Опасная игра Веры Холодной - Виктор Полонский

Немысский оказался у аппарата.

— Милый, — проворковала в трубку Вера. — Приезжай за мной поскорее. Сегодня здесь так ску-у-учно. Жду тебя с нетерпением.

— Еду! — коротко ответил Немысский и отключился.

«Кто?! — думала Вера, едва ли не бегом поднимаясь в Большой павильон по безлюдной и оттого страшной лестнице. — Кто же?!»

Вере почему-то думалось, что Ботаник — это Сиверский. Без каких-либо причин. Сердце подсказывало.

В Большом павильоне, казалось, собрались все, кто был в ателье. Кто-то работал, кто-то коротал время за беседой. Где-то в лабиринтах декораций слышался голос Сиверского, по обыкновению сравнивавшего себя с многострадальным Иовом. Вера с рассеянным видом бродила по павильону, выбирая себе спутника. Заниматься поиском Ботаника в одиночку было опасно. Спутник был нужен такой, чтобы, не задавая вопросов, ходил за нею хвостом. Немысский появится нескоро, самое раннее — через три четверти часа, если не через час. Ехать пять верст, да по городу. Он, конечно же, станет торопиться, но это уж как получится. Да и на сборы ему немного времени тоже потребуется, минут пять. Велеть запрягать, отдать какие-то распоряжения… нет, лучше рассчитывать на час. Сколько прошло после телефонного разговора? Минуты три, не больше.

Заржицкий! Конечно же — Заржицкий, кто же еще! Этот лощеный франт и бонвиван, мнящий себя роковым красавцем. Хорош красавец — с низким обезьяньим лбом, оттопыренными ушами, широким носом и скошенным подбородком. Да еще и ноздри выворочены наружу, как будто остальной «красоты» мало.

— Я не режиссер, а метр-ан-сцен! — Это присловье было у Заржицкого столь же частым, как и «Иов многострадальный» у Сиверского. — А если кто не понимает разницы, так это его беда, а не моя!

— Его, его, — поддакивал «машинист» Алтунин, человек незлобивый, легко со всем соглашавшийся. — Не ваша. Я, к примеру, понимаю. Когда я в синодальной типографии работал…

— В типографии — метранпажи! — раздраженно перебил Заржицкий. — Метранпаж, да будет вам известно, это старший наборщик…

— Здравствуйте, господа, — проворковала Вера, довольно бесцеремонно вклиниваясь в разговор. — Роман Аверьянович, можно вас похитить? Прошу прощения, Александр э-э…

Лицо Заржицкого приняло крайне удивленное выражение.

— Сергеевич! — услужливо подсказал Алтунин. — Конечно-конечно, похищайте на здоровье! Тем более что мне пора. Иван Васильевич просил штатив отрегулировать, заедает что-то.

— Что вы так на меня смотрите? — игриво спросила Вера, когда Алтунин ушел. — Я сегодня плохо выгляжу?

Она кокетливо склонила голову набок и едва не вскрикнула от боли, пронзившей шею. Какая-то гримаса, вне всякого сомнения, мелькнула на лице, но Заржицкий этого не заметил.

— Вы, Вера Васильевна, всегда выглядите обворожительно! — справившись с удивлением, сказал он. — На вас невозможно смотреть иначе чем с восхищением!

— Ах, не говорите мне комплиментов! — капризным тоном потребовала Вера, невольно подражая Джанковской. — У меня от комплиментов мигрень. Расскажите лучше про картину, которую вы сейчас снимаете. «Злоумышленник», кажется? Это по Чехову? У него, помнится, есть такой рассказ.

— Нет, не по Чехову. Сценарий написал Василий Максимович. Это драма про вора, который забрался в богатую квартиру и застал там свою жену в объятьях хозяина.

— Ах, как интересно! — восхитилась Вера. — Я хочу знать подробности! Расскажите, прошу вас! Если только…

— Что «если»? — забеспокоился Заржицкий.

— Если только Михаил Дмитриевич спешит не по вашу душу!

«И не по мою», — мысленно добавила Вера, хоть и понимала, что вряд ли Ботаник станет нападать на нее в многолюдном павильоне. Руки снова начали машинально ощупывать сумочку. Вспомнив, что оставила все свое вязанье вместе с сумочкой в реквизитной, она укорила себя за то, что не догадалась прихватить чистую спицу. Хоть какое, но все же оружие, уже доказавшее свою полезность на деле.

— Ромаша! — не стесняясь Веры и вообще не замечая ее, сфамильярничал Сиверский, подойдя к ним (шел он ровным, четким шагом, нисколько не прихрамывая). — Дидерихса не будет до конца недели. По меньшей мере. У него от купания в проруби поясницу скрутило. Поэтому оставляй «Месть ревнивца» и берись за «Курортные страсти». Изабеллу с Инессой я предупредил, а ты найди Херувимова и Спасского. Через полчаса в малом павильоне! «Научники» к тому времени обещали закончить.

