Книга потерянных вещей - Джон Конноли

Очнулся он на чистых простынях большой кровати. Комната, где он лежал, была богато обставлена, но вся покрыта пылью и затянута паутиной, как будто ею давным-давно никто не пользовался. Александр поднялся и обнаружил, что раны его промыты и перевязаны. Нигде не было видно ни оружия его, ни доспехов. У кровати стояла еда и кувшин с вином. Он поел и утолил жажду, а потом надел висевший на вбитом в стену крюке халат. Рыцарь был все еще очень слаб и с трудом передвигался, но смерть ему больше не грозила. Он попытался выйти из комнаты, но дверь была заперта. И тут он снова услышал женский голос:

— Я сделала для тебя больше, чем собиралась, но я не позволю тебе бродить по моему дому. Много лет никто не переступал его порога. Это мои владения. Как только ты наберешься сил, я открою дверь, и ты должен будешь уйти и никогда больше не возвращаться.

— Кто ты? — спросил Александр.

— Я госпожа, — ответила она. — У меня нет другого имени.

— Где ты? — спросил Александр, ибо ее голос доносился словно откуда-то из-за стен.

— Я здесь, — сказала она.

В это мгновение зеркало на стене справа от Александра замерцало, обретая прозрачность, и сквозь стекло он увидел женский силуэт. Одетая во все черное, женщина сидела на огромном троне в пустой комнате. Лицо ее скрывала вуаль, а руки были затянуты в бархатные перчатки.

— Могу я увидеть лицо моей спасительницы? — попросил Александр.

— Я этого не желаю, — ответила госпожа.

Александр поклонился, принимая ее волю.

— Где твои слуги? — спросил он. — Было бы хорошо, если бы они присмотрели за моим конем.

— У меня нет слуг, — сказала госпожа. — Я сама позаботилась о твоем коне. С ним все в порядке.

У Александра было столько вопросов, что он не знал, с какого начать. Он открыл было рот, но госпожа взмахом руки остановила его.

— Теперь я покину тебя, — сказала она. — Спи, ибо я желаю, чтобы ты как можно скорее поправился и покинул это место.

Зеркало замерцало, и образ госпожи сменился отражением Александра. Ему пришлось вернуться в постель.

Проснувшись на следующее утро, он обнаружил рядом с кроватью свежий хлеб и кувшин теплого молока. Он не слышал, чтобы ночью кто-то входил. Александр выпил молока и, жуя хлеб, подошел к зеркалу. Там было только его отражение, но он не сомневался, что госпожа за стеклом и наблюдает за ним.

Александр, подобно многим благороднейшим рыцарям, был не только воином. Он одинаково хорошо играл на лютне и на лире. Он сочинял стихи и даже немного рисовал. Он любил книги, ибо в книгах заключались познания всех тех, кто жил до него. Вот почему, когда вечером за стеклом появилась госпожа, он попросил у нее что-нибудь из этих предметов, чтобы скрасить время своего выздоровления. На следующее утро взору его предстала стопка старых книг, слегка запыленная лютня, а также холст, краски и несколько кисточек. Он поиграл на лютне и принялся листать книги. Здесь были самые разнообразные сочинения: исторические и философские, астрономические и нравоучительные, поэтические и религиозные. Он читал день за днем, а госпожа стала чаще появляться за стеклом, задавая ему вопросы об этих книгах. Он понял, что она много раз читала все эти тома и прекрасно знает их содержание. Александр удивился, ибо в его стране женщины не имели доступа к подобным книгам, однако был благодарен ей за эти беседы. Как-то госпожа попросила его поиграть для нее на лютне, и когда он исполнил просьбу, ему показалось, что музыка доставила ей удовольствие.

Вот так шли дни, складываясь в недели. Госпожа все чаще появлялась за стеклом, беседовала с Александром об искусствах и книгах, слушала его игру на лютне и расспрашивала о том, что он рисует, так как Александр отказывался показать ей свою картину, пока она не закончена, и добился обещания не смотреть на полотно, когда он спит. И хотя раны Александра почти зажили, госпожа, казалось, больше не желала его отъезда, да и сам Александр не хотел уезжать, потому что он влюбился в эту непонятную, закрытую вуалью женщину за стеклом. Он рассказывал ей о битвах, в которых сражался, и о славе, которую снискал своими подвигами. Ему хотелось, чтобы она узнала, что он благородный рыцарь, достойный благородной дамы.

Два месяца спустя госпожа пришла к Александру и села на свое обычное место.

— Чем ты опечален? — спросила она, ибо он явно был подавлен.

— Я не могу завершить картину, — ответил он.

— Почему? У тебя кончились кисти и краски? Чего еще тебе не хватает?

Александр повернул стоящий у стены холст, чтобы госпожа смогла увидеть изображенное на нем. Это был ее портрет, но без лица, так как Александр еще не видел его.

— Прости меня, — сказал он. — Я полюбил тебя. За те месяцы, что мы провели вместе, я так много о тебе узнал. Я никогда не встречал женщины, подобной тебе, и боюсь, уже не встречу, если уеду отсюда. Могу я надеяться, что ты разделишь мои чувства?

Госпожа опустила голову. Казалось, она хочет ему ответить, но тут зеркало замерцало, и она скрылась из виду.

Шли дни, а госпожа не появлялась. Александр гадал, каким словом или поступком он обидел ее. Каждую ночь он беспробудно спал, и каждое утро появлялась еда, но он не мог застать приносящую ее госпожу.

Затем, пять дней спустя, он услышал, как в замке повернулся ключ, и в комнату вошла госпожа. Ее по-прежнему укрывала вуаль, и она все так же была во всем черном, но Александр почувствовал в ней какие-то перемены.

— Я обдумала твои слова, — сказала она. — Я тоже испытываю к тебе симпатию. Но скажи мне, и скажи искренне: любишь ли ты меня? Будешь ли всегда любить меня, что бы ни случилось?

В глубине сердца Александра жила юношеская горячность, и он ответил, почти не задумываясь:

— Да, я буду любить тебя вечно.

Тогда госпожа подняла вуаль, и перед Александром впервые предстало ее лицо. Наполовину это было лицо женщины, наполовину звериная морда, дикое порождение лесов, подобное пантере или тигрице. Александр хотел что-то сказать, но был настолько потрясен увиденным, что не смог вымолвить ни слова.

— Такой меня сделала мачеха, — сказала госпожа. — Я была прекрасна, а она завидовала моей красоте и потому прокляла меня, придав моему лицу черты животного. Она сказала, что теперь никто меня не полюбит. Я поверила ей и скрывала свой позор от посторонних глаз, пока не явился ты.

И госпожа с распростертыми объятиями устремилась к Александру. В ее глазах, преисполненных надежды и любви, оставалась лишь слабая тень страха, оттого что она впервые открылась ему, как никогда не открывалась ни единому человеческому существу. Сердце ее было обнажено, словно рассеченное острым клинком.