Вольный странник - Дэннис Фун

Он говорил как бы шутя, но Роун уловил, что на самом деле Лампи испытывал совсем другие чувства. Лампи с Мабатан обменялись быстрыми взглядами, и Роун понял — они не отходили от него всю ночь.

— Неужели вы боялись, что я не проснусь?

— Так иногда случается, — заметила Мабатан.

— Но теперь-то ты пришел в себя, и мы можем отсюда уйти.

— Шисос нашел тех, кого я искала, — сказала Мабатан. — Он проводит нас к ним.

После завтрака на скорую руку, состоявшего из печеных яиц и вяленого мяса, трое друзей последовали за Шисосом и Мизой через дюжину траслов и жилых помещений. По мере продвижения вперед на скользких войлочных циновках, жилых помещений становилось все меньше и меньше. Когда они достигли цели, мышцы рук у Роуна ныли так, что мочи не было. Они оказались в камере со многими входами, один из которых был закрыт каменной плитой, запертой на металлический засов. Хроши поделились с ними какой-то жидкостью, по вкусу это была не кровь.

— Понятия не имею, как далеко мы забрались и где теперь находимся, — вздохнул Лампи.

Роун хотел было что-то ему ответить, но Шисос так на них присвистнул, что они тут же смолкли. Хроши приложил ухо к гладкой стене и прислушался.

Заинтригованный, Роун сделал то же самое. До него донесся глухой беспорядочный шум, отдававшийся вибрацией. Он прошептал:

— Там люди. Много людей.

Обменявшись с Шисосом несколькими щелчками с присвистом, Мабатан сказала:

— Это — то самое место, которое нам нужно.

Миза повернулась к Роуну и что-то ему просвистела. Он не уловил в этих звуках враждебности, ему даже показалось, что в них крылась душевная теплота.

— Она тебя благодарит, — сказал Лампи, — за то, что ты помог ей примириться со смертью отца.

— Скажи ей, что я благодарен ее народу за честь, которую мне здесь оказали.

Лампи перевел, и Миза, не сводя глаз с Роуна, заговорила снова.

— Она сказала, что теперь ты помечен, — перевел Лампи. — Как и хроши, ты теперь отличаешься от обычных людей. Но ты и сам уже об этом знаешь.

— Скажи ей, что я с гордостью буду носить знак хроши.

Миза повернулась к Лампи лицом, положила ему руки на грудь, и они обменялись серией свистящих щелчков. Роуну запомнилось одно слово, которое Миза повторяла снова и снова, — зошип. При этом, как ему показалось, она его о чем-то просила. Потом Миза сняла с шеи кожаный ремешок, с которого свисала длинная круглая серебряная подвеска. Она надела ремешок с подвеской на шею Лампи.

— Что значит «зошип»? — спросил Роун Мабатан.

— Это тот, кто находится между хроши и людьми. Посредник. Она попросила Лампи стать им.

— А серебряная подвеска?

— Это свисток. Они придут к нему, когда он в него свистнет, — сказала Мабатан. — Пойдем. Шисос готов.

Шисос отодвинул железный засов и открыл люк. После рулады прощального свиста и пощелкивания трое людей покинули владения хроши.

КАРЬЕР

ПОСКОЛЬКУ СВЯЩЕННОЕ СНАДОБЬЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНО ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ДЛЯ УПОТРЕБЛЕНИЯ ВЛАДЫКАМИ В ИХ НЕПРЕСТАННОЙ БИТВЕ С ДЕМОНАМИ, НЕСАНКЦИОНИРОВАННОЕ ОБЛАДАНИЕ ЭТИМ ВЕЩЕСТВОМ СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО, И ПОСЕМУ АССАМБЛЕЯ КЛИРИКОВ УПОЛНОМОЧЕНА ПРЕСЕКАТЬ НЕЗАКОННОЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ИЛИ ОБЛАДАНИЕ СНАДОБЬЕМ ЛЮБЫМИ НЕОБХОДИМЫМИ СРЕДСТВАМИ.

Стоув, бледная, с темными кругами вокруг глаз, прошла мимо большого окна, выходившего на самый новый квартал Города — медицинский комплекс, призванный удовлетворять все более возраставшие потребности старевших Владык, их фаворитов и прихлебателей. Квартал состоял из пяти квадратных зданий, покрытых куполами и связанных прозрачными переходами, по которым постоянно сновали в разные стороны сотни занятых делом людей. У каждого из них чуть выше уха можно было заметить небольшую припухлость.

Она терпеть не могла это место и его запахи: терпкий аромат цветов, забивавший сладковато-горький запах умирающей плоти. Дарий заставил ее желать стать частью такого порядка вещей. И теперь она хочет… она хочет…

Источник.

Да. Но попасть к нему можно лишь с ведома и по указанию Дария.

— Я очень сожалею, Наша Стоув, но мне приказано следить за тем, чтобы здесь не было… не было посетителей, — заикаясь пробормотал клирик, стоявший на посту у двери.

— С каких это пор, интересно, меня здесь принимают за посетителя? — властным тоном спросила Стоув.

Не успел клирик еще рот раскрыть, как из комнаты, вход в которую он охранял, донесся окрик Дария:

— Пусть она войдет!

Нацепив на лицо свою самую обворожительную улыбку, Стоув прошла мимо охранника в помещение, сверкавшее чистотой и белизной. Старейший сидел на кровати и маленькими глоточками отпивал из чашки чай. Она была уверена, что это был его любимый чай — с вербеной. До чего же нелепо он выглядел! В тело его были понатыканы многочисленные трубочки, перекачивавшие в недавно пересаженные органы из свисавших сверху сосудов кровь и другие мерзкие жидкости. Но взгляд его был не столь напряжен, как обычно.

— Стоув! Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, гораздо лучше.

Дарий похлопал ладонью по кровати рядом с собой, приглашая девочку присесть, отчего все прикрепленные к нему медицинские приспособления пришли в движение.

— Это я, дорогой Провидец, должна справиться о твоем здоровье. Ведь ты перенес такую сложную операцию. Тебе сейчас должно быть очень неудобно.

— О каком удобстве ты говоришь? У меня об этом понятии остались лишь самые смутные воспоминания. Через несколько дней я снова смогу встать на ноги, и это теперь единственное, что имеет для меня значение. Трансплантация была проведена отлично. Наука наша постоянно совершенствуется и все более соответствует нашим потребностям.

Вот именно, потребностям. Они всегда только об этом и толкуют. Стоув подумала о том, какие потребности у него возникли на этот раз. Новое сердце? Печень? Легкие? Он был очень бледен, этот дряхлый старик. Интересно, осталось ли в его теле хоть что-нибудь от прежнего Дария? Может быть, все его органы уже были заменены, и он превратился как бы в другое существо, в сборный конструктор?

Он провел рукой ей по волосам.

Кости. Да, точно — кости-то у него наверняка были своими собственными.

— Я очень о тебе беспокоился.

Прикосновение его такое слабое, что вырубить старика, скорее всего, не составит никакого труда.

Нет, нет, как она подумать могла такое? Она еще не готова. Если она сейчас на это решится, то останется у разбитого корыта — ни снадобья у нее не будет, ни власти, ни пути к отступлению.