немного посидев и отдышавшись, поднялась сама. Взяв ребёнка у
мужа, женщина села на свободное сиденье позади него. Ребёнок дышал с каким-то тонким
птичьим свистом, задыхаясь. И души всех пассажиров автобуса оказались похожими на бусинки,
прошитыми единой сквозной ниткой этого свиста. Никто уже не мог ни о чём говорить и даже
просто дремать. Отец поминутно оглядывался на ребёнка с каким-то перекошенным жалостливым
выражением на лице. Мать же не видела никого, кроме своего крохи. Всю дорогу она как-то
569
странно помогала ему дышать: то, чуть откидывая одеяльце с лица, то, снова прикрывая, видимо,
для того, чтобы он дышал тёплым воздухом. И от этой её непрестанной заботы создавалось
впечатление, будто женщина держала в руках саму нить дыхания младенца. Сколько же времени
она уже просидела вот так? Ведь кажется, что именно она-то, зависнув над ребёнком без всякого
сна, и не позволяла окончиться его жизни. Сколько же сил и напряжения требовалось ей для этого!
А ведь у них уже умерло четыре ребёнка! И всем они давали имена, надеясь, что каждый из них
будет жить, а потом хоронили в маленьких гробиках! Казалось бы, пора уже вообще потерять все
силы, надежду и веру, махнув рукой на мысль о детях. Но человек, как видно, не может или даже
не способен терять веру, если она есть…
Интересно было бы знать – жив ли тот ребёнок? Каким человеком он стал, если жив? Но как-то
боязно об этом узнавать…
*8
Люди уходят из жизни по-разному. Одни естественно и просто, другие – так, что нелепей не
придумать. Граница со смертью всюду рядом. В Омском профтехучилище, где я когда-то учился,
был очень строгий директор. Он был из бывших военных. Волевой, интеллигентный, не пьющий.
Вернувшись из армии, я встретился с ребятами, с которыми вместе учился, и узнал от них
поразительную историю смерти этого человека.
Он погиб дома. Однажды вечером, приняв душ и вытираясь в ванной, директор поскользнулся
на мокром полу и упал вместе с большой бутылью, которая стояла там, и которую он сбил локтём.
Бутыль обогнала его в падении лишь на какую-то долю секунды. От удара о кафельный пол от неё
осталось дно с острыми зазубренными краями, и директор упал спиной на него. Жена в это время
накрывала на стол, делая бутерброды к чаю. Их дети: девочка и мальчик были уложены спать, и
жена с уютом в душе ожидала, когда муж выйдет в своём мягком халате для их позднего ужина.
Она слышала, как муж выключил воду и, видимо, уже вытираясь, начал что-то напевать. Она
пошла предупредить, чтобы он не шумел – можно разбудить детей, и открыла дверь как раз в тот
момент, когда муж рухнул на пол. Его не стало сразу и без всякой надежды – это было видно по
мгновенно застывшим глазам. Что, кому сделал этот человек, что его так срочно и внезапно
увлекло или вызвало в небытие?
Василий Макарович Шукшин утверждал, что о человеке надо знать три вещи: как он родился,
как женился, и как умер. Так вот самое большое разнообразие наблюдается, пожалуй, в последнем
пункте. Только какое же знание даёт о человеке его смерть? Ну вот хотя бы в случае с
директором?
В день, когда мы с сестрой хоронили маму на станции Маккавеево, где уже покоятся наши
бабушка и прабабушка, муж сестры Володя вспомнил, что тут же недалеко похоронены и какие-то
его родственники. После простой и краткой церемонии наших похорон на зимнем пронизывающем
ветру мы отправились навестить могилы всех хотя бы немного знакомых людей в обществе
которых будет теперь находиться и наша мама. Подошли и к месту погребения этих далёких
родственников. Отец и сын были похоронены рядом. И тут Володя рассказал их историю.
Отец попивая, подрабатывал тем, что грузил лес автокраном. Калымили они как-то ночью. Отец
на кране, а сын (ему было восемнадцать лет) помогал, как стропальщик. Отец, как обычно работая
«под мухой», положил стрелу крана на провод высокого напряжения, а сын внизу взялся за крюк. И
его убило. То есть, убил-то его, по сути, пьяный отец: я тебя породил, я тебя и пропью. Отец
пережил сына лишь на два года – окончательно спился и умер.
Говорят: зачатие и рождение человека – есть