Левой рукой Сиверский придерживал под мышкой портфель, который сегодня, как показалось Вере, был толще обычного.

— Но Спасский еще даже не видел сценария! — робко заметил Заржицкий.

— Ну и что? — хмыкнул Сиверский. — Зато ты видел! Ты же режиссер? Вот и говори, что кому делать!

— На охоту ехать — собак кормить[116], — недовольно проворчал себе под нос Заржицкий.

— Разве в пер…

— Ах!

У Веры выпала из рук сумочка. Она нагнулась за ней прежде, чем это успел сделать Заржицкий, но, пошатнувшись от резкого движения, едва не упала. Заржицкий подхватил ее, а Сиверскому пришлось поднять сумочку. Все произошло столь естественно, что никто ничего не заподозрил, а Вера удостоверилась в том, что правая рука Сиверского не пахнет ничем. Кроме того, Сиверский совершенно спокойно перенес «случайный» толчок в левую ляжку, не вскрикнул, не отшатнулся, даже не поморщился. «Минус два», — отметила она про себя, имея в виду Сиверского и отсутствовавшего сегодня Дидерихса.

— Благодарю вас, господа! — Вера улыбнулась сначала Сиверскому, потом Заржицкому. — Прошу прощения. С тех пор как на охоте погиб отец моей гимназической подруги, я слышать о ней не могу…

Сиверский что-то буркнул и умчался прочь, не дослушав ее.

— У меня немного кружится голова. — Вера взяла Заржицкого под руку. — Роман Аверьянович, у вас, кажется, есть немного времени?

— Для вас — всегда! — галантно (и до ужаса пошло) ответил Заржицкий, выпячивая грудь колесом.

— Тогда проводите меня к Александру Алексеевичу, — попросила Вера. — У меня к нему дело.

Дела, разумеется, никакого не было, но вопрос можно успеть придумать на ходу.

Услышав из-за декораций голос Гончарова, Вера заглянула туда. Ни к каким трюкам прибегать не пришлось, потому что из филиппики[117] Василия Максимовича, обращенной к Рутковскому и Анчаровой, ей стало ясно, что он в последние полтора-два часа не отлучался со съемок. Со съемок вообще не было принято отлучаться. Актеры еще могли воспользоваться паузой, если не были заняты в снимаемой сцене, и отойти ненадолго, но режиссер и оператор присутствовали от начала до конца.

Проходя через павильон, Вера искала глазами Мусинского. Теперь, когда отпал Сиверский, этот ужасно неприятный человек стал первым в ее списке подозреваемых. Вернее, даже не первым, а практически единственным, потому что Ханжонкова Вера почти не подозревала, а Бачманова не подозревала совсем. Так же, как не могла подозревать ту же Амалию Густавовну. Душитель действовал со звериной жестокостью. Зная, что Гончаров когда-то лечился от психического расстройства, Вера еще могла бы допустить, что в определенные моменты, под влиянием особых обстоятельств, он может превратиться в зверя. Мог быть жестоким и Сиверский. Он истерик, а от истерики до жестокости рукой подать. Владимир недавно рассказывал о том, как некая дама на пике истерического припадка, вызванного неверностью ее мужа, заколола его ножницами. Ударила один раз и попала в сердце, вот такое «везение». Но заподозрить жестокость в Бачманове мог только человек, совершенно не разбиравшийся в людях.

— Что-то сегодня не видно Мусинского, — сказала Вера Заржицкому, — обычно он, как Фигаро, и здесь, и там, сразу повсюду.

— Оно и к лучшему, — проворчал Заржицкий, — воздух чище. Я, Вера Васильевна, будучи человеком возвышенных взглядов, не выношу всего plйbйien.[118] Особенно меня коробит панибратство со стороны этой публики. Эх, знали бы вы, как я хотел бы родиться в Индии!

— Индия! — восторженно выдохнула Вера, подыгрывая своему собеседнику. — О, как я вас понимаю! Магараджи, слоны, джунгли… Это так необычно и романтично!

— Лучшее в Индии это не романтика, а строгое деление общества на касты, — снисходительно поправил Заржицкий. — Касты — это вроде нашей Табели о рангах, только зачисляются в них исключительно по происхождению. Субординация соблюдается наистрожайшая. Невозможно представить, чтобы погонщик слонов дерзко повел себя с дворянином. Сразу голову с плеч долой!

Заржицкий был забавен, если не откровенно смешон. Вере даже стало неловко, что она про себя подсмеивается над человеком, которого сама же назначила себе в защитники. Наверное, следовало бы вести себя иначе, но не получалось.

Возле кабинета Ханжонкова Вера попросила Заржицкого обождать несколько минут, сказав, что надолго не задержится. Заржицкий охотно согласился. Он, казалось, напрочь забыл о том, что вскоре у него должна начаться съемка.